«Кошмар на улице Вязов» — так назывался один из сентябрьских выпусков телевизионных «Кукол». Многие зрители признали его бесспорной удачей НТВ. О том, как она ковалась, — рассказ сценаристки передачи
Записки кукольного придурка
Я бы могла сказать, что «Кошмар...» был самой кошмарной программой, кабы следующая не оказалась еще кошмарней.
Сначала, как многие помнят, было лето. Никого из сценаристов, как и из режиссеров «Кукол», в Москве не было: их занимали различные Канары. Я метила в ловкачи и тихонько кропала один забавный сценарий за другим, полагая их «заготовками». Потом грянул финансовый кризис, спутавший мои радужные творческие планы и виды на жизнь в целом. Приехал Саша Черных, режиссер, с которым я делала полторы программы, и под мороженое «Сладкая жизнь» мы выбрали себе в герои Фредди Крюгера. Ф. Крюгером у нас должен был быть Финансовый Кризис, а политики — спящими детьми, стремящимися проснуться, чтоб спастись.
Сценарий был написан за ночь. Саша Черных сказал, что все очень хорошо, и исчеркал его вдоль и поперек. «Надо сделать его более внятным», — говорил он при этом. Шендерович, который учил меня писать сценарии, говорил в таких случаях — «более кондиционным». Когда я говорила «не могу», он называл меня «придурком». Впоследствии Шендерович пустил меня в вольное плавание, и никто больше не называл меня придурком. В порыве откровенности я рассказала режиссеру о методах моего дорогого учителя.
Режиссер ткнул в экран компьютера и сказал: вот в этом месте, Наташа, должно быть смешно, а у вас не смешно. Полчаса для вида помолчав, я сказала свое «не могу». «Наташа, вы действительно придурок. Вставьте сюда одну из тех фраз, что я вчера у вас вычеркнул».
Чтоб не нудеть тут многочисленными подробностями о выпитых чашках кофе, выкуренных сигаретах и бессонных ночах, скажу только, что сценарий переписывался раз восемь. Не столько из-за «некондиционности», сколько из-за необыкновенной перенасыщенности политической жизни. Сняли Кириенко. Всплыл Черномырдин. Утонул Черномырдин. Вот-вот всплывет не пойми кто, а сценарий завтра должен быть озвучен. (Сначала делается фонограмма, а потом проходят съемки — этим «Куклы» отличаются от человеческого кино.) Всякого встречающегося на пути я хватала за рукав и спрашивала: «Ну что, пришло письмо в Госдуму?» Окружающие справедливо полагали на это, что девочкам все-таки лучше в куклы не играть.
...Финал сделали «полуоткрытым»: кукла Ельцин дрыхнет, остальные превращаются во Фредди Крюгеров и клянутся спасти Россию. Актеры озвучивают. Должна сказать, что это мой самый любимый этап создания «Кукол». Прежде всего я нежно люблю этих актеров. Поймаю какого-нибудь в коридоре и долго глажу по голове... Когда я впервые увидела, как работает Безруков (слава богу, то был не мой сценарий), со мной случился тихий шок. Потом я привыкла к волшебным изменениям его физиономии, когда Сережа переключается с Зюганова на Явлинского и т. д., но когда он бескорыстно коверкает текст, добавляя соли, перца и мата (это, естественно, в программу не попадает), какая-то сила бросает меня со стула на пол или швыряет о стену, и смеховые корчи еще долго не отпускают — пока Безрукову не надоест. Однако несправедливо полагать, что один Сережа тянет всю программу. У Бори Шувалова больше десяти персонажей, не считая женщин, детей и животных, иногда забредающих в кадр. Геращенко у него такой, что я чуть не плачу, и Лукашено отличный. Вася Стоноженко — это Лебедь, Брежнев и Примаков, Саша Груздев — Черномырдин, Лужков и Сталин. И Фредди Крюгер.
На бумаге сценарий выглядит сушеным червяком, а озвученный расцветает пурпурной розой. Но это радостное превращение в каком-то смысле уже горчит, потому что программа перестает быть твоей: то, что Безруков наимпровизировал, это еще ладно, но после озвучания она вообще целиком попадает в руки режиссера. Сценарист вне процесса.
Шендерович говорит, что, когда пишет, он слышит кукольные голоса и видит кукольные лица. Я же представляю Безрукова или Шувалова и слышу все-таки их голоса, а не кукол. Резину эту я не люблю. Кукольная мимика делается голосом актера.
Если сценарий нравится актерам, у меня впечатление, что я оскароносец. «Я читал хороший Наташенькин сценарий», — сказал Шувалов, и я залезаю на пьедестал, потому что дочитать сценарий до конца — для актера барство. Особенно в два часа ночи, когда все это делается.
«Кошмар...» записали быстро и ловко. Сережа замечательно спел Кобзоном: «Это Фредди Крюгер! Долларом пропах...» Честно признаюсь, самым ценным для меня в программе была почему-то именно эта дурацкая песня. Уж очень мне нравится, как Безруков поет.
Утром позвонил Шендерович; его утренние звонки обычно проделывают печальные черные бреши в моей кукольной биографии. Так вышло и на сей раз. Он сообщил, что сценарий мой закрыли. Я звоню режиссеру — он не желает со мной разговаривать, потому что торопится на «Мосфильм» снимать Фредди Крюгера. С прискорбием сообщаю, что Фредди Крюгер умер.
Здесь, чтобы не называть начальственных фамилий, буду краткой. Начальство не устраивал главным образом финал. Он должен был быть более определенным (хотя программа озвучивается в понедельник, а выходит в субботу — и за эти дни может бог знает что произойти). Начальство ожидало утечки информации о письме, которое Ельцин все же должен был в конце концов отправить в Госдуму.
Мы с режиссером поехали к Шендеровичу и много часов ожидали там утечки. Продюсер хотел, чтобы финал к передаче приделал Шендерович. Они ели и пили чай, я мыла посуду. Шендерович критиковал мой сценарий и время от времени выбрасывал из него отдельные слова. Я выходила на балкон скрипеть зубами. Режиссер посмеивался и предлагал сигарету. Шендерович придрался к словам «собака такая», которые кукла Явлинского говорит кукле Черномырдина. Я закричала раненой ланью и ушла на балкон. Шендерович собаку вычеркнул. (Потом, на доозвучании, я подкупила режиссера, и эта собака, и еще пара подобных слов, которые забраковал Шендерович, вернулись на свои места. Победа.)
Наконец долгожданная утечка произошла: премьером будет Маслюков. Шендерович написал финал с Маслюковым. Почесал в затылке и на всякий случай сделал еще один финал — где в премьеры выходит Лужков. «А если Примаков?» — нервно спросила я, и меня мягко отправили мыть посуду.
Актеры явились на доозвучание с серыми лицами. Они вообще не любят переделывать записанное. К внесенным изменениям отнеслись скептически, записали два финала, ничему не удивляясь. Фотограф «Огонька» щелкал своим аппаратом во время записи, и звукорежиссер кричал: «Грязь пошла! Перепишем!» Потом выпили водки и разъехались.
Утром я узнала правду: мы поставили не на тех лошадей. Совсем другое письмо дошло до адресата. В тихом ужасе я было позвонила режиссеру — он был на «Мосфильме», снимал. Шендерович ушел из дома, поставив автоответчик. Переживать премьерство Примакова мне пришлось в обществе своих обкусанных локтей. Конечно, все обошлось: Шендерович позвонил режиссеру и продиктовал финал. В конце программы всплыл спящий Примаков, и две безнадежные шендеровичевские фразы комментировали его появление. Но фразы эти не были озвучены. Безрукову пришлось заехать еще раз, когда программу «сводили», и он их сказал «рот в рот» с куклой, шамкающей на экране своей резиной.
Самую тяжелую работу делают режиссер и кукловоды. Однажды я была на «Мосфильме» на съемках «Кукол». Холодный грязный павильон, декорации, десятки дублей. Безруков с Безруковым (то есть Ельцин с Зюгановым) снова собачатся, куклы открывают рты, пытаясь попасть в слова, и не дай бог, если за куклой мелькнет кукловод. Я решила никогда не ходить на съемки, потому что в тот раз дым, который напустили в павильоне, сжег мои контактные линзы и я чуть не лишилась зрения.
Гораздо приятнее наблюдать, как программу сводят. Звукорежиссер Аркадий Гурвич накладывает шумы (в последнее время все чаще шум политического болота, свист ветра, стук молотка о пустую голову). Леша Шелыгин, композитор, которому хочется целовать руки — настолько они сообразительные, делает музыкальный фон. Время от времени кто-то звонит в дверь, и когда мы открываем, там никого не оказывается. Шелыгин говорит, что это Фредди Крюгер, и дрожит.
За несколько часов до эфира, в субботу, я вижу готовую программу — вплоть до титров. Титры меня уязвляют. Виктор Шендерович там — полноправный автор. Пускаю злую слезу на плечо звукорежиссера: «От Шендеровича — не ожидала!» Звукорежиссер комментирует ситуацию в том смысле, что я дурочка. Соглашаюсь. Приходит в голову, что это Черных подкинул мне идею с Фредди Крюгером, но великодушно не записал себя в сценаристы, или, как принято говорить, в «авторы идеи». Будь, как он, — приказываю я себе.
...Люди из «Останкино» увозят кассету, и через два часа я смотрю программу дома. Крюгер съедает Немцова с Кириенко. Кобзон поет Безруковым, или наоборот. Крюгер говорит, что его все боятся, но на самом деле он ласковый, как мама, просто он ест деньги. Черномырдин обращается к Явлинскому со своей коронной фразой: «Где возьмешь?» Явлинский спрашивает Черномырдина: «А ты где брал, собака такая?» Все хорошо. Моя подруга пару раз усмехается и пожимает плечами: «Вроде ничего». Звонят более смешливые люди и восстанавливают мою самооценку.
Звонит Шендерович, поздравляет в том смысле, что «я тебя чему-то все-таки научил, придурок ты этакий!» Говорит, что титры ему не понравились: «Надо было написать «при участии Шендеровича». У меня там пять предложений». «Милый, милый Шендерович. Как деньги будем делить?» Шендерович объясняет, что деньги вообще делить трудно. На следующий день мне говорят, что денег на телевидении нет: их сожрал Фредди Крюгер.
Продюсеру программа понравилась. «Кадр глубокий, хорошо»,— сказал продюсер. Сценаристка нервно сглотнула. Актеры сказали, что программа, и правда, вышла ничего.
«Все! Это мои последние «Куклы»!» — говорю я и ложусь спать.
Потом я начинаю скучать. Не по Ельцину и Жириновскому, конечно, — а по Вите, Саше, Сане, Васе, Боре, Аркаше, Лёше, Сереже. Чтобы мотивировать свое существование, я делаю вид, что есть, мол, у меня одна идея и хорошо бы ее того...
Наталья БЕЛЮШИНАНа фото Л. Шерстенникова:
- Всякий новый сюжет «Кукол» начинается с мозгового штурма.
- У Фредди Крюгера оказалась широкая русская душа. В потемках.
- Когда на «озвучке» ты выжат, как лимон, хочешь-не хочешь, а много выпьешь.