ДУМСКИЕ ВЫБОРЫ ЗАВЕРШИЛИСЬ. ВПЕРЕДИ — ВЫБОРЫ ПРЕЗИДЕНТА. В НАПРЯЖЕНИИ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ЭЛИТЫ. ЗАДУМАЛСЯ ИЗБИРАТЕЛЬ. ТРУДНОЕ И СМУТНОЕ ВРЕМЯ... КАЗАЛОСЬ БЫ, ЭТО ЛУЧШИЙ МОМЕНТ ДЛЯ ПРОГНОЗОВ, ДЛЯ ПОЛИТИЧЕСКОГО ПОКЕРА И ПАСЬЯНСА... НО МЕЖДУ ДВУМЯ ПРЕДВЫБОРНЫМИ КАМПАНИЯМИ ОКАЗАЛОСЬ СОБЫТИЕ, КОТОРОЕ ПО СВОЕМУ ЗНАЧЕНИЮ НЕ МЕНЕЕ, А МОЖЕТ И БОЛЕЕ, ЯВЛЯЕТСЯ ИСТОРИЕЙ С БОЛЬШОЙ БУКВЫ ЕЛЬЦИН УШЕЛ В ОТСТАВКУ.
Последними словами Б Н. Ельцина перед тем, как уйти из кремлевских покоев в историю, было: «Берегите Россию!» В соответствии с обычаем обличать как саму Россию, так и — в особенности — ее государственных деятелей над этими словами быстроумные и легкокрылые газетчики много посмеялись: сколько-де разваливал Россию, а теперь призвал беречь. Ну не смешно ли?
Не смешно, ибо всегда огорчительно наблюдать человеческое скудоумие, в изобилие явленное нашим прогрессивным общественным мнением. Порой приходит на ум, что при такой патологической неспособности видеть, как творится история Россия, т. е. при полном неумении жить в истории, следовало бы либо потребовать возвращения во внеисторическое состояние, в котором страна пребывала семьдесят лет, т. е. встать под знамена наиболее ортодоксальных коммунистов, либо уж тогда не жаловаться, что при неумении жить в истории эта жизнь и складывается недостаточно гладко. А разве слепому гладко ходить по кочкам и буеракам?
Сами же слова Ельцина никак не смешны, ибо десять лет назад — а ведь многие в то время пребывали в достаточно сознательном возрасте — объекта сбережения не существовало как такового. То есть, конечно, существовала Россия как поэтическое и географическое понятие, но России как государства не было вообще. Был СССР, в рамках которого РСФСР занимала некое межеумочное состояние — союзная республика, но даже без того скромного набора атрибутов государственности, которыми были наделены другие, куда меньшие республики СССР. Если не ставить знак абсолютного тождества между Россией и коммунистическим СССР, очевидно, что вечно эта межеумочность вряд ли могла длиться.
Правда, вопросы такого рода излишни, ибо десять лет назад никто ни нас, ни Ельцина, ни Горбачева не спрашивал. С потерей Восточной Европы (а как было удерживать? оказывать братскую помощь разом всем странам Варшавского договора?) начался эффект домино, при котором спасают не что хочется, а что можно. Пример Югославии, где как раз спасали, что хочется, у всех перед глазами — после того, как Сербия неудачно попробовала заниматься перекройкой послесоюзных границ, исправлением ее собственных границ также стали заниматься все, кому не лень. Как это выглядит, мы наблюдали весной 1999 года. В историческом обвале 1991 года Ельцин спас, что можно, а что до насмешек над якобы бескровным характером случившегося раздела, то достаточно прикинуть, сколько миллионов людей погибло бы при исправлении границ внутри СССР, если была бы соблюдена югославская пропорция.
Однако, получив осенью 1991 года Россию в свое управление — ибо союзного центра более не существовало, — президент тогда еще РСФСР Б. Н. Ельцин сразу же столкнулся с тем обстоятельством, что государства России нет, ибо нет сколь-нибудь дееспособных атрибутов государственности. Нет армии, нет национальной валюты, нет нормальных силовых структур, нет местной власти, да и центральная находится в зачаточном состоянии, ибо в реальном, а не в декоративном режиме она сроду не функционировала. В государственном смысле Россия девять лет назад представляла собой чистое поле без особых признаков цивилизации.
По прошествии этих девяти лет Россия имеет достаточно слабую, но, однако же, внутренне конвертируемую валюту, достаточно слабую, но крепнущую на глазах армию, достаточно раздрызганную и коррумпированную, но все же как-то действующую государственную машину. Вместо вакуума явилась весьма неказистая, но государственность. Для дальнейших оценок важно понять, что с чем сравнивать.
Сравнения с наиболее богатыми и благоустроенными (благоустройство которых при этом часто еще и дополнительно преувеличивается) государствами мира дают, конечно, крайне невыгодные результаты. Если вина Ельцина перед Россией в том, что заросшее бурьяном пепелище, оставшееся после большевицкой порухи, он не сумел за девять лет превратить в Небесный Иерусалим, — тогда да, виновен в том, что не совершил того, что даже и теоретически не представляется возможным.
Сравнения с бывшими социалистическими братьями дают весьма неравномерные результаты. В общем и целом, кто жил лучше тогда, лучше живет и теперь — и наоборот. Это наводит скорее на ту мысль, что выше головы не прыгнешь и всякие возможности посткоммунистического строительства сильно — куда сильнее, чем хотелось бы, — ограничены стартовыми условиями.
Сравнения с советским периодом вообще затруднительны, ибо неясно как сравнивать принципиально разноприродные объекты. Рубль, свободно обмениваемый на СКВ, и самый твердый в мире советский рубль, обмениваемый на валютную ст. 88 УК РСФСР, затруднительны для сопоставления, ибо один ликвиден и служит мерой стоимости, а другой был неликвиден и служил мерой непонятно чему. Сходная картина со всеми прочими институтами. Государственная дума — далеко не собрание героев и мудрецов (и это еще очень мягко сказано), но это действующий полномочный парламент, избранный посредством достаточно (отнюдь не идеально) свободного голосования. «Самый главный Верховный Совет» — это неведомо что. Советская Армия — это перепугавшая весь мир гигантская военная машина, которую обучали, как стремительным танковым броском форсировать Рейн и выйти к Бискайскому заливу (двадцать лет назад на военной кафедре сам рисовал на картах Нижней Саксонии расположение боевых порядков N-ской гвардейской мотострелковой дивизии). Каким образом происходило бы форсирование Рейна в натуре, сказать трудно, не дошло до этого, и слава Тебе, Господи, но каким образом Советская Армия воевала бы в Чечне, тоже неизвестно. Различие между первой и второй чеченскими кампаниями, первая из которых велась скорее еще Советской Армией, а вторая ведется уже армией русской, наводит на ряд сомнений и по поводу Рейна.
И так повсюду: к добру или к худу, но мы живем в новой, принципиально иной стране, настолько иной, что какие-то сравнения с советским периодом бессмысленны. Весь объем этих изменений мы сами не понимаем, ибо другим (для одних лучшим, для других — худшим) стало все, начиная с простейших бытовых предметов: другое платье, другой хлеб, другой телевизор, другой бензин, другая водка, другая колбаса, другой русский язык, другие деньги, другие сигареты, другие книги — долго перечислять. Одного эмигранта, вернувшегося в СССР после 1945 года, спросили, что он нашел там общего с прежней Россией. Он отвечал: «Только снег». Не так сильно и жестко, но в принципе нечто подобное можно было бы сказать и про итоги последнего десятилетия XX века.
Непонятно даже, правильно ли называть это перегон «1991 — 2000» десятилетием. Военным, несущим службу в экстремальных условиях, год службы идет за три, возможно, и нам надо подсчитывать годы ельцинского правления сходным образом, получая в итоге лет двадцать пять — тридцать. Кстати, именно этим, а вовсе не «досадными слабостями» объясняется то фантастическое одряхление, что постигло того, необычайно крепкого и бодрого мужика, которым
Б. Н. Ельцин был в 1989 году. Слабостям предаются многие люди, иные даже и в ельцинском возрасте — и ничего. С другой стороны, М. С. Горбачев совершенно невинен по части войны с Ивашкой Хмельницким, а между тем за 1990 -1991 г. он тоже на глазах постарел на десять лет (а в отставке вновь помолодел, бывает и такое). Тем, кто полагает, что «за Россию перед Всевышним отвечать» есть дело вполне удобоподъемное, стоит сличить кадры хроники 1989 года и нынешние, вифлеемские. Вес шапки Мономаха исчисляется из них вполне впечатляющим образом.
Впечатление тем более сильное, что Ельцин был действительно создан из того дерева, «из которого режутся короли» — будь у него действительно сильные конкуренты, созданные из того же дерева, вполне возможно, что он и не доцарствовал бы до 31 декабря 1999 года, но в остальной политической мелкоте не нашлось такого победителя, и трон сдать было некому. И между тем это дерево за эти десять (или тридцать) лет обратилось почти что в вату, и к встрече 2000 года державных сил хватало уже лишь на то, чтобы уйти с царским величием. На самом деле такой всегда и бывает плата за управление государством в его роковые минуты, тем более за фактическое создание нового государства. Ельцин отдал всего себя созданию великого государства, зовущегося Россией. Давным-давно исчезнувшее с глобуса, оно вновь появилось на нем благодаря ему. Сделал, что мог (то есть фантастически много по сравнению с той пустотой, что была, и фантастически мало, по сравнению со всем тем, что необходимо сделать) — и ушел во всемирную историю. Кидать ему вслед камни, не делаясь при этом жалкой шавкой, мог бы разве что тот, кто мог и сделал неизмеримо больше и лучше. Таких людей в России очень мало, но они и не кидают. Сделавшие еще меньше — не будем кидать и мы.
Максим СОКОЛОВ