МАРЬ ИВАННА, НАЦИОНАЛЬНАЯ ГОРДОСТЬ НАША…

Журналист, политик, поэт и учитель математики Евгений Бунимович — о школе нашей и западной

МАРЬ ИВАННА, НАЦИОНАЛЬНАЯ ГОРДОСТЬ НАША...

— Женя, по моим наблюдениям, куда-то совсем пропала, растворилась Марь Иванна, которую на моей памяти, а работаю в СМИ я около тридцати лет, все мы так дружно разоблачали, противопоставляя ей передовых учителей-новаторов... Так что с ней сейчас, куда она подевалась?

— Сначала о новаторах. Я сам попал в эту волну в свое время и испугался вот чего. Учитель — профессия массовая, и нельзя все время говорить о штучности. Есть у нас учителя исключительные, безумно талантливые, и наша задача — им не мешать. Последние десять лет наш российский закон об образовании, самый либеральный в мире, дает право учителю на очень многое — тем, кто умеет пользоваться этим правом. Я не люблю слово «новатор». Ибо педагогика — это дело не столько новаторское, сколько консервативное, архаичное даже.

Но я всегда удивлялся, когда говорили, как все вокруг мешает учителю. Я приходил в класс в любой ситуации — в советской, антисоветской, постсоветской — и начинал работать. И, честно говоря, не очень понимал, что здесь может мешать. Мешать могут в другой ситуации — когда ты хочешь раскрутить свою личность, свои методы преподавания, тиражировать свой метод. Здесь уже начинаются конкуренция, амбиции, деньги... Но когда ты просто работаешь в классе?.. Мне часто говорили: ты с ума сошел, тебя дети заложат. Я отвечал: извините, если мои дети пойдут на меня стучать — тогда меня надо в шею гнать из школы. Значит, я непрофессионал. Так что, в принципе, возможность работать у учителя есть всегда. Кроме финансовой, конечно. Но отсутствие финансов дает другую возможность. Есть такое фронтовое выражение: дальше фронта не пойдут, меньше взвода не дадут. Так и в ситуации, когда никто не рвется быть учителем, есть большие возможности что-то делать. Потому что если тебя уволят, то непонятно, кто будет на твоем месте.

Теперь о Марь Иванне. Года два или три назад случилась смешная ситуация. Была в нашей школе линейка дежурных, у меня одиннадцатый класс, такие лбы здоровые, и вот опоздал один из моих дежурных. Завуч мне говорит: запишите ему в дневник. Я написал: «Товарищи родители»... или «господа родители»? Как теперь писать? Да и вообще на работу теперь не напишешь — куда писать, на рынок в Коньково? Ну ладно, записал: «Ваш сын опоздал на линейку дежурных». Посмотрел на эту детину здоровую и приписал: «Очевидно, его надо выпороть». И расписался. И начал из любопытства смотреть дневник. Так вот я обнаружил, что там есть замечания и смешные, и серьезные — «пропустил», «не сделал», «пел на уроке». Ну что должен делать родитель в такой ситуации?

— Запеть с ним вместе с тоски.

— А есть и философские: «Товарищи родители, как будем жить дальше?» Я сначала думал написать об этом некий иронический текст, но потом вдруг понял: в этой, может быть, смешной, может быть, нелепой нашей традиции есть глубинный смысл. Ведь это значит, что учитель, которому платят так мало, что вроде бы говорят: не делай ничего, плюй на все, хотели и за тетради перестать платить, то есть и тетради не проверять, вообще ничего не делай — так ведь нет, он же еще о чем-то заботится, о чем-то волнуется, и самое главное, что это тот последний человек на этой земле, кроме самих родителей, которому ты небезразличен. И вот это и есть Марь Иванна. Пусть она немножко наивная, немножко старомодная, но она думает о тебе до сих пор. Мы очень любим все брать с Запада. Но хочу сказать, что в школах там нет этого уже совсем. Вот такой формы заботы, как забота бабушки, тети, мамы.

— То есть нашей обычной патриархальной заботы о ребенке?

— Именно. Ее просто нету. Никто не пишет замечания, никто не вызывает родителей, не обходит семьи... Учитель и ученик лишь что-то вроде партнеров по бизнесу, безразличных друг другу вне рамок «делового соглашения» получения знаний. Недавно в Петербург на праздник «Белые ночи» приезжала моя знакомая учительница из Парижа вместе со своими учениками. Больше всего их поразили наши выпускные вечера. Чем же? А тем, что ребята, расставаясь друг с другом и с учителем, всю ночь пели, плакали, обнимались — поразила вот эта человеческая, неформальная, нерабочая атмосфера. Хотя ведь и не с самыми любимыми учителями расставались.

Так вот вся эта традиция элементарной человеческой заботы, нужности ребенка еще кому-то кроме родителей — она ведь на плечах Марь Иванны держится. И за это время реформ и новаций никуда она из школы не ушла. Но проблема в том, что она стала на пятнадцать лет старше. И вот-вот уйдет на пенсию. И тогда случится обвал. Ведь подготовить этот массовый тип самоотверженного рядового учителя в нынешних условиях невозможно. Наше правительство до сих пор паразитирует на порядочности рядовых учителей, врачей.

Это до чего же надо довести Марь Иванну, добродушную, неконфликтную, чтобы вынудить ее выйти на забастовку, не учить детей и заставить думать только о куске хлеба? Ведь она просто органично не может не учить. Не может опоздать на урок, для нее это ЧП.

Я сам вот уже двадцать пятый год иду в сентябре в школу. Есть у меня хронический недостаток — я везде опаздываю. Везде, кроме школы. Это где-то в подкорке сидит: мой класс, мои оболтусы меня ждут. И я просто физически не могу опоздать.

Более того, речь нужно вести о выживании не только педагога, но и всего этого слоя школьных работников. В нашей школе есть нянечка Зинаида Ивановна. Все годы моего учительства она была. Тихая, молчаливая. И сейчас она есть. Хотя каждый год я со страхом думаю, что больше ее не встречу. Но нет, и за нищенские гроши она все так же добросовестно моет этаж. Был у нее юбилей, я хотел ее сфотографировать, написать о ней — она отказалась. Все, что я могу сделать, — это каждый год первого сентября отдавать ей все подаренные мне цветы. А что дальше? Кто придет ей на смену? Ведь на ней, на ее неизменной улыбке и тихом добросовестном труде, вся школа держится.

— Но в представлении общества сложился благодаря СМИ совсем иной образ школы: на одном полюсе это яркий педагог, борющийся со своим окружением, а на другом — хам и держиморда, истязающий души детей.

— Тот же перекос произошел с начала перестройки и в создании образа детей, подростков. Помните, журналисты тогда кинулись к тем, кто сидит в подвалах: скажи, что ты думаешь о жизни, о школе, о том, о сем? А он вообще не умеет думать. Или, наоборот, выбирались особо одаренные дети. Так складывался образ поколения. Так нет же, истинное поколение — это то, кто не в подвале и не на верхнем этаже, а, так сказать, с первого по девятый этаж. Вот эти «этажи» так и остались неозвученными. Так же и школа — она выживает на плечах обыкновенных учительниц, до сих пор оставшихся за кадром общественного внимания.

Сам я работаю в Крылатском, это элитный микрорайон Москвы, в нем много элитных школ. В них талантливо растят интеллигентную, духовную элиту общества. Но я непрестанно доказываю на всех уровнях, что без обычной средней школы микрорайона не будет ничего: ни Московского университета, ни лицеев и гимназий.

А если наши руководители (многие из них живут в Крылатском) учат детей за границей, если они не доверяют своей собственной, отечественной школе — то можем ли мы доверять тогда им самим наше будущее?

Кстати, я с гордостью замечаю, что многие из них вернули своих детей в наши школы: сами ребята не хотят учиться за границей. Оказалось по этому опыту, что мы вполне конкурентоспособны на мировом рынке в области образования. Конечно, многое нужно менять и модернизировать. Но лозунг «Ничего консервативного, только вперед!» не подходит. Так просто не бывает ни в искусстве, ни в жизни.

Тем более в России, где более 60% — сельские школы. А сельская школа — это прежде всего проблема туалета, а не только и не столько компьютера. В половине школ туалеты — во дворе.

Вот, например, Степанова Нина Ивановна, село Аделькино, Башкортостан. Когда она показала фотографию своей школы, я подумал, что это просто ее дом: изба в четыре окна. Но это и есть школа, в ней всего два учителя: она и ее муж. Так что она учительница всего. В прошлом году в выпускном классе было всего четверо ребят. Так вот один из них учится в Уфе в университете, другой — в Москве в педагогическом вузе, третий хотел в художественный вуз в Москву поступать, но, как Нина Ивановна говорит, «я еще не разобралась, что им там надо». Ну а четвертый — явно больной мальчик, «я его просто гладила по головке». Так вот, эта нищая учительница в глухомани год за годом одна с мужем обеспечивает поступление в столичные вузы всем своим ребятам, не оставляя без развития и самых убогих, вот только с художественным вузом пока «не разобралась», но будьте уверены, разберется.

Но единственный, кто ей помогает, это Джордж Сорос. Она — соровский учитель, живет на его гранты. Я не думаю, что Сорос горит тайным желанием вывезти в Америку Нину Ивановну или ее учеников. А вот от родного государства у нее есть только грамоты, которые она, кстати, свято хранит. Но когда я стал хлопотать о присвоении ей звания заслуженного учителя, даже министра уговорил, тут понадобилось столько бумаг, что она сама же и взмолилась: «Ой, не надо мне ничего!» Так неужели, кроме Сороса, наши героические Марь Иванны в России не нужны никому?

Ольга МАРИНИЧЕВА