«ЯВЛИНСКИЙ — ЭТО НОВЫЙ ТИП ПОЛИТИКА»

«Династия» — понятие, которое нечасто встречается в искусстве балета. Лиепа Марис, Андрис, Илзе — имена, известные всему миру

Андрис ЛИЕПА:

«ЯВЛИНСКИЙ — ЭТО НОВЫЙ ТИП ПОЛИТИКА»

— Андрис, вы очень верующий человек. Так было с детства?

— Я был верующим, но не воцерковленным. Это большая разница. Человек, который верит, но в храм не ходит. Меня бабушка крестила в лютеранской церкви. А когда я пришел в православие, я воцерковился. Когда родители ребенка крестят, у него появляется ангел-хранитель. Мы с женой нашу дочь крестили, и у нее есть ангел-хранитель. И это не ритуал, это реальная конкретная помощь. Когда в результате автокатастрофы человек остается чудом жив, он понимает: ангел-хранитель его спас. В такие вещи человек начинает верить, когда что-то случается. Вера — это то, что принимается без доказательств. Нужно просто верить. К вере человека приводит Господь. И не каждому эта вера дана. Кому-то дано испытание, чтобы прийти к вере. Не случайно сейчас практически во всех наших батальонах, которые сражаются в Чечне, есть православные священники.

— А почему вы пришли именно к православию? И сделали это в сознательном возрасте.

— На самом деле православная вера очень трудная, очень ортодоксальная. В ней есть много такого, чего современному человеку делать не хочется. Например, вставать утром и читать молитву или вечером читать молитву. Этого не хочется делать. И именно Господь привел меня через испытания к этой вере. А кроме того, я полукровка — наполовину русский, наполовину латыш. И эти две половинки меня как были, так и есть.

— А ваша семья разделяет ваше отношение к вере?

— Моя жена Катя была верующим человеком и до меня, поэтому этот вопрос даже не обсуждался. А наша дочь Ксюша живет в вере с детства. Ее крестил митрополит Питирим. Она ходит причащаться в храм два раза в неделю. И Илзе тоже.

— Что-то изменилось в вашей жизни после того, как вы приняли православие?

— Конечно. Меняется смысл жизни. Меняется та литература, которую ты читаешь, места, куда ты ездишь. Можно поехать в горы на лыжах кататься, а можно поехать в паломническую поездку по святым местам. Можно купить книгу Марининой, а можно житие Николая Чудотворца или Серафима Саровского.

— Что отражается на работе и вообще на выборе того, что вы будете делать, а что нет?

— Конечно. Ни одно дело я не начинаю без благословения. У меня есть духовный отец, у которого я прошу благословения на все, что я делаю. И мне кажется, это очень правильная вещь. Это может уберечь от многих бед.

— В одном из ваших интервью вы сказали: «Сейчас мы живем в безвременье...»

— Это не меня касается. Это касается всего общества. Общества, у которого нет никаких целей, нет идей, начиная с руководства и заканчивая простыми людьми, да и бизнесменами. Непонятно, для чего мы живем. Время для всех остановилось. Мы не знаем, куда мы идем, зачем мы идем, что мы делаем. Страной мы своей не гордимся. Все охаиваем. Что бы ни делалось, все плохо. Все подвергается такой злостной критике, причем, как правило, необоснованной. Хвалить немодно сейчас, неинтересно, в этом нет какой-то изюминки. Хотя критика может быть не только негативная, но и позитивная.

— Я знаю, что вы выступили в числе благотворителей на строительстве православного храма в Норвегии в Ставангере. С чем связан выбор места?

— Мы там показывали наше кино «Возвращение Жар-птицы». Этот фильм — мой дебют в качестве кинорежиссера. Он состоит из трех спектаклей: «Жар-птица», «Петрушка» и «Шехерезада», которые были представлены хореографом Михаилом Фокиным в Париже в начале века во время «Русских сезонов». Мы восстановили оригинальную постановку. Съемки были проведены на киностудии «Мосфильм». И в Ставангер фильм привезли из Франции, где демонстрировали его на кинофестивале в Анфлере. Фильм получил приз «Золотая лента русского кино» Французской академии кинематографии и приз лучшему режиссеру-дебютанту. Но не только в этом была цель нашей поездки. Там живет мой друг, жена которого умерла от рака. Он там хотел открыть храм Великомученицы Ирины в память о жене. Мы ходили к митрополиту Смоленскому и Калининградскому Кириллу, Председателю отдела внешних церковных сношений Московского Патриархата. Кирилл благословил это. Владыка приезжал в Ставангер. Мы выбирали место, где можно было бы построить храм. Ему это место понравилось. Там теперь тоже есть приход, есть прихожане. Прихожан везде много. Я так понимаю, что церковь едина, не важно, где она.

— Почему именно такой материал был выбран для фильма?

— Мне просто очень нравится это время — серебряный век. В искусстве нет сейчас каких-то определенных направлений. Практически не работают композиторы для балета, мало пишется новых опер. Мы задыхаемся от того, что нет новой музыки, нет новых спектаклей. Все-таки соцреализм, который был у нас в советское время, ввел нас в такое состояние, из которого мы никак выйти не можем, поэтому я хотел вернуться немного назад, в начало века, посмотреть, что было хорошего сделано, и с той точки пойти куда-то дальше. Кроме того, мой отец, Марис Лиепа, восстанавливал Фокинские балеты. Я мечтаю сделать то, что бы осталось для будущих поколений. Вот кино — безусловно, останется.

— А еще фильмы будут?

— Если будут деньги, будут фильмы. Деньги обычно дают на то, что приносит доход. Вкладывать деньги в искусство сейчас неприбыльно, а людей, которые хотели бы сейчас потратить деньги и ничего не получить, очень мало. Сейчас все строят дачи.

— Вы много работали за границей. Есть разница между работой здесь и там?

— За границей есть очень хорошая схема, при которой выгодно давать деньги на искусство, потому что ты меньше налогов платишь. Выгодно вкладывать деньги в культуру. А у нас, если ты покупаешь рояль для детского дома, ты должен еще заплатить за это налог государству. Для того чтобы культура развивалась, нужна другая государственная политика. А сейчас всем не до искусства: власть делят. Сейчас кто-то новый придет к власти, и может быть, что-то изменится. Если тот, кто придет к власти, будет ходить в театр, а не только на теннисные матчи, тогда что-то изменится. Так и в Америке было, когда пришел Рейган и начал ходить в смокинге, весь народ начал ходить в смокингах. Теперь нельзя найти ни одной нормальной американской семьи, у которой бы не было смокингов. А у нас, как замечательно когда-то сказал Никита Михалков, если бы Борис Николаевич прыгал с шестом, то все бы купили шесты и прыгали с шестом, а так все играли в теннис. Остается только надеяться, что следующий наш президент будет ходить в театр, будет любить балет и оперу.

— Вы работаете не только в классическом балете, последние ваши проекты связаны с массовой культурой.

— Мне это интересно. Есть какие-то вещи, которые я вижу, что смог бы сделать в больших концертах. И мне хватает сил и энергии претворять свои идеи в жизнь. Вот, например, большой шоу-концерт «60 лет ВДНХ», который я поставил.

— В нашей стране к массовой культуре, так называемой попсе, негативное отношение из-за ее низкого качества. Вы не боитесь участвовать в таких проектах?

— Я всегда жил тем, что мне интересно. Поэтому я уехал в Америку, но потом вернулся сюда. Дягилевскими сезонами никто в нашей стране не занимался. Это сейчас стало всем интересно. А когда я это начинал, мне все говорили, что это «нафталин» и никому не нужно.

— А фильм, в котором вы снимались, «Короткое дыхание любви», — вы считаете эту работу успешной?

— Это был эксперимент. После него я понял, что сам хочу быть режиссером. Правда, эксперимент не совсем удался. Но после этого фильма я понял, что кино — это искусство режиссера. И если есть хороший режиссер, которому можно доверять, то можно идти сниматься.

— После того как вы ушли с балетной сцены, вы нашли для себя что-то не менее интересное?

— Господь все делает в свое время. Я танцевал достаточно много и у Баланчина, и у Барышникова, и у Бежара, и в «Ла Скала», и в Мариинском, и в Большом. Мне удалось поработать с Улановой, Семеновой, Мессерером, Нуреевым. Я думаю, что я полностью самореализовался в балете. И сейчас мое творческое начало уже переросло артиста балета и перешло в грань режиссерскую. Вот сейчас буду как режиссер ставить творческий вечер сестре Илзе. Есть планы поставить что-то с Аллой Духовой. Уже сделано несколько видеоклипов, которые, правда, нигде не показывают, кроме как на наших творческих вечерах. Пробивать их на центральные каналы я не хочу. Я все равно считаю, что это все остается. Когда-нибудь это будет интересно. Это все история культуры. Даже если наше кино не показывают по телевизору, от этого оно хуже не стало.

— Ваша жена тоже артистка балета. Она сейчас работает или занимается только ребенком?

— Она немножко работает. Вот недавно был вечер Ларисы Рубальской, и она танцевала там. Я для нее номер сделал. С «Жар-птицей» мы ездили в Германию, она там танцевала. Но мы все-таки решили, что она до трех лет будет заниматься дочкой.

— Ваша дочь уже сейчас проявляет интерес к балету. Гены берут свое?

— Да, она уже, глядя на нас, пытается что-то делать. Думаю, если она захочет танцевать, мы препятствовать не будем, а если не захочет, то и принуждать тоже не станем.

— А на кого она больше похожа?

— Пока больше на меня, хотя мы с Катей очень похожи, поэтому сказать трудно. Вообще это удивительное чувство, когда первый раз берешь на руки своего ребенка. А когда мы ее только привезли домой из роддома, она уснула у меня на груди — я этот момент никогда в жизни не забуду. Я не знаю, сколько она проспала. Может быть, час. Я был просто в забытьи. Мне казалось, прошло 20 световых лет.

— У вас счастливая семья?

— Бог дал взаимопонимание. Это просто подарок судьбы — то, что мы встретились. Не сразу все легко и просто получалось. Пришлось бороться за то, чтобы быть вместе. Много было сомнений. Это уже мой второй брак. Но в конечном итоге мы обвенчались. Сначала я считал, что не нужно наши отношения как-то обозначать. Это была моя внутренняя ошибка. Я считал, что будет только хуже и мы быстрей расстанемся. Мы тогда еще работали в одном театре. Кате было очень тяжело. И я очень благодарен ей за то, что она все это вынесла. А когда мы обвенчались, все встало на свои места.

— Поделитесь опытом — чем поддерживать в семье хорошие, светлые отношения?

— Духовная жизнь — это самое главное. Мы вместе ездим в поездки по святым местам. Это удивительное чувство — вместе получать благодать. Это очень помогает. Мы берем с собой дочку. Она была с нами в Троице-Сергиевой лавре, в Греции, в Подмосковье.

— Вы ссоритесь?

— Бывает иногда. Говорим друг другу какие-то неправильные вещи. Но потом ты понимаешь, что что-то сделал не так. Есть исповедь. Если человек не причащается, не исповедуется, то все эти грехи висят на нем, как огромный состав: много вагонов, набитых хламом, которые плохо едут.

— Наше общество сейчас очень политизировано. Это влияет на вашу работу, на вашу жизнь?

— Конечно. Ведь всем сейчас не до искусства. У нас сейчас на первом плане выборы. Я надеюсь, они когда-нибудь закончатся. Выберут здорового нормального человека, который будет проводить четыре года какую-то определенную политику. Надеюсь, связанную и с искусством тоже.

Я в Америке наблюдал одну из предвыборных кампаний. Это, конечно, сильно отличается от того, что происходит у нас. То огромное количество кандидатов и партий, которые у нас сейчас есть, только вводит людей в заблуждение. Никто не знает их программ, чем они занимаются, кто их финансирует. Это же тоже очень важно. Я видел результаты социологических опросов, люди решают, за кого они будут голосовать в день выборов. Но у нас на человека может повлиять все, что угодно, плохая погода например, и он просто не пойдет. Вот что страшно. Демократия — непростой вид общественного бытия. Надо себя осознавать гражданином этой страны. Чувствовать свою ответственность и идти выбирать.

Вот слов у нашего гимна нет, и нет утвержденного герба. Неправильно это. Я надеюсь, что при будущем президенте нам напишут гимн и утвердят герб.

— Для вас это важно?

— Когда мы победили с Ниной Ананиашвили на международном конкурсе в США, в Джэксоне, и когда играли гимн Советского Союза, мы стояли на сцене и действительно считали, что мы представляем всю страну. Это по-настоящему очень высокое чувство — чувство гордости за свою страну. Все американцы знают слова своего гимна. А мы?

— Все это зависит от того, кого выберут?

— Конечно. Демократия за пять лет не прививается. У нас еще сильны монархические традиции. Еще осталась привычка к единоначалию. Все зависит от того, кто стоит во главе. Придет нормальный человек — и будет все нормально, придет плохой человек — и будет все плохо. Я очень хорошо отношусь к Явлинскому как к человеку, и к его видению мира, к его эрудиции и образованию. По-моему, Явлинский — это новый тип политика. Мне кажется, что он высказывает правильные идеи, но надо их активнее продвигать, внедрять в жизнь. Ему сейчас нужна твердая точка опоры в нашем политическом «болоте», на которую он встанет, чтобы продвигать эти идеи.

Но у нас все равно удивительный народ. Даже если будет все плохо, для духовности это будет только лучше.

— А от самого человека что зависит?

— В этой ситуации может помочь только вера. Не обязательно православная, любая. Нас спасут не только экономические программы и не только государственная политика или идеология. Нужно верить. Кстати, мой новый проект на ВДНХ так и называется: «Верую!» И надо быть гражданином своего государства.

Анжела ИВАНОВА