ПЕРВАЯ МАЙЯ
Нет, нет! Не ищите в заголовке ни панибратства, ни амикошонства: Майе Михайловне Плисецкой я ни сват, ни брат и не знакомый. Так, прохожий. Просто я решил проверить читательскую интуицию: догадываетесь ли вы с одного только упоминания имени, о ком речь?
Догадались, не сомневаюсь.
А теперь второй вопрос: кого бы вы еще могли упомянуть по имени, чтоб и всем остальным стало бы сразу понятно, о ком речь?
Право на имя собственное надо заслужить. Относительно просто это сделать злодейством. Адольф — и все ясно. Или Наполеон. На худой конец — Лаврентий... Но чтобы без членовредительства, без отсекания голов, без газовых камер?.. У кого-то из великих — у Станиславского, что ли? — есть книжка «Моя жизнь в искусстве». Четверть века назад я делал снимки для альбома о Большом театре. Чем театр больше, тем больше клоповник внутри. Каждый другого — ну как бы это помягче — недолюбливает, что ли. Нет, скажу иначе: любит чуть меньше, чем себя. Это так естественно. В особенности если этот другой стоит на пути. Пусть не на твоем, а на своем, все равно противно. Молоденькие примочки (с ударением на первом слоге) — безумно молоденькие, обворожительно славненькие и головокружительно талантливые (а иных на первые роли никогда и не брали в святыню) в кулуарах судачили своими резвенькими розовыми язычками. Дескать, танцуй, танцуй. Тебе уже столько, а нам только еще полстолько этого. Где, мол, ты будешь через пяток-десяток лет... Я уж не помню, по поводу кого толковали. Ну и что мы видим? Перевернуло время календарь, и странички юных сильфид захлопнулись. Ну а... Вот тебе и «ну а»!
У Майи Михайловны было много замечательных партнеров. Одного из них — Великого Мариса (вот и еще одно имя самодостаточное без упоминания фамилии Лиепа) я довольно часто снимал (до сих пор тяжелен На встречах со зрителями, каковые тогда практиковались, он любил пошутить, отвечая на вопрос: «До скольких лет можно танцевать?» — «До 30, до 40, до 50, до 60... Смотреть нельзя». Заблуждался, ой, как заблуждался маэстро хотя бы в единственном случае. Ну а там, где есть исключения — правила уже не работают.
Чтоб уточнить некоторые детали предстоящего юбилея нашей первой и единственной Майи, набрал я номер заветного телефона. Не скрою, набрал не без содрогания: не звонил года полтора (ну аккурат со времени публикуемой съемки), а хозяйке телефона ближайшими годами век стукнет. Может, не стоило бы открывать сию тайну мадридского двора, но, некогда звезда немого кино Анель Алексеевна Судакевич и поныне имеет прекрасный цвет лица, завидную бодрость, здравость суждений и память. Она сказала, что Боря (сын ее, Борис Асафович Мессерер, известный театральный художник) готовит для Майечки декорации юбилейного спектакля. Так вот, как восклицал один обаятельный персонаж из раннего фильма Рязанова: «Люди, ау!» Где вы, милые наши звездульки? Правильно, на заслуженной ранней балетной пенсии. Все по законам государства и естества. А где?.. Ну, этот вопрос неуместен: все там же, и все в лучах славы...
В редакции меня попросили: скажи два слова о съемке. А что я скажу: позвали, поснимал, даже словом не перекинулся — обычная наша работа. Мы, фотографы, люди незаметные, если сами только не очень шумим. Случай с Майей Михайловной в моей практике не единственный: судьба на Аркадия Райкина выводила, на Андрея Сахарова, а перекинуться словечком ни с тем, ни с другим не удалось. Так ведь и зритель из зала не беседует с актерами на сцене. А внутренний-то контакт — состоялся... 40 минут из личной жизни Человека Века. Это совсем не мало...
Лев ШЕРСТЕННИКОВ,
фото автора