Что происходит?
Кто виноват?
Что делать?
В ШЕСТЬ ЧАСОВ ВЕЧЕРА ПОСЛЕ ВОЙНЫ
Дядя Коля прожил в Чечне всю свою немаленькую жизнь и испытал все прелести смутного времени. Собирается вернуться в Грозный после войны
Сначала мы встретились с Николаем Кошманом в его представительстве в Моздоке. Точнее, в бывшем представительстве, потому что все федеральные власти переезжают сейчас в Гудермес. Кошман энергичен, уверен в себе и доводит планы до конца. Например, поездка в Шали. Сначала сорокаминутный пилотаж на вертолетах, потом короткое выступление перед толпой на площади, толпой, между прочим, настроенной не вполне адекватно — там были человек десять очень крикливых чеченских женщин типа «русские, убирайтесь!». Говорят, что это басаевские глашатаи. Охотно верю, потому что сам втерся в эту толпу и видел, как несколько мужиков устало смотрели на этих женщин, потом один не выдержал, сказал что-то по-чеченски и добавил по-русски: «А пошла ты ... !» Так вот, Кошман таки выступил, и его слушали очень внимательно. Потом поехали в местную больницу, потом объезжали школы и наконец решили осмотреть цементный завод. Когда приехали в Чири-Юрт, где этот завод и находится, нам сообщили, что там небезопасно. Напротив, упершись в сопки, стояли танки, закрывая выход из Аргунского ущелья, где расположился Хаттаб со своими боевиками. Где-то слева, как раз за цементным заводом, шла перестрелка. Но Кошман, как «муж, упорный в своих намерениях», вызвал два танка в охрану и поехал этот завод смотреть.
— Проблемы три: формирование исполнительной власти, восстановление нормальной жизнедеятельности населения и восстановление экономики республики. Северные районы уже вполне функционируют. Здесь мы дали энергию, газ, смогли посадить детей за парты, больницы открыли. Вторая очередь — Грозненский, Гудермесский районы. Там сейчас администрацию налаживаем, в Гудермесе свет есть, вода. А вот такие, как Ачхой-Мартановский, Урус-Мартановский, Шали, что недавно освободили, — там положение еще остается сложным. В двух районах нет света, не работают школы.
— Кто занимается восстановлением?
— Чеченское население. Практически в каждом районе есть свои строительные организации, мы их подключаем.
— Есть ли в новой администрации те люди, которые были у власти последние два года?
— Я думаю, нет. В основном эти люди проходят проверку ФСБ.
— А боятся ли идти люди во власть? Ведь в девяносто шестом многих оставили на растерзание бандитам.
— Конечно, боятся. В северных районах меньше, на равнине и на юге — больше. Но это вопрос к тем, кто участвовал в Хасавюртских соглашениях.
— Что нанесло экономике больший урон — война или вот эти два года между первой и второй кампаниями?
— Конечно, эти два года. Экономики уже не было. Называть экономикой подпольные самогонные аппараты по производству плохого бензина? Один вред от них. Начиная с техники, которая портится, и заканчивая страшным ущербом природе. Ведь все тяжелые фракции, вся дрянь выливается в землю, в водосток. Создателей этих мини-заводов надо судить... (Кстати, чеченцы прекрасно понимают разницу между нормальным и «самопальным» бензином. В южных селениях я видел несколько точек по продаже бензина, где рядом с бочками с «первачом» гордо стояли цистерны с надписью «российский». — А. М.)
Теперь село. Виноградников было 40 тысяч гектаров, сохранилось 4,8. 308 тысяч гектаров пашни обрабатывалось. Сегодня — тысяч 30. Крупный рогатый скот весь уничтожен в госсекторе, овцеводство — тоже. Осенью мы успели посеять в некоторых районах озимые.
— Что будет с Чечней, как вы думаете?
— Чечня станет равноправным субъектом Российской Федерации. Чечня начнет выращивать хлеб, пахать, сеять, строить дороги. Только не надо опять кормить ее. Человек должен быть занят трудом. Мы оставили в покое бандитов на три года. Масхадов обещал, что Чечня станет Саудовской Аравией, обещал золотые краники и кисельные берега. Вместо этого все уничтожили. Все провода сняты, цветные металлы вырваны. В некоторых местах даже опоры под корень срублены. Уворовано 120 тысяч тонн нефти только с магистрального трубопровода. Где деньги? Пошли на закупку оружия и личное обогащение. Нигде ничего не построили. Здесь есть своя нефть, ее добыча упала в десять раз с девяностого года. Мы предлагаем бизнесменам вкладывать деньги в ее добычу. Но на первом этапе восстанавливать нефтедобычу будет государственная компания «Роснефть». В первую очередь нужно ликвидировать пожары на горящих скважинах. Сейчас выгорает 200 — 300 тонн нефти в сутки.
— Может быть, чеченцы привыкли жить, как сейчас? Им это нравится?
— Нет, чеченцы были очень образованным народом. Например, нефтяники и медики были в ряду лучших в России. А сейчас люди отброшены в развитии на десятки лет назад. А ведь федеральный бюджет все это время отдавал им деньги. Но они ни пенсий, ни зарплат не получали.
Конечно, это народ со своими традициями, моральными устоями, но для тех, кто сейчас бегает в горах, никаких норм вообще не существует. Мы располагаем видеоматериалами, где человеку отрезают голову, — это же доисторическая дикость, инквизиция, но ведь не все чеченцы такие. Это незначительный процент отморозков, которые поставили на колени свой собственный народ. Они заставляют воевать детей по тринадцать-четырнадцать лет, сажают их на иглу.
— Как вы думаете, сколько времени уйдет на то, чтобы здесь началась нормальная жизнь?
— Думаю, нормальная жизнь начнется, когда мы получим первый урожай. Скорее всего, этим летом. Главное — вовремя закрутить колесо экономического воспроизводства.
Дядю Колю я встретил в Старой Сунже, когда мы забирали беженцев из Грозного. Он только-только вышел из города, где уже несколько месяцев нет ни продовольствия, ни воды, но выглядел в наглаженном костюме вполне бодрым и склонным анализировать случившееся.
— Дядя Коля, почему вы раньше не ушли из города?
— Да я бы вообще не ушел, если бы не мародеры! У меня там дом, виноградник, хозяйство. С чеченцами хорошие отношения — я же всю жизнь здесь прожил. Я этот город строил, я строитель. Правда, как на пенсию вышел, только плитку кладу. Так и то ко мне еще в том году из Москвы чеченцы приезжали, ну, которые разбогатели и там поселились, — приезжай, говорят, положи нам плитку. Ну а теперь вот пришлось бежать. Потому что несколько дней назад пришли эти с автоматом: «Открывай дверь, а то ломать будем». У меня дверь «Градом» побило, сломать нетрудно, я и открыл. Взял ружье — я же охотник — и открыл. «Уходите, — говорю, — от греха подальше», а он автомат поднимает. Понимаешь, если бы я не выстрелил, то он бы в меня или, не дай Бог, в бабку мою. А если бы в бабку — я бы их всех тут и положил, хоть это и грех. А я на старости лет такого греха на душу не возьму — человека убить; я ему в руку выстрелил. Они испугались и убежали. Но ведь они вернуться могут, поэтому я и ушел. Потому что никого из моих друзей-чеченцев нет в городе, защитить некому.
— Почему так все получилось, дядь Коль?
— Причин много. И это не вчера началось. А началось, когда Сталин в войну выселял чеченцев в Казахстан, а потом обратно после войны возвращали. Ведь выселяли с гор, а когда в пятьдесят седьмом вернули, то там им селиться запретили и разместили здесь, в степи. А это все исконно казачьи земли. Чеченцы ведь ниже Чечен-Аула никогда не жили. Грозный был казачьей станицей Грозненской. У меня прадед был есаул, а прабабка турчанка, я знаю все это. А тут все перемешалось. Но даже до последнего времени Грозный был русский город, у нас до девяностого года больше русских жило, чем чеченцев. И мы дружно жили. А потом все началось, когда кто-то захотел на продаже казенного оружия деньги сделать. Я его не обвиняю, я о человеке плохого не скажу — Бог ему судья, — я просто объясняю, как это получилось. И вот оружие это попало к Дудаеву. Потом он, наверное, думал: у нас труба, нам многое можно. Ну, и из центра кто-то на этом сыграл. И покатилось. Вместо того чтобы сразу оружие отобрать, дали этому снежному кому разрастись до теперешних размеров. Вот ведь почти все чеченцы говорят: «Ваши зря ушли в девяносто шестом. Надо было тогда дело доделать, не было бы второй войны». Нет, сами соглашения были хорошие, если бы они выполнялись. Но ведь никто оружия не сдал тогда, как полагалось!
А потом ты не забывай, что чеченцы живут еще при родоплеменном строе. У них тейпы. И когда на этот их строй наложилась государственность, то есть когда кто-то стал начальником, то одни тейпы стали возвышаться над другими. Вот он начальник, он к себе всех родственников на хорошие места тянет. А чеченцы — гордый народ, вот тебе и вражда между собой. Сейчас многие, да просто большинство, говорят, что «нам нужен русский правитель!». Потому что перед русским вроде все равны, никому не обидно.
— А как они к боевикам относятся, да и к этой войне в целом?
— На Басаева, я слышал, обижаются. Считают, что он их подставил. То есть если бы с Дагестаном тогда не вылез, то и не было бы этой войны. Так его еще в Буденновске пристрелить надо было. А к войне... Да кому она нужна, война эта! Все хотят, чтобы побыстрее кончилась. Вот что после войны делать — вопрос. Нужна жесткая власть. Закон нужен. Потому что чеченцы за эти годы воровать только не разучились. Вот я за всю жизнь копейки чужой не взял, может, поэтому меня Бог и хранит пока. То, что дом там остался, хозяйство — жалко, конечно, но вернусь — отстрою. Была бы кость цела, а мясо нарастет... Так вот, во-первых, власть. Во-вторых, чтобы бюрократии не было.
В-третьих, надо в частную собственность все раздать. Ведь чеченцы хорошо только на себя работают.
— Ну, это у всех так, не только у чеченцев...
— Ну, может быть. Вот сейчас говорят — семь лет на восстановление, десять... Я тебе скажу, если все раздать, то гораздо быстрее. Здесь ведь и ресурсы, и заводов все же очень много было. Ведь это прибыльный регион! А я, как это все кончится, обязательно вернусь. Я тебе скажу: главное — не воровать, работать и свое достоинство сохранять. Тогда ты с любым народом и в любом месте уживешься.
Антон МАКСИМОВ
|
