МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ: ТАГАНКА
Прежняя «Таганка» разделена стеной, как раньше Берлин. Общего у двух театров — водопровод и память о Высоцком. Все остальное — разное: и вешалки, и двери, и подмостки, и репертуар, и режиссеры с актерами, и публика. Особенно публика. «Любимовские» билетерши «губенковских» зрителей различают еще до того, как те вытащат из штанов билеты: «У наших — глаза другие... А вам, товарищ, направо...»
О некрасивом и мучительном разделе легендарного театра, о страстях, его сопровождавших, о судах, демаршах, хождениях по инстанциям, о друзьях-врагах написано много. И я ковырять едва зарубцевавшуюся рану не хочу. Но, как говорится, не было счастья, да несчастье выручило: взамен отгородившихся стеной Любимову срочно потребовались новые актеры. И в театре, по которому тогда очень многие отслужили поминальную молитву, возникли юные лица — студенты Щукинского училища.
«Таганка»-хулиганка, театр-бунтарь не захотел превратиться в музей, в мемуары, в «театр моей памяти». Не зря же одна из премьер с участием нового поколения символически называлась «Подросток». Послушаем вчерашних новобранцев.
Дмитрий Муляр: «Не забуду свои первые ощущения. Юрий Петрович набирал курс. Прослушивали нас прямо в театре. Я пришел ранним утром, только что с поезда — родом я из Брянской области. Знал о театре мало, поверхностно. И вдруг одна актриса, вешая авоську в гардеробе, поинтересовалась у вахтера: «Что у нас сегодня? «Высоцкий»?» Обыкновенный театральный вопрос. А меня от него заколотило, дрожь по всему телу... Конечно, ко всякому месту привыкаешь, если находишься в нем долго, но когда после отпуска я иду по нашему подземному коридору, то снова — это первое, странное волнение... «Что у нас сегодня? «Высоцкий»?..»
Анастасия Колпикова: «Поступала я четыре года. Во все места, как положено. И в последний год меня уже везде брали, но я сюда пошла — все-таки «Таганка», Любимов... Как говорит Юрий Петрович, «наша эстетика». Она и моей оказалась. Нам не разрешили сразу играть, лишь с третьего курса, зато у меня за год случилось восемь премьер! Мы не играли в Москве, ведь шел раздел театра. А Юрий Петрович решил: если нас не будет в Москве, общественность возмутится, вмешается, и нас поддержат. А общественность даже не заметила! И мы целый год гастролировали по разным городам, очень много у буржуев играли...»
Ирина Линдт: «Я о себе читала, что я в прошлом цирковая эквилибристка, после «Марат-Сада» писали: Юрий Петрович пригласил циркачку. Нет, с цирком у меня никаких отношений не было. Я тоже училась в Щукинском, а до этого работала в Театре русских немцев. Линдт — это не псевдоним, это фамилия отца. Он из поволжских немцев. Родители его родителей во время Первой мировой эмигрировали из Германии в Россию. А мама моя русская».
Владислав Маленко: «Оружейный переулок на Маяковке, я вырос там. Из окон странный голос звучит, и его не выключают: Высоцкий! Вот мое первое приобщение к «Таганке». Вообще-то я «Щепку» окончил, Щепкинское училище. Студентом работал в Театре Моссовета, несколько ролей сыграл. И тут Валентин Рыжий, мой педагог, он на «Таганке» работает, спросил: «А хочешь познакомиться с шефом?» Еще бы! Я пришел, мы поговорили тихо — о том, о сем, обо всем на свете. Любимов спросил вдруг: «Ты, я слышал, пародируешь. Давай, ты — Ельцин, а я тебе буду вопросы задавать». И я начал отвечать, менять маски, когда в маске — не страшно, что перед тобой Любимов, что-то пел — Вертинского, Окуджаву, Утесова, свое. И этот винегрет ему понравился: «Давай завтра — в спектакль «Высоцкий», ты не против?» «Как — против?! Я только боюсь жутко». А через несколько недель я уже с этим спектаклем поехал в Киев на гастроли... А коллектив на «Таганке» — ой-ой-ой! Это клан. Когда меня представили, начались разговоры: «Что с шефом-то случилось?! Кого он берет?! Зачем?!» Но, оказывается, эти разговоры уже 35 лет идут».
Дима, Настя, Ира, Влад... Понятно, что, говоря о новом поколении таганковцев, нельзя ограничиться этим великолепным квартетом. Другие разобидятся, а зачем их обижать, вдруг среди не попавших на журнальную полосу окажутся будущие кумиры и гении? Театр вообще материя тонкая, нервная, непредсказуемая. Каждый настоящий лицедей считает, что это он самый-самый, театр для него — на первом месте. «Актерская профессия предполагает внутреннюю амбицию, — соглашается Муляр. — Ты, как лошадь, которая не может проиграть». Понятно, но и «Огонек» не резиновый — при всем желании обо всех не расскажешь. Ограничимся четверкой. Субъективен мой выбор, однако на «Таганке» против такого расклада не возразили.
Только есть еще один герой, лучшим образом подходящий под определение «молодая «Таганка». Это Юрий Петрович Любимов. Когда ребята говорят, что в театре он самый молодой, они не льстят с дальним прицелом (обмануть Петровича трудно — он за лояльность и красивые слова ролей не раздает). Энергии патриарха мировой сцены можно по-хорошему завидовать, уважать его работоспособность, рукоплескать отменному качеству последних премьер. О чем ему и было замечено, а он сделал вид, что не понял. «Вы что, посмеяться хотите? — спросил Любимов. — Какая «молодая «Таганка»?! Все знают, что мне 82 года...» Однако на вопросы о своих актерах все же ответил.
— Как вы их отбираете, Юрий Петрович?
— По дару Божьему...
— Так он ведь часто дается в придачу с дурным характером!
— А если отбирать по хорошему характеру, то театр хороший не создашь... Когда я Высоцкого брал, мне сказали: «Что же вы его берете?! Он же выпивает, и очень сильно». А я ответил: «В России и в моем театре одним алкоголиком больше, одним меньше — ничего не решит. Он спел, я послушал. Так что благодарю вас, но акт уже свершился: взят».
— А среди молодых актеров...
— Есть ли пьющие?! Есть, к сожалению.
— Об этом-то я догадываюсь! А есть ли среди них будущие Высоцкий, Демидова или Антипов? Кто-нибудь из новобранцев станет звездой?
— Видите ли, во-первых, я надеюсь, этот звездопад, который на нас упал после всяких перестроек, ничего не давших, эта звездная система России не очень подходит. Нет условий, чтобы возникали звезды. Это все арапство чистейшей воды. Вы и без меня знаете.
...Я вижу, как Любимова покоробило голливудское словечко «звезда», и начинаю путано объяснять, что ничего плохого я...
— Да дело не в том, а просто театр, серьезный и высокопрофессиональный, он строится на других принципах.
— Юрий Петрович, ну а вы согласны с Вознесенским — он эту мысль давно озвучил, выступая перед Хрущевым, — что поколения делятся на вертикальные и горизонтальные? Горизонтальные — это по возрасту, одногодки, а вертикальные — по совести и таланту.
— Он поэт, а еще архитектор бывший, вот и придумывает — вертикали, горизонтали... В свое время, когда я за границей первую оперу ставил, мне говорят: «Юрий, ты сообщи совету директоров, как ты ее замыслил». Как же я сообщу, ведь музыка до конца еще не дописана. «Ну что, ты не найдешь, что им сказать?!» Солидные люди, сигары курили, тут — все напитки, и я объясняю: «Первый акт будет... по горизонтали! Второй — по вертикали, а финал — микст, все перемешается». И они закричали: «Гениально! Все! Финансируем!» Вам ответ мой ясен? Андрей — забавный человек, он часто выискивает такие образы.
— Вы молодых актеров чаще хвалите или ругаете?
— Да, по-моему, всякий нормальный человек, если у него есть какие-то представления о планке, должен быть собой недоволен.
— А любимчики у вас есть?
— Я стараюсь нормально относиться ко всем и требую выполнения театральной дисциплины. Как гражданин обязан выполнять законы, которые у нас никто не выполняет, так и в театре.
— А за что вы можете выгнать?
— Ну, за беспрерывное пьянство. За опоздания беспрерывные. И за то, что актер всегда приходит на работу не в форме. Не готов к репетиции.
— Демидова Алла Сергеевна, с которой у вас, судя по взаимным пикировкам, отношения сложные, сказала, что Любимову нужно работать только с молодыми, их энергетика поможет создать что-то новое...
— Да театр вообще искусство молодых. Но вот в «Марат-Саде» вместе с молодежью работают «старики», и работают не хуже... Другое дело, что зарплаты у нас, я бы сказал, преступные, и странно, что наши правители этого не понимают. Нужно как-то выкручиваться.
— Когда было легче быть молодым — раньше или сейчас?
— Нам, каждому поколению, кажется, что его век особенно суров, а это не так. Поэтому я за фразу Брехта: «За последние четырнадцать столетий мало что изменилось». Я считаю, психологический театр умирает, он не может выжить в этом стремительном потоке. У людей клиповое мышление. Требуются новые формы, неконсервативные, каждый ищет, как это сформулировать.
«Таганка»... Впервые я попал в этот зал, когда билеты сюда еще оставались «твердой валютой». Студентом, на утренний спектакль «Пять рассказов Бабеля», на галерку. После смотрел здесь многое, и не по одному разу: восстановленные спектакли, премьерные, на лучших местах. Но Высоцкого не застал, и Демидову в «Вишневом саде» не видел. Жаль. Но кто-то, возможно, будет так же сокрушаться: мол, не удалось застать «Таганку» конца века и ее молодых звезд.
«А вы узнаете меня?» — спросила Настя Колпикова, когда я звякнул ей насчет интервью. «Что за вопрос? Я же вас не раз на сцене видел...» «В том-то и дело! — вздохнула она. — Мне потом часто говорят: надо же, а на сцене — красавица!»
Вознесенский был все-таки прав, когда много лет назад в присутствии Фурцевой начертил на свежей стене любимовского кабинета пророческий экспромт: «Все богини — как поганки перед бабами с Таганки!» Нынешние «бабы» ему соответствуют. Колпикова и Линдт, безусловно, из числа «первых красавиц», но и актрисы они хорошие.
Настя играет почти во всех спектаклях. Одна из ролей — булгаковская Маргарита, где исполнительница появляется обнаженной. Спектакль старый, Любимов раздел Маргариту еще при коммунистах. «Если бы это было в другом спектакле, я бы возмутилась! — возмущается Настя. — Но одетой Маргариту показать нельзя, в романе написано, что она с одной цепочкой на шее. Юрий Петрович показал ее со спины. Никаких пошлых мыслей, все, что нужно, того и не видно. И если был бы другой ракурс, я бы отказалась, а с этого — почему бы и нет. И со сцены никому ничего не заметно — контровой свет, только абрис...»
Когда юную Настю ввели на роль Маргариты (дело было еще до окончательного раздела, и в театре плелись интриги), ее до выхода на сцену... прятали в комнате помрежа. Шутки шутками, но боялись, что «конкурентки» в туфли ей подбросят битое стекло или подмешают какую-нибудь гадость в пудру. Сегодня, к счастью, подобные «богини» в театре уже не работают. Они за Стеной.
«А как у вас, Настя, с личной жизнью?» — после спектакля мы пьем кофе в «стекляшке» напротив театра, время близится к полуночи, и подобное любопытство вполне в контексте. «А никак! — бодро отвечает Настя. — Никто долго не выдерживает. Я же с утра до ночи в театре».
На плаху «Таганки» (копирайт — Валерий Золотухин) у молодых «таганских арестантов» идет не только личная жизнь, но и, скажем, карьера в кино.
«А посмотрите на наших «стариков», — предлагает Настя. — Это же гениальные артисты, но их знают мало. Почему? Юрий Петрович настолько жестко всех занял, у нас каждый день — репетиции, спектакли. Если я приезжаю на студию и начинаю только перечислять, что я играю, им уже не до того — плохая я артистка или хорошая. Я для них сложная артистка — меня трудно выдернуть из театра. Юрий Петрович не любит отпускать на съемки. Предложения есть, но пока ничего такого, ради чего стоит идти на конфликт с нашим режиссером».
Ира Линдт, пожалуй, единственная из молодых, кто заявил о себе не только в родном театре. Она играет в антрепризах: «Однажды я отпрашивалась у Юрия Петровича с репетиции — у меня был мюзикл. И сорвалась у меня фраза: «Ну я за себя отвечаю!», то есть я в форме, все помню, все сделаю. «Ах, вы за себя отвечаете! — ответил мне Юрий Петрович. — Идите на эстраду и работайте, а здесь театр, здесь коллектив, отвечать за себя недостаточно. Все связано». Но я уверена, что в этой профессии можно выжить только в одиночку. Я же не могу отвечать за партнера, если он потерял форму. Никто не поможет, если сам не будешь работать. Можно всю жизнь так и играть в массовках».
Нет, они задумываются о своей карьере, поскольку хотят состояться, «сбыться, а не спиться». Дима Муляр процитировал мне Тарковского: «Художник сам должен обеспечить себе поле деятельности». И добавил: «К сожалению...» Конечно, они не рвутся работать на стороне (не путать с «подрабатывать»), ведь режиссеров уровня Любимова в мире — раз, два и обчелся. А плохая режиссура может легко испортить. Маленко подумывает о проектах на телевидении, участвует в концертах, Муляр иногда снимается. Оба втихаря сочиняют: лучшие таганковские артисты всегда стремились к писательству.
— Какие качества нужны сегодня актеру? — спрашиваю у Дмитрия.
— Упрямство! — быстро отвечает он. После задумывается и начинает перечислять через паузы: — Наблюдательность. Самоирония. Вкус. Чувство красоты... — пауза затягивается. — Азарт! А с другой стороны, хладнокровие... Ум. Хотя я слышал, что актер должен быть глуп, но придерживаюсь обратной точки зрения. Работоспособность. И доброта — чтобы хорошо сыграть роль, надо полюбить своего героя. И ощущение внутренней свободы. Хватит?..
— А у тебя что на первом месте?
— Только не упрямство. Хотя мне передали, что Юрий Петрович как-то сказал обо мне (мы в тот момент репетировали «Братьев Карамазовых»): «Какой же он упрямый! Но это и хорошо».
Маленко: «А я актер, безусловно, комический. Кот Бегемот в «Мастере», Глашатай и Козел в «Марат-Саде», Водонос в «Добром человеке...» — это роли комического пошиба, если говорить грубо. Я неврастеник, безусловно. И клоун. Я — между неврастенией и клоунадой. Парики снимаю и надеваю. Клоунада — это последняя степень тоски. Кстати, резкий контраст между комическим и грустным — это таганковская черта».
Линдт: «Помечтать о роли?! А нет такой роли, которую бы я не хотела сыграть. Любая центральная роль — это уже материал. Но хочется попробоваться в серьезном жанре, в трагедии».
Колпикова: «Во-первых, Юрия Петровича бесполезно просить о таких вещах, он ставит только то, что интересно ему. У нас спектаклей на потребу публике нет — с песнями-плясками. Мы играем Достоевского, Солженицына...»
Маленко: «У меня мечта — Гоголь. Хлестакова хочу сыграть, даже какие-то наметки сделал».
Муляр: «Любые великие роли сыграть хочется, но это желание из области эмоций. Начинаю читать пьесу и тут же проигрываю интересную роль... Пару лет назад мне снился сон, что я репетирую Гамлета. Каждый актер хочет его сыграть, но на «Таганке» это представить сложно: другого Высоцкого не будет. Или это должен быть абсолютно другой спектакль».
— Настя! — допытываюсь у Колпиковой за очередной чашкой кофе. — Есть такое понятие «адвокат дьявола» — человек, задающий провокационные вопросы. Скажите, вам изнутри лучше видно: «Таганка» — та или не та? Жива она или умерла?
— Если бы это был мертвый театр, — отвечает она, не задумываясь, — в зале было бы пусто. Люди не пойдут смотреть на мертвечинку. Зал полный, значит, театр живой. Разве я не права?..
Влад ВАСЮХИН
На фотографиях:
- Юрий Любимов: «Нам, каждому поколению, кажется, что его век особенно суров, а это не так. Поэтому я за фразу Брехта: «За последние четырнадцать столетий мало что изменилось». Психологический театр умирает... У людей клиповое мышление. Требуются новые формы!»
- Дмитрий Муляр: «Самый большой страх? Не понять и не воплотить то, к чему я предназначен. Он меня преследует после любой потери времени, после любого дела, которое не является моим делом...»
- Ирина Линдт: «Хочу ли я быть знаменитой? Слава — разрушающая вещь. Я немного с этим столкнулась. Друзья мне говорят: «Ну да, ты теперь зазналась, к нам в гости не придешь посидеть, выпить...». Я бы, может, и пришла, но нет времени: либо в гости ходить, либо работать...»
- Анастасия Колпикова: «Если бы это был мертвый театр, в зале было бы пусто. Люди не пойдут смотретьна мертвечинку. Зал — полный, театр — живой...»
- Влад Маленко: «Таганка» — это как тюрьма, почти у всех есть прозвища: я — Глазастый, а еще — Игрун, потому что люблю всегда и везде играть, Ира и Настя — Наши Красавицы, а Диму Муляра Юрий Петрович вообще зовет Человеком эпохи Возрождения, потому что он и боксер и скрипач...»
- В материале использованы фотографии: Льва ШЕРСТЕННИКОВА