КРУПНАЯ РЫБА

Хайди Холлинджер родилась в Монреале. В 1990 году окончила университет. Хайди свободно владеет английским, французским, испанским и русским языками. В 1991 году Хайди приехала в Москву и преподавала английский язык в МГУ, а также изучала политологию в аспирантуре. В 1994 году в Фотоцентре открылась первая ее фотовыставка «Оппозиция в лицах». Выставка имела шумный успех. В этом же году Хайди стала первым иностранным фоторедактором газеты «Правда». Во время президентских выборов 1996 года Хайди снимает почти всех кандидатов для их предвыборной кампании. По итогам «Интерфото-98» Хайди заняла первое место в категории «Люди». С 1999 года Хайди — официальный фотограф компании «Canon».

Степашин вместе с губернатором Титовым осматривал какой-то авиационный завод. Я с камерой бежала впереди них, пятясь, стараясь поймать необходимый ракурс. Степашин заметил меня и, улыбнувшись, произнес: «Осторожно, не упади». «Не волнуйтесь, господин Степашин, я так привыкла». — «Что, привыкла падать?» — спросил он. Потом, повернувшись к Титову, он сказал: «Ты знаешь, у Хайди самый лучший портрет Жириновского». И продолжал, улыбаясь еще более широко: «Кстати, ты обещала мне фотографии». Я старалась как-то оправдаться: «Но вы же поменяли место работы». На что последовал его ответ: «Не я менял, а меня поменяли».

В Белый дом приехали журналисты небольших провинциальных газет со всей России. У каждого журналиста Черномырдин спрашивал: «Откуда вы?» Ему отвечали: «Из Воркуты, из Ханты-Мансийска, из Комсомольска-на-Амуре...» У меня он почему-то ничего не спросил. После пресс-конференции, когда он уже собирался уходить, я перегородила ему дорогу и попросила: «Улыбку, пожалуйста, господин Черномырдин». Все засмеялись, потому что я не выговариваю букву «ы», и получилось «улибку» вместо «улыбку». Он улыбнулся и спросил: «Откуда ты?» Я сказала: «Я — из Канады». Он переспросил, не из Квебека ли? Я ответила: «Да». «Я только что был в Израиле, — сказал Черномырдин, — встречался с вашим премьером и поздравил его с единой Канадой». «А я только что из канадского посольства в Москве. Отослала свой бюллетень, тоже голосовала за единую Канаду». И тогда Черномырдин меня обнял, повернулся вместе со мной к телекамерам и громко сказал: «За единую Россию, за единую Канаду!» С тех пор, где бы я ни встречалась с Черномырдиным, он всегда произносил этот лозунг и при этом крепко обнимал меня за плечи.

Как-то мы пригласили Немцова на нашу традиционную пробежку в Парке культуры. Он сказал, что обязательно приедет, только у него нет спортивного костюма для бега. И приехал в лыжном костюме. Мы бегали по лужам, по снегу и по грязи и на обратном пути сделали мощное ускорение. Я вырвалась вперед. И Немцов, так и не сумевший догнать меня, закричал на весь парк: «Ха-а-айди! Остановись, га-а-дина!»

Кириенко пригласил меня к себе на дачу. Я фотографировала его с женой, дочкой и сыном. Сыну всего 15 лет, но он очень высокий, и поэтому они выглядят рядом как два брата. Потом я снимала Сергея на улице. Он сидел на качелях и качался. Потом фотографировался с собакой. Собака взяла его кепку и бегала вокруг дома с его кепкой. Кириенко кричал на нее, но собака не слушалась. Сергей сказал, что собака его не слушается, потому что он никогда не бывает дома, и она слушается только его жену. Пришлось пойти в дом, чтобы позвать жену, и она приказала собаке вернуть премьеру его кепку.

Впервые я увидела Шохина на тусовке в ресторане «Театро» (это в гостинице «Метрополь»). Там была фотовыставка, вернисаж и моя фотостудия. Он сразу согласился позировать. Мне показалось, что он очень общительный, естественный и воспитанный человек. В нем не было даже доли зазнайства, свойственного многим политикам. Вскоре он приехал ко мне в студию. Моя подруга сказала мне, что Шохин секретно от всех катается на роликах. Что он умеет прыгать через бордюры и наезжать на отвесные стены. Мы спрятали ролики, наколенники, налокотники и бандану — все его размера — в комнате за диваном. Когда Шохин пришел в студию, я спросила, можно ли снимать его в костюме роллера. Шохин подумал всего секунду и неожиданно согласился. Затем он быстро снял штаны и надел бандану, с такой скоростью, что мы едва успели убежать из комнаты. Он позировал перед камерой, катался по комнате, так что старые паркетины ощетинились, как противотанковые ежи при въезде в Москву из аэропорта Шереметьево. И все это время непрерывно звонил его мобильный. Судя по всему, его ждали в Белом доме на какое-то важное и срочное заседание.

Мы летели в самолете, где, кроме Чубайса, было много других политиков демократического направления, почти весь демократический лагерь России. Кто-то пошутил: если бы коммунисты подложили бомбу, то они могли бы избавиться от нас всех за один раз. Все в самолете общались, шутили, кушали, пили, и только один Чубайс сидел в своем кресле, все время читал какие-то документы, что-то писал, ставил подписи и т.д. И только когда Немцов подошел и обнял его за плечи, сказав: «Давай, Хайди, снимай меня с Чубайсом», — он наконец оторвался от работы и улыбнулся. Немцов так сильно сдавил его в своих руках, что тот уже не мог сохранять серьезную физиономию. Я спросила, можно ли нам сняться вместе, но, осмотрев мою коллекцию политических портретов, он сказал: «Хайди, либо я, либо Шамиль Басаев».

В 1994 году меня назначили фоторедактором газеты «Правда». Для «Правды» это был, конечно, нестандартный шаг, учитывая, что я из страны загнивающего капитализма. Так вот, я была приглашена на вечеринку, на которой был и Селезнев. Незадолго до этого он ушел с поста главного редактора этой газеты. Мы — правдисты, бывшие и нынешние, — собрались вечером в редакции и праздновали, как обычно празднуют в России. Сидели за столом с водкой, пили, и только поэтому все были счастливы. В тот вечер мы подружились с Селезневым. Потом с моей подружкой Галей мы были у него в гостях в парламенте, когда он стал депутатом. Селезнев наливал нам чай и угощал бараночками. Я подарила ему фотографии, а Селезнев подарил мне акварель. Акварель была ужасная, но я была очень тронута. Прикинь: приходишь в парламент, а тебе дарят пейзаж! Говорят, он похож на Алена Делона.