СВАЛКА ВЕКА

Мы все живем надеждой, что большую свалку, которую устроили, расчистят после нас ангелы в белом. Но когда уборщики являются, мы вдруг замечаем на них спецодежду. В придачу они сами, скажем так, не стерильные... Тут мы понимаем: это не ангелы. А чего бы вы хотели? Уборщик свалки — продукт свалки

СВАЛКА ВЕКА

Появились ангелы на свалке под Тарусой пять лет назад. Приобрели заброшенный, загаженный участок животноводческой фермы, поставили вагончик, наблюдательную вышку, заборчиком отгородились. Через год на месте... прошу прощения, «жижесборника» появилась оранжерея, на месте помойки — 500 видов растений, цветы необычайной красоты, как в песне Высоцкого про нейтральную полосу.

Местные принимали метаморфозы свалки то ли за плантацию, то ли за академгородок. А сами эти, из оранжереи, говорили местным, чтобы к ним не лезли: «Мужики, здесь экологический полигон! Радиация!» Местные перепугались еще больше...

НЕОКОНЧЕННАЯ ПОВЕСТЬ О НАСТОЯЩЕМ ЧЕЛОВЕКЕ

Земли у нас в России — хоть ... ешь!
Что едим-то, хоть знаете?

На закате СССР из общей площади сельхозугодий в 605 миллионов гектаров 157 было засолено, 113 — подвержено эрозии, 10 — заброшено из-за истощения, 2 миллиона — нарушено открытыми разработками. 814 миллионов гектаров лесных угодий на 70% заняты вырубками, гарями, свалками и болотами. Картина усугублена челябинским, чернобыльским и семипалатинским радиоактивными пятнами. Образовался стремительно расползающийся архипелаг пустошей — земли, оставленной жителями в связи с исчерпанием природных ресурсов.

Справка СЭР

Безумная идея осенила Александра Выговского после того, как в 83-м его арестовали и осудили по статье 190-я прим — за «распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский строй». До этого Выговский работал на биостанции в горах Тянь-Шаня. Прикладывал теорию Дарвина к «мировому бульону», где все кипит, клокочет, борется за существование, — и вдруг выяснил, что спасаются из «котла» наиболее неприспособленные.

Грубо говоря, мироздание по Выговскому выглядит вот как.

Силурийское море, колыбель планетарной жизни, уходило, наступала адская жара, сильные отстаивали свое право на каплю воды. Они выпирали слабых — и тем ничего не оставалось, как стать первыми землянами. С огромным количеством жертв они выкарабкивались на берег: «Мы наш, мы новый мир постро-о-оим!..»

Предок наш с вами был самый дебильный среди приматов. Менее ловкий и закаленный, чем остальные хвостатые и мохнатые, под страхом смерти он был оттеснен в пироценоз — гигантское пространство горящих торфяников. Благодаря этому в эпоху очередного похолодания получил возможность стать настоящим человеком. Свою теорию о наименее приспособленных как эволюционно продвинутых Выговский применил к советской действительности и сделал такой смелый вывод: нравственный облик современного хомо сапиэнса обратно пропорционален уровню его приспособляемости. Чем выше облик, тем ниже статус...

Эти спорные тезисы, которые Выговский излагал студентам, заинтересовали КГБ. Так что же, спросили там, по-вашему, товарищ Андропов — самый большой негодяй? Про Андропова не скажу, отвечал, а ваш начальник — естественно! По словам Выговского, им это жутко понравилось. Его посадили, в дополнение к двум гражданским он окончил тюремный университет: полугодовой закрытый процесс, институт Сербского, пять пересылок, зона в центральном Казахстане...

Встретился в лагере с братом опытного «сидельца» баптиста Кулакова, директора Института перевода Библии, с которым дни и ночи напролет обсуждал эволюционный принцип, заключенный в Нагорной проповеди. Христос говорит ученикам о блаженных — гонимых, алчущих и страждущих, — и политзек Выговский вспомнил вдруг о первом человеке, который прятался от злой судьбы на границе бесконечных пожарищ... Он задумался: куда же деваться всем этим алчущим и страждущим, живущим на грани вымирания по чести и совести, всем этим блаженным, которые стоят первыми в очереди на квартиру двадцать лет, но квартиры дают всегда почему-то «блатным»? Куда деваться тем страждущим, к которым, по его мнению, принадлежали Шукшин, Высоцкий, Бродский?.. Куда им деваться?

Он, ссыльный, жил с дочкой в горах, на Тянь-Шане, работал кочегаром на маленьком заводе и в 86-м, когда рвануло Чернобыль, подумал: а кто в начале XXI века будет осваивать «чернобыльское пятно»? И два года спустя пришел на биолого-географическую станцию на Иссык-Куль.

Первый научный полигон Выговского был в горах, 1780 метров над уровнем моря и двадцать четыре километра от ближайшего поселка. Завозили на скалы землю и высаживали сады. Скотоводы приходили смотреть на цветущие абрикосовые деревья, просили саженцы.

Этот полигон снесло селевым потоком. На другом запил руководитель, и команда распалась. А в Аришане, в ущелье, и сейчас живут двое, она математик, он художник, плюс сезонные работники. Один гончарную мастерскую открыл. Блаженствуют в земном смысле слова. На площадке, где идет экологическая реставрация, у людей меняется отношение к миру, и животные становятся им подобными: умные, сильные, необычайно ловкие коровы, гуси, куры. Это загадка...

«Ну вот, — продолжает Выговский, — а потом я пошел дальше, окунулся в биохимические процессы».

Существует, оказывается, возможность целенаправленной трансформации генома. В экстремальных условиях, при наличии, например, повышенной радиации или токсичных стоков, могут возникнуть мутанты с необыкновенными способностями. Блаженный изгой из Нагорной проповеди начинает эволюционировать. «В какую сторону?» — спросил я. «В сторону вопиющей необходимости!» — ответил Выговский. И пояснил: бедную ящерицу так загоняли на земле, что единственный для нее выход — рост перьев. И — в небо! Ну почему рожденный ползать летать не может? Потому что Максим Горький так сказал?! А Выговский говорит, что в России и в странах бывшего Союза формируется наивысшая потребность... «В чем?» «Она неоднозначна — тут целый спектр. У кого-то — потребность летать, у кого-то — покидать привычный ареал и появляться в других местах»...

«И получается, — подытожил Выговский, — что гносеологическая потребность срослась с социальной — убирать мусорники».

Написали с единомышленниками обращение к людям, бегущим из городов, ищущим выход в «чистое место».

Таких сегодня много — рвущихся «на природу». Природа между тем решительно не ждет человека. «Мы, — говорит Выговский, — призываем идти в отвалы, на терриконы, в заброшенные деревни, на химические полигоны — и там строиться, жить...»

МЕЖДУ АДВЕНТИСТАМИ И ТРАКТОРИСТАМИ

Чтобы жить, надо сначала понять — где.
Потом уже — как...

Тарусская районная администрация выделила Службе ЭР в бессрочное пользование территорию бывшей помещичьей усадьбы площадью 26 гектаров. Усадьба в начале XX века представляла собой типичную периферийную резиденцию с большим домом, парком, садом, конюшней, кузницей, пасекой, прудом, водяной мельницей, подъездными путями. К настоящему времени усадьба деградировала до уровня труднодоступной, окруженной лесом свалки, малопригодной, по заключению экспертов, к сельскохозяйственной эксплуатации. Близлежащие деревни выродились, коренные жители склонны к пьянству, воровству и браконьерству. Окружающие земли заброшены. Леса лиственные, сильно заросшие сорной древесиной, богаты грибами, река — рыбой.

Из отчета СЭР

И вот, стало быть, огораживают они участок свалки, выпускают на нашу российскую почву калифорнийских червей, превращающих заросли сорняков в гумус, высаживают растение эхиноцистис, применявшееся дореволюционными помещиками для маскировки отхожих мест. Разбивают грядки и сажают на них кедр и тую, рододендроны, и лилии, и тюльпаны, и жарки... Получается — рай.

На полигоне под Тарусой штатных одиннадцать человек и две собаки — доберман по кличке Нота и московская сторожевая Скиф. Экспедиционный лагерь на самообеспечении: овощи со своего огорода, грибы, мед с пасеки. Все виды коммуникаций, включая Интернет.

Народ у Выговского разный: есть специалист-историк (изучает историю ландшафта), юрист (оформление документов, консалтинг), психолог (отработка сценариев поведения — приезд налоговой полиции, встреча с рэкетерами). Есть врач. Постоянно тут обитают четверо в вагончиках, остальные отходят на зимние квартиры. «Это плохо, — говорит Выговский, — экологическая реставрация не служба, не работа, но образ жизни...»

Непривычный, прямо скажем, образ.

Лучше всего их понимают дачники из биоцентра Пущино и городка физиков Протвино, где «доращиваются» тюльпаны реставраторов. Есть у них друзья в поселке Заокский — там, в Академии адвентистов седьмого дня, экологи-реставраторы построили теплицы на болоте. За рекой, в усадьбе «Поленово», реставрируют ландшафт, высаживая с детьми из окружающих деревень боярышник, и жимолость, и жасмин, как было при великом пейзажисте.

На месте бывшей свалки живут замкнуто, не вступая в контакты с аборигенами. Разве что в деревне кого-то начинают убивать по пьянке — тогда вызывают по телефону милицию, а если пожар — пожарную команду. Все приглашения в гости отклоняют.

«Так они что — сектанты?» — спросили в журнале, когда я предложил написать о Выговском и его свалке. Не знаю.

Я не заметил на свалке Выговского ни агрессивности, ни веры в какую-то свою исключительность.

Слышал и другое, не менее жесткое мнение.

«Выговский свою теорию высосал из пальца, сидя в заключении. И ничем его теория не отличается от прочих «лагерных учений» — Кибальчича, Морозова, Даниила Андреева, Льва Гумилева... На нарах утопию создавать приятно — как-то спасаешься от гнусной реальности... Но попробуй воплоти свою теорию на практике, на воле!»

Вековая практика в России такова, что на свалку выброшен весь «уставной капитал» человека: дом, земля, совесть, семья...

Семью они, почти все разведенные, не жалуют: «А что, вы где-то видели нормальные семьи?» — простодушно спрашивают. Когда идут ночью по деревне, во всех домах — скандалы, крики, драки. На этом держится колхозная экономика: жены не дают житья мужьям, и поэтому мужики радостно бегут утром в гараж. А бабы чешут на ферму. Такая форма жизни, говорят экологи, себя исчерпала.

Они ищут другую форму...

ТЫКВА ВМЕСТО СЫНА

Самое интересное, что они размножаются.
У них есть ученики.

От стажеров требуется:
— не допускать на территорию полигона посторонних лиц;
— не входить без приглашения на жилые и аграрные секторы коллег;
— соблюдать гармонию пространства, акустическую и санитарную гигиену;
— минимизировать контакты с местными жителями;
— при работе в пан-тайм режиме беспрекословно выполнять требования пан-дея...

Из регламента СЭР

По замыслу реставраторов каждый пятачок свалки должен стать школой, порождающей экспедиции на новые участки. «Сколько ж надо экспедиций, чтобы охватить всероссийскую свалку?» — спросил я Выговского. «Четыре-пять, — не моргнув глазом ответил, — а потом процесс пойдет сам, в геометрической прогрессии».

Учеников отбирают тщательно. Предпочтение отдается горожанам, испытывающим отвращение к свалке, но что-то при этом умеющим делать. А возраст, образование и национальность значения не имеют. Учатся стажеры год, из которого шесть месяцев — теоретическая подготовка на курсах Тимирязевской сельскохозяйственной академии (учредителя СЭР), остальное время — практика. Программа обучения, предупредили меня, — ноу-хау... Ну и ладно, расспрашивать не будем, так даже интереснее. Немногие стажеры, пройдя все испытания, собираются в команды с индивидуальными программами. Одна, скажем, арендует в Пущине бомбоубежище и разводит шампиньоны. Другая «выделяет» из весеннего леса запахи, лечит ими больных: сосновый, говорят, хорош для легочников, а горьковатый полынный — для сердечников. Есть программы: «Пища богов», «Флора-уникум», «Суперулей»...

Со стороны может показаться, что у них «поехала крыша». Но у них в мировой истории тьма «полоумных» предшественников. Среди них Пифагор, который оставил след не только своими «штанами», но и памятью о пифагорейских общинах, две с половиной тысячи лет назад превращавших пустыни в оазисы (впрочем, истребленные впоследствии местными «трактористами»). В предтечах числят психолога Георгия Гурджиева, пытавшегося создать в России в начале века Институт совершенствования человека, после революции уехавшего на Запад. Особо почитают вышеупомянутого Даниила Андреева, написавшего во владимирском централе знаменитую «Розу мира». Из этой книги, с дарственной надписью вдовы философа, Выговский взял понятия «планета-сад» и «человек облагороженного образа».

Расспрашивали меня, профессора педагогики, о необычных школах вроде той, что у Михаила Щетинина, — вот откуда можно было бы взять на свалку выпускников или поехать создавать оазис к ним!.. На полигон приходят пропалывать сорняки деревенские дети, работу им дают, не гонят, но что с ними дальше делать, пока не знают. Откровенно говоря, не знают, что делать с собственными детьми. Растут как сорная трава. Некоторые даже не оканчивают школу (дочку одного из реставраторов учил химии специалист из Протвина, а сама она, освоив компьютерную верстку, зарабатывала себе на курсы английского).

«Здесь детская пустыня, — объясняли мне экологи-реставраторы, — в этой деревне школы нет и в той нет...» — вот и приходится подкидывать отпрысков городским бабушкам.

С одной бывшей москвичкой мы стояли на кусочке планеты-сада, где благоухали цветы со всего мира. Сын ее живет у бабушки. Мама считает, это пошло ему на пользу — стал жестче, самостоятельней. Но, может быть, ребенок и должен какое-то время пожить с другим человеком, который к нему будет относиться мудрее, чем родитель? «Когда у нас будет несколько полигонов, станем обмениваться детьми», — говорит она мне и показывает своими руками выращенную тыкву, огромную, как в сказке про Золушку.

Тыква вместо сына...

Впрочем, когда на полигон съезжаются на каникулы дети, все кажется не таким ужасным. Я познакомился с Максимом — ему восемь лет, он собрал тут за лето коллекцию бабочек и жуков и все про них знает. «Это носорог, — показывает, — а это жужелица». Еще у него музей окаменевших водорослей, моллюсков, морских скорпионов и наконечников стрел каменного века — все нашел на свалке. То и дело Максим смотрит в небо и сообщает мне: «Над нами, дядя, дельтапланы летают и такие «жу-жу-жу», с мотором...»

«Жу-жу-жу» по-нашему — самолет.

За холмом — частный аэродром, с неба над полигоном то сыплются новые русские парашютисты, то старые выписывают «бочки» и «мертвые петли». «Дядя, вы знаете, — говорит Максим, — на воздушном шаре можно взлететь в любом месте, а опуститься — не везде...» «Как это?» — удивляюсь. «А вот так! Наша земля не очень удобная для посадки»...

Напоследок — цитируя другую песню Высоцкого — позвольте пару слов без протокола.

О человеке облагороженного образа.

Как и Выговский, полагаю, что место ему — на пустыре, на свалке. Детей почему-то привлекают пустыри и свалки. Те места, где обнажена изнанка взрослого мира. Где, как заметил один психолог, ничто превращается в нечто... или в неизвестно что.

Но о своем ребенке все-таки думаешь: пусть время от времени он играет на свалке, а живет — в другом месте, почище, подальше...

Места вообще-то здесь удивительно чистые. Леса, луга, поля, устремленные в небеса маковки церквей. Фантастические оранжевые рассветы... Можно понять, почему отсюда родом Циолковский, Чижевский и изобретатель противогаза Зелинский. Понятно, почему в Тарусе жили Паустовский, Заболоцкий, Рихтер...

Я все думаю, как относиться к падшим ангелам со свалки.

Была еще такая пьеса у Вампилова — «Прошлым летом в Чулимске». Там юная героиня по имени Валентина, по профессии официантка из провинциального шалмана, разбивает под окнами заведения цветники, обносит хилым заборчиком. Алчущие и жаждущие стремятся кратчайшим путем добежать после работы до «распивочной» — ломают загородочку, топчут клумбы. Валентина снова и снова чинит сломанное, растоптанное. Понять, зачем она делает это, не в силах ни герои пьесы, ни даже сам автор...

КАЖДУЮ МИНУТУ 7 ГЕКТАРОВ ЗЕМЛИ В РОССИИ СТАНОВЯТСЯ СВАЛКОЙ...

Почему так: сажаем вишневый сад, а в итоге — зона или свалка?

На огромной свалке профукали мы свой век.

Одна надежда — на ангелов.

Анатолий ЦИРУЛЬНИКОВ