БЕЗ ВЗРЫВА МОЖЕТ РУХНУТЬ ЕЩЕ ОДИН ДОМ В ЦЕНТРЕ МОСКВЫ

В мэрии об этом знают. Но московских чиновников это почему-то не беспокоит

Летом 95-го правительство Москвы приняло постановление «О реконструкции стр. 1 на Овчинниковской набережной, вл. 22». Реставрация особняка конца XIX века возражений ни у кого не вызывала. Но при первом же взгляде на план «реконструкции», намеченной фирмой «Гран», овчинниковцы поняли, что свалилось на их головы: прикрытый, как рекламным щитом, единственной не снесенной стеной особняка 22-этажный деловой центр с подземными гаражами на 335 машин и с вертолетной площадкой. И весь этот «евростиль» — на берегу Водообводного канала, на зыбучих песках. По заключению экспертов, едва начнут рыть первый котлован, произойдет то же самое, что случилось в прошлом году на Большой Дмитровке. Только гораздо страшнее...

В соответствии с новыми законами люди объединились в территориальную общину «Овчинниковская слобода» и принялись бить тревогу. Год ушел на суды и разбирательства прокуратуры. В результате в распоряжении общины оказался пакет документов, подтверждающих нецелесообразность затеянного.

Дальше все развивалось по схеме «чем лучше — тем хуже». Префект ЦАО вначале приостановил, а затем вообще запретил строительство, за что фирма «Гран» подала на него, г-на Музыкантского, в суд. Федеральный арбитражный суд Московского округа подтвердил правоту префекта. Казалось, община могла вздохнуть с облегчением. Но через неделю вопрос о строительстве снова обсуждался на совещаниях у мэра Москвы. Постановление — сущая насмешка над «слободчанами»: согласиться «с предложением Москомархитектуры о частичной компенсации потери общей площади делового центра от снижения этажности за счет надстройки дома<...> и застройки дворового пространства путем надстройки блока подземной автостоянки общей площадью не более 6000 кв. м вместо запроектированного ранее ландшафтного благоустройства». Жильцы были потрясены логикой мэрии: приняв одно решение, она и глазом не моргнув, тут же его нарушила. Кто в этом был заинтересован, чьи финансовые возможности влияют на изменение погоды в мэрии, жильцы не знают, хотя слухи ходят разные. Но московскому правительству эти люди уже не верят.

В каждом городе или селе нашей великой родины есть недовольные начальством: бензоколонку построили напротив жилого дома, отменили дачный автобус, кожвендиспансер открыли рядом с детским садом, обложили торговцев дикими налогами, требуют наличия кассовых аппаратов в маршрутных такси — абсурда хватает.

Интересен не только сам процесс — и результат. Не то, чем заканчивается каждая такая история, но то, как в процессе тяжбы с властью меняются люди.

Об этом, и только об этом — не о дренаже и плывунах — думаю, сидя в интеллигентской квартирке, разглядывая чертежи и схемы, показывающие, как и куда пойдут эти самые плывуны. Две женщины представить не могли, что придется им во всех этих чертежах и схемах разбираться, — жизнь заставила.

— Жилье — последнее, что у нас есть. Мы уже приватизировали свои ваучеры и теперь теряем последнее. Я никогда не была активисткой. Роль общественницы вызывает у меня по привычке недоверие. Но я не хочу, чтобы все это происходило в полной немоте... Я не хочу, чтобы меня раздели, а я улыбалась бы и шла голосовать...

— 19 кв. м жилья внутри Садового кольца стоят недешево. Но все наши квартиры вместе взятые не стоят 13 миллионов долларов. Мы понимаем, что наша судьба предрешена, но если и помирать, то с музыкой...
А потом я иду за двумя женщинами вокруг их дома, они привычно — для них я уже десятый журналист — показывают мне провалившийся асфальт, и трещины на стенах, и двадцать люков перед соседним домом, куда периодически закачивают бетон — укрепляют грунт...

Я искренне хочу помочь этим женщинам, но так же ясно понимаю: даже если еще десять раз напишешь об их трагедии — толку будет ноль. Слишком большие деньги на кону...

Наверное, две женщины и сами знают, что их борьба обречена. Но что-то заставляет их звонить в редакции...

Десять лет назад центральная печать сообщила об очередной победе гласности — два студента провинциального техникума остановили строительство большого химфармзавода. Одним из студентов был автор этих строк. В местной газете мне попалась заметка — про то, что в нашем городе будет завод, на котором в производстве будут использовать фосген. Вдвоем с приятелем — дух времени, что ли, подействовал опьяняюще — мы вышли на рынок собирать подписи против строительства. За три часа подписи поставили две тысячи человек. Мы не рассчитывали на такую сознательность, мы даже не знали, что дальше делать с этими подписями. На наше счастье, к нам подошел автор той самой заметки, он представлял инициативную группу, протестующую против новостройки. Группа собрала уже шесть тысяч подписей, мы им передали свои. Потом помогали в организации митинга. На него собралась половина горожан. Шел сильный дождь, никто не уходил.

Чиновники тогда были тихие, пережидали смутные времена, мы победили.

Сейчас такой номер не пройдет. Сейчас местные владыки, городские «головы», набрали суверенитета столько, что никакими подписями их не проймешь. «Огонек» возмущается строительством в Башкирии водохранилища на территории национального парка — что толку?

Почитаемый мною писатель Терехов как-то сказал: «От паскудства жизни хочется ангелом влететь на заседание высшего руководства, схватить хрустальную пепельницу и дать в рыло...»

Другой борец за правду, художник Александр Бренер, возмущенный гибелью американских воздухоплавателей, забросал бутылками с кетчупом посольство Белоруссии. В отделении, куда я зашел поинтересоваться его судьбой, меня встретили вопросом: «Ну что ты с жидом связался?»

Обычно спрашивают: «В рыло дать?»

Мое последнее общение с милиционерами случилось весной, когда у меня поздно вечером спросили документы. Паспорта при себе не оказалось, пришлось ехать в участок. В белом с синей полосой воронке уже сидели два узбека. После процедуры выяснения личности поинтересовался у дежурного, за что задержали «гостей столицы».

— Это мусульманское сообщество...

— Джамаат.

— Чего?

— Мусульманская община.

— Так вот, джамат хотел, чтобы одна татарочка подписала им свою квартиру.

Я пробовал объяснить капитану, что джамаат живет по своим законам и до УК ему дела нет... Пробовал — но не объяснил. Человек слаб, закон суров. Но можно и с другой стороны подойти: закон стоит за человека. Должен, по идее, стоять — не стоит. И человеку ничего не остается, как самому за себя постоять.

Вернусь к тому, с чего начал. «Тяжелой артиллерией» общины «Овчинниковская слобода» был Вадим Руденко, корреспондент программы ОРТ «Человек и закон». Он рассказал в своей программе о противостоянии жильцов и фирмы «Гран», готовил второй репортаж, но был убит. Ограбление, говорят, примитивная уголовщина. «Слободчане» думают иначе...

Прощаясь с женщинами, я спросил: а почему бы им не продать квартиры, не переехать в другое место. Знаете, что они мне ответили? Они ответили: это не выход.

Кто-то из древних греков — неглупые были люди, демократию придумали — сказал, что настоящая трагедия — это когда в финале умирает не главный герой, а весь хор.

В одиноких слабых голосах правдолюбцев не ослабевает звучание хора, поющего кто в лес, кто по дрова.

Но — хора.

На фотографиях:

• Актер Игорь старыгин - Арамис из «Трех мушкетеров», активист «ОВЧИННИКОВСКОЙ СЛОБОДЫ», ПОКАЗЫВАЕТ ЭТЮД: «ПАЛЬЦЕМ ТКНИ — РАЗВАЛИТСЯ...»
• Территория, вошедшая в рекреационно-оздоровительную зону, рискует стать грудой кирпича.