ВТОРАЯ ЛЕДИ САНКТ-ПЕТЕРБУРГА — ПРИГОВОРИЛА ПУШКИНА

170 лет назад, 19 октября 1828 года, Пушкин написал такое четверостишие: И прямо с собрания бывших лицеистов, праздновавших годовщину основания Царскосельского лицея, уехал в Тверскую губернию, в деревню Малинники. Там его с нетерпением ждали четыре очаровательные женщины: Прасковья Александровна Осипова, хозяйка имения, ее дочери Анна Николаевна, Евпраксия Николаевна и падчерица Александра Ивановна. В их обществе поэт провел шесть осенних недель... Однако сегодня, лишь воспользовавшись круглой датой как поводом, мы хотим вернуться совсем к другой истории, тоже, однако, входящей в неисчерпаемую тему — женщины в жизни и судьбе Пушкина.

С портрета замечательного акварелиста П.Ф. Соколова смотрит рыжеволосая красавица в горностаевом палантине. Это о ней в памятную болдинскую осень Александр Сергеевич Пушкин писал своей молодой супруге: «Полетике скажи, что за ее поцелуем явлюсь лично...»

...Идалия блистала в Петербурге не менее ослепительно, чем Натали Гончарова. Наталья Николаевна была первой леди Северной Пальмиры по геометрическим пропорциям кукольного личика, но по суммарному «женскому двоеборью» (красота плюс ум) Идалия, считавшаяся второй, превосходила всех. Возможно, о ней писал блестящий кавалергард Жорж Дантес своему «нареченному отцу» голландскому посланнику Геккерну: «Я безумно влюбился. Да, безумно, так как я не знаю, как быть, я тебе ее не назову, потому что письмо может затеряться» (Дантес имел в виду, что в России даже личная переписка перлюстрируется). Письмо заканчивалось дежурной на вид фразой, которая на самом деле несла нетривиальный смысл: «До свидания, дорогой мой, будь снисходителен к моей новой страсти, потому что тебя я также люблю от всего сердца».

Дантес — «голубой»?

Заверение в «любви от всего сердца» было бы всего лишь стандартным оборотом, если бы не слова о «новой страсти». Получается, что тот, к кому обращается автор и кого заверяет в «любви от всего сердца», — это «старая страсть»? Да полноте! Ведь он мужчина! Но вот что вспоминает однополчанин Дантеса князь А.В. Трубецкой: «И за ним водились шалости, но совершенно невинные и свойственные молодежи, кроме одной, о которой, впрочем, мы узнали гораздо позднее. Не знаю, как сказать: он ли жил с Геккерном, или Геккерн жил с ним... В то время в высшем обществе было развито бугрство (намек на лесбиянство и педерастию. — Авт.). Судя по тому, что Дантес постоянно ухаживал за дамами, надо полагать, что в отношениях с Геккерном он играл только пассивную роль». Связь «папы» и «сына» не была секретом для общества. Биограф Пушкина П.В. Анненков сухо сообщает: «Геккерн был педераст, ревновал Дантеса».

Говоря современным языком, Дантес был бисексуалом. В России на подобные «шалости» смотрели сквозь пальцы, а в чопорной Англии их относили к уголовно наказуемым деяниям. Вспомним Оскара Уайльда: именно по этой статье он был осужден и отсидел несколько лет в темнице. Связь Геккерна и Дантеса началась, скорее всего, еще в Германии, где пересеклись пути возвращавшегося в Россию знатного и богатого дипломата и молодого искателя «новых званий и чинов», который подобно Хлестакову застрял в провинциальной гостинице без всякой надежды расплатиться по счетам. Геккерн привез Дантеса в Петербург, взял в свой дом, энергично хлопотал о его карьере.

Дантес был, по выражению сына князя Петра Вяземского, «человек практический», хотя вел жизнь беспечного кутилы. Он понимал, видимо, шаткость своего положения в Петербурге: простая ссора с Геккерном могла превратить его в нищего эмигранта, не способного даже к продолжению службы в кавалергардском придворном полку, — она требовала немалых расходов. Трубецкой, принадлежавший к пажам, признавался, что Дантес заметно превосходил их образованностью, отличался остроумием, живостью, веселым нравом. Был, что важно для дальнейшего повествования, «очень красив». И, что еще важнее, имел «постоянный успех в дамском обществе».

Не обошел своим вниманием Дантес и вторую леди Петербурга, благо жила она со своим мужем (кстати, непосредственным начальником Жоржа) совсем под боком: в кавалергардских казармах. Когда после роковой дуэли Дантес сидел на гарнизонной гауптвахте, ожидая окончательного приговора военно-полевого суда (первоначальное решение «казнь через повешение» должны были заменить разжалованием в солдаты и ссылкой на Кавказ), Идалия писала ему: «Я сержусь на вас, друг мой, за то, что думаете, будто стоит вам уехать, и я забуду о вашем существовании. Это доказывает, что вы меня плохо знаете, ибо если я кого люблю, то люблю крепко и навсегда».

«Мой папа — русский Дон-Жуан»

Так вполне могла бы сказать очаровательная Идалия — незаконная дочь известного в России дворянина графа Строганова. Григорий Александрович подвизался на дипломатическом поприще, но больше прославился любовными похождениями. Будучи в туманном Альбионе, женатый красавец соблазнил множество англичанок и, как свидетельствуют историографы, послужил Байрону, с которым был знаком накоротке, прототипом главного героя знаменитого «Дон-Жуана». Став послом России в Испании, Строганов отбил супругу у камергера королевы графа д'Эга (дочери, между прочим, известной португальской поэтессы маркизы Леоноры д'Альмейд, сочинения которой составляют шесть полновесных томов). От этой связи и родилась Идалия. В 1824 году умерли и первая жена Строганова, и камергер д'Эга, и граф узаконил наконец свои отношения с новой семьей. Идалии в то время шел уже девятнадцатый год. Она отличалась острым язычком и раскованным поведением. В 16 лет, как сообщает португальская энциклопедия, Идалия «не осталась равнодушна» к ухаживаниям страстно влюбившегося в нее наполеоновского генерала Жюно, а вслед за этим, как можно понять, и других высоких военных чинов. Мамаша (на русский лад ее звали Юлией Павловной), по-видимому, не только не уступала дочери, по крайней мере по части авантюризма, но и показывала пример. Ходили слухи, что за границей и в России она выполняла «весьма деликатные операции». Во всяком случае старший друг Пушкина видный чиновник Александр Иванович Тургенев упоминает ее в своем дневнике в таком контексте: «Жук[овский] о шпионаже, о гр. Юлии Строг[ановой]». Сомнительное прошлое графини не помешало ей принимать на своих балах лиц императорской фамилии, а в 1862 году получить придворное звание статс-дамы.

Брат Идалии Александр Строганов относился к поэту, а впоследствии к его памяти, более чем недоброжелательно. По поручению отца, поставленного во главе опеки над пушкинской семьей, он побывал на квартире поэта после его дуэли. И впоследствии рассказывал историографу П.И. Бартеневу, что увидел там «такие разбойнические лица (уж не В.А. Жуковского ли? — Авт.) и такую сволочь, что предупреждал отца своего не ехать туда». Как сообщает другой мемуарист, Строганов называл Пушкина «mauvais dro^le» (шельма).

Престарелая поэтесса маркиза Леонора д'Альмейда на два года пережила Пушкина, Юлии Павловне в год его гибели было всего 55 лет. Весьма вероятно, что дочь писала матери о своем знакомстве с русским поэтом, о его последних днях (Юлия Павловна находилась у постели умирающего Пушкина), об отношении к нему своих детей: Идалии и Александра. Так что отечественным и зарубежным пушкинистам следовало бы поискать архив Леоноры д'Альмейда.

«Веселая банда»

Очаровательная Идалия имела безраздельное влияние на молодых кавалергардов, дантесовских приятелей, эдаких молодых жеребцов, подчас циничных и жестоких, готовых по приказу своего «земного божества» не раздумывая встать на ее защиту. Так, за полгода до трагических событий в жизни Пушкина в лейб-гвардии кавалергардском полку, где служил Дантес, разыгралась скандальная история, потрясшая великосветское общество. Пушкин, находившийся в то время во второй столице, пишет жене: «Что Москва говорит о Петербурге, так это умора. Например: есть у вас некто Савельев, кавалергард, прекрасный молодой человек, влюблен он в Idalie!».

Когда командир полка генерал-майор Родион Егорович Гринвальд (тот самый, который первым доложил Николаю I о дуэли Дантеса и Пушкина) в присутствии офицеров посмел неодобрительно отозваться об Идалии, кавалергард Савельев взял его «за грудки» и «слегка придушил». За эту непозволительную дерзость он тут же был разжалован в солдаты и сослан на Кавказ под пули горцев.

Молодые люди, сплотившиеся вокруг Идалии, совершали не только романтические поступки и не напрасно называли себя «веселой бандой». «В то время несколько шалунов из молодежи — между прочим Урусов, Опочинин, Строганов..., — свидетельствует князь Трубецкой, — стали рассылать анонимные письма по мужьям-рогоносцам. В числе многих получил такое письмо и Пушкин».

В конверте лежал, как известно, «Диплом Ордена Рогоносцев». В пушкиноведении считается, что именно этот злополучный пасквиль послужил завязкой драмы, имевшей такой трагический конец. Этот вывод опирается на мнение однополчанина Дантеса графа Трубецкого: «В другое время он не обратил бы внимания на подобную шутку и во всяком случае отнесся бы к ней, как к шутке, быть может, заклеймил бы ее эпиграммой. Но теперь...»

Однако Трубецкой ошибался. Из внимательного прочтения мемуарных текстов, посвященных той поре, предстает иная картина. Пушкин в первый момент по существу не среагировал на письмо и не оправдал надежд неизвестного оскорбителя. Он сказал: «Если кто-нибудь сзади плюнет на мое платье, так это дело моего камердинера вычистить платье, а не мое». Однако когда он показал листок с издевательскими намеками Наталье Николаевне, она неожиданно разоткровенничалась и рассказала о фактах, которые постороннему человеку могли дать повод для самых гнусных измышлений. Оказалось, что за два дня до этого — 2 ноября — произошла история, которую Натали от него скрыла. Она призналась, что имела свидание с Дантесом.

Ловушка

Описываемые события, которые имели тягчайшие последствия, разыгрались на квартире Идалии Полетики в кавалергардских казармах. Многие детали происшедшего неизвестны до сих пор, однако суть дела достаточно очевидна. Наиболее полное свидетельство на этот счет оставила А.П. Арапова — дочь Натальи Николаевны от второго брака. Под ее пером рассказ о свидании Натали с Дантесом выглядит как глава из сентиментального романа. Здесь есть невинная, доверчивая жертва (Наталья Николаевна). Есть соблазнитель, вызвавший ее на роковое свидание письмом с угрозой — в случае отказа от встречи покончить жизнь самоубийством. Есть посвященные в тайну наперсники: Идалия и ее очередной возлюбленный — П.П. Ланской (офицер того же кавалергардского полка). Последний, чтобы «предотвратить опасность», стоял около дома, так сказать, «на стреме». Тем не менее, «несмотря на принятые предосторожности», некие тайные враги все же узнали о свидании и немедленно известили о нем Пушкина анонимным письмом. Опровергнуть Арапову было некому: она опубликовала свое сочинение тогда, когда современников поэта уже не было в живых.

В описании княгини В.Ф. Вяземской (жены друга Пушкина — Петра Андреевича Вяземского) сцена свидания выглядит более прозаичной и более жесткой. Наталья Николаевна приехала к ней от Полетики взвинченная и «с негодованием рассказала, как ей удалось избегнуть настойчивого преследования Дантеса». Вяземская сообщает, что «Мадам N (то есть Идалия. — Авт.) пригласила Пушкину к себе, а сама уехала из дому...» Вместо нее явился Дантес, и замужняя женщина оказалась наедине со своим воздыхателем в весьма двусмысленной ситуации. Более того, Дантес «вынул пистолет и грозил застрелиться, если она не отдаст ему себя. Пушкина не знала, куда ей деваться от его настояний; она ломала себе руки и стала говорить как можно громче. По счастью, ничего не подозревавшая дочь хозяйки дома явилась в комнату, и гостья бросилась к ней».

Насколько искренна была Наталья Николаевна в своих «показаниях»? Ведь известны свидетельства, будто она заигрывала с Дантесом. Если принимать их за чистую монету, то вызывает удивление, почему она первым делом не рассказала обо всем супругу. Своей сестре она объясняла это тем, что побоялась, не решилась, зная его вспыльчивый характер. По-человечески это так понятно. Хотя и требует уточнения: за кого боялась? За себя? Но надо ли бояться, если безгрешна? За Пушкина? Опасалась, что он сгоряча помчится к Дантесу и натворит глупостей? Да, такое могло быть. Хотя, если припомнить, какое, по словам Вяземской, она испытывала бешенство, нельзя не поразиться ее осмотрительности.

Многое прояснилось бы, знай мы наверняка, сколько времени продолжалось злополучное свидание. Но единственное показание на этот счет — барона Густава Фризенгофа (муж Александры, старшей сестры Натальи Николаевны) — сделано со слов самой «потерпевшей» и поэтому может быть подвергнуто сомнению: «Она сказала жене моей, что это свидание длилось только несколько минут, ибо, отказав немедленно, она тотчас уехала».

Неясности остаются и при логическом анализе. С одной стороны, Наталья Николаевна имела возможность ничего не рассказывать ни княгине Вяземской, ни своей сестре. А она рассказала. С другой стороны, если предположить, что Пушкина испытывала сердечное влечение к Дантесу (в чем ее многие подозревали) и дочь хозяйки дома «застукала» их в пикантный момент, то будущие слухи легче всего было нейтрализовать именно таким образом: упредив их рассказом о безумной наглости Дантеса.

Однако последующие события свидетельствуют, пожалуй, в пользу Натальи Николаевны. Например, тот самый П.П. Ланской, который «стоял на стреме» во время встречи Дантеса с Пушкиной, стал впоследствии ее вторым супругом. Значит, уважал? И знал, за что уважает? В свою очередь, «очаровательная Идалия», если бы ее коварная затея удалась, скорее всего удовлетворилась бы и успокоилась. А она ненавидела Пушкина и Пушкину до гробовой доски.

Женская ненависть

Исследователи недоумевали и недоумевают до сих пор: в чем загадка резкой смены отношения этой женщины к поэту? Известный биограф поэта, книги которого выдержали много переизданий, П.Е. Щеголев свой обзор материалов о Пушкине и Полетике заканчивает выводом: «Причины этой ненависти нам неизвестны и непонятны». Современные исследователи в своих гипотезах, по образному выражению Вересаева, «стоят на коленях перед Пушкиным». Они считают, что Александр Сергеевич грубо оскорбил Идалию тем, что... проигнорировал ее как мужчина, «не выполнил своей мужской роли», а такое женщины не прощают. Как это, однако, вяжется с тем, что поэт, пользуясь современной терминологией, был постоянно «сексуально озабочен»? В недавно опубликованных дневниках известный российский писатель и киносценарист Юрий Нагибин пишет: «Поэтическое Тригорское было борделем, тон задавал Пушкин, живший со старухой Осиповой, со всеми ее дочерьми, с сестрами Керн (на пару с Вульфом), с дворовыми девушками в малой баньке в глубине парка, вообще со всеми существами женского пола, появлявшимися хоть на миг в Тригорском». Думается, Нагибин перебарщивает. Но и фактов «игнорирования» Пушкиным прекрасного пола не замечено.

«Ты у меня стотринадцатая», — признавался он Натали после женитьбы. И продолжал пополнять победный список. Например, «улестил» дочку, а потом и внучку полководца Кутузова — мать и дочь: Елизавету Михайловну Хитрово и Дарью Федоровну Фикельмон, известную в свете как Долли. Сцену обольщения последней он потом вставил в «Пиковую даму». Так что гипотеза о «неудовлетворенности» Идалии Полетики критики не выдерживает. Гораздо убедительней другая версия, мимо которой прошли почему-то все исследователи.

Близкие знакомцы Пушкина В.П. Горчаков и П.В. Шереметев вспоминают: однажды Идалия обратилась к поэту с просьбой написать «что-нибудь» в альбом. Причем, подчеркивают мемуаристы, это «не было просто просьбою простодушного сердца, а чем-то вроде требования по праву». Пушкин ответил, что он не мастер писать в альбомы. «Э, полноте, m-r Пушкин, — заметила Идалия. — К чему это, что за умничанье, что вам стоит!» И тут, сообщает свидетель, «Пушкин вспыхнул, но согласился». На следующий день, когда у хозяйки салона были гости, принесли альбом и стихи Пушкина были зачитаны вслух. Они воспевали хозяйку и были так прекрасны, что у Идалии глаза «вспыхнули самодовольством». Мемуарист говорит: «Знаю только то, что в этом послании каждый стих Пушкина до того был лучезарен, что, казалось, брильянты сыпались по золоту, и каждый привет был так ярок и ценен, как дивное ожерелье, нанизанное самою Харитою в угоду красавице. Но через час-другой один из гостей вновь прочитал стихотворение и, поняв, в чем дело, невольно вскрикнул: «Боже, что это?!». Затем в указанное место посмотрела хозяйка и «вся вспыхнула, на лице выступили пятна, глаза сверкнули, и альбом полетел в другую комнату». Оказывается, в конце стихотворения вместо истинной даты его написания Пушкин поставил... 1 апреля.

Это было прилюдное оскорбление похлеще пощечины, и Полетика, как говорится, «затаила хамство». По совокупности известных о ней фактов можно утверждать, что не жена министра иностранных дел Нессельроде и не старший Геккерн, а именно она разработала коварный план и реализовала его с помощью своего окружения. С годами ее ненависть к Пушкину обратилась на память о нем. Узнав, что в Одессе, где она доживала свой век, сооружается памятник поэту, Идалия в исступлении закричала, что поедет туда только для того, чтобы плюнуть на статую...

На иллюстрациях:

• И. Полетика
• Ж. Дантес
• Н. Н. Пушкина
• Черная речка — место дуэли.

В оформлении использованы работы художников П. Соколова и В. Гау