Осанну копирке пропеть необходимо! Мое поколение к ней нежно относилось. Еще в 16 лет в Красноярске я начал издавать журнал. Как он назывался, сейчас и не упомню — вполне дурацкое название, мы делали восемь его копий, не зная, что это запрещено. Так что до «Метрополя» я уже имел некоторый опыт самиздата. Сейчас вспоминаю, что Галич как-то написал: «Эрика» берет четыре копии...» — тем самым пропев гимн пишущей машинке и копирке, которая была ее неотъемлемой частью. Действительно, пишущая машинка брала только четыре копии: первая оставалась у владельца, вторая очень высоко ценилась, третья — чуть ниже, а четвертая была слишком бледная, едва читаемая. Вообще без копирки не могло существовать самиздата. Как-то, когда мне было чуть больше 20 лет, я принес свои рассказы в «Молодую гвардию», и редактор, которому я их показал, укоризненно из-под очков посмотрел на меня и сказал: «Мало того что рассказы антисоветские, так еще и копия третья!..» Говорят, что гэбэшники иногда досматривали бумаги секретарш на предприятиях, чтобы вдруг отыскать копирку с оттиском чего-то запрещенного. Я, например, когда печатал что-нибудь непотребное, то после этого свою копирку обязательно рвал на мелкие кусочки. Но всякий раз рвать копирку было бы роскошью: она не продавалась в магазинах и раздобыть ее можно было в конторах у секретарей. Копирки исчезли вместе с советской властью, когда средства множительной техники стали свободны и доступны. Правильно, что вы копирку решили в музей отправить, потому что ничего подобного, наверное, никогда уже не будет.
Евгений ПОПОВ
писатель