Преступность
В горькой своей статье «Прощание с милицией» (№ 2, 1997) я упрямо твердил то, что руководство и МВД, и ФСБ все еще отрицает: между ними и преступностью происходят не схватки местного значения — идет война, в которой милиция терпит поражение за поражением. Настаивал я и на том, что, несмотря на уйму оборотней, мордоворотов, хапуг и бездельников, есть в милиции люди, с честью свой долг выполняющие, бесстрашно идущие и на автомат или пистолет преступника.
Уверен: именно они находятся под прицелом уголовщины, которая сегодня решилась на еще совсем недавно немыслимое: расстрел каждого мента, который встречается на их пути.
Со многими друзьями по прошлой службе в самом конце прошлого года и в дни года нынешнего я уже простился, поминальные молитвы, слезы вдов и осиротевших детей, салют почетного караула на кладбище все еще стоят в ушах, терзают душу все тем же вопросом: почему погибли милиционеры, а не стрелявшие в них ублюдки?
А пока мы думаем, шквал бандитского огня становится все более плотным и нескончаемым. Если в далеком уже 1991 году в России погибло трое милиционеров, то уже в прошлом — 528. В Москве картина страшнее и безысходнее, такое впечатление, что мафия на своем сходняке объявила террор милиции. Вдумайтесь, только за последние два месяца в столице убиты и тяжело ранены девять офицеров, прапорщиков и сержантов милиции. Милиционеры почти ежедневно гибнут по всей России.
Безвозвратные потери...
Теперь давайте думать, как такое могло случиться? Почему?
Расстрел на месте
Вторую неделю хожу то в МУР, то в РУОП, то с одним, то с другим офицером веду один и тот же разговор: что же все-таки произошло 31 июля, когда была почти в лоб расстреляна группа немедленного реагирования 37-го отделения милиции? Напомню, в тот день, в 12.06, на пульт дежурного отделения поступило сообщение о том, что на совместную российско-индийскую фирму «Орбитал» по улице Гончарная, 38, совершено вооруженное нападение. Тотчас же на место происшествия выехала группа немедленного реагирования: старший дознаватель майор Галина Яковенко, старший сержант Юрий Никитин, младший сержант Александр Хохлачев. Я уже знаю: обе двери офиса были закрыты, внутри полная тишина. Стоит мне продолжить, как мои собеседники начинают нервно курить, смотреть на меня исподлобья, пока, наконец, старый мой друг подполковник Сережа не говорит мне рублеными фразами:
— Итак, подъехали. Не забудь, с ними еще одна машина — экипаж вневедомственной охраны 5 РУВД ЦАО. Старшим там — капитан Юрий Шибалкин. Заметь, все вооружены автоматами, все в бронежилетах и касках. Что надо сделать в первую очередь? Плотно оцепить здание, взять на прицел каждый выход, каждое окно — сил-то хватает! Так нет же, Никитин и Хохлачев спускаются в подвал, все остальные либо сидят в машинах, либо стоят возле них. Никитин стучит в дверь, как к доброй бабушке: откройте! Бандиты открывают и, прикрываясь заложником, чешут напропалую из автомата. Никитин, Хохлачев падают замертво. Шибалкин и Яковенко тоже на земле, в лужах крови. Шибалкин, кстати, умер на следующий день, а вот Галя... Галя будет теперь инвалидом. И вот тебе финал — пятеро бандюг прыгают в свою «Волгу» и исчезают. Это был не бой. Это был расстрел на месте.
Договорить нам не дают — в тот понедельник, 25 августа, где-то около девяти вечера сигнал тревоги: в районе Чертаново-Южное, на улице Газопровод, 15, корпус 2, в упор расстреляны два участковых инспектора: майор Игорь Земцов и старший лейтенант Александр Танасов. На свой страх и риск Сергей впихивает меня в машину, мчимся.
«Нас встречают пулями!»
Уже более двух недель московский гарнизон милиции несет службу по усиленному варианту — в связи с предстоящим юбилеем столицы. В эти дни первая забота участковых — обойти квартиры, в которых живут ранее судимые. Разговор у них будет короткий: веди себя паинькой, не дури. Их подшефные к таким визитам привыкли, гостей встречают или безразлично, или даже дружелюбно — участковый ведь пришел, а не опер со спецназом, чего психовать?
Земцов по случаю жары в одной рубашке, Танасов подстраховался, поверх кителя надел бронежилет. Земцов звонит в дверь квартиры № 12 — там живет 36-летний Олег Зотов, вышел на свободу еще в 1990 году и вроде пока не засвечивался. Танасов прижался сбоку. Дверь открывается — на пороге Зотов, одет аккуратно и трезв. Быстро выхватывает из кармана пистолет «ТТ» и стреляет майору в грудь. Тот падает замертво. Следующие пули — уже в Танасова, но он, как мы помним, в бронежилете, а потому только отброшен назад. С пистолетом в руках (рассказали свидетели) Зотов опрометью сбегает по лестнице, садится в свой «жигуль» и на большой скорости выруливает со двора. Пока не понаехало высокое начальство, успеваю услышать рыдания его матери и сожительницы. Женщины в шоке, в один голос говорят, что Олежка был в эти дни очень психованный, но, что станет убивать дядечку Земцова, — не додумались бы.
Пока мчимся на Шаболовку и Сергей бесконечно названивает по своему мобильному телефону, я ему активно мешаю. Я говорю, что бронежилет Земцову не помог бы, если у Зотова поехала крыша, он майору в голову бы выстрелил и все равно ушел бы. А готовиться к проверке паспортного режима у уже известного человека — это не операцию по задержанию проводить.
— Знаешь, что ребят погубило? — говорит мне Сергей. — А то, что начальство не доверяет участковым оперативную информацию. Иначе тот же Земцов знал бы, что его подшефный отгрохал в Кашире двухэтажный особняк, на который мы уже давно глаз положили. Да он уже в авторитетах ходил, понял? И идти к такому волку непременно надо было со спецназом или уж по крайней мере держать оружие на изготовку и не маячить в проеме.
Рация передала очередной приказ, а затем начальственный голос отозвался во всех экипажах, задействованных в розыске: «Они нас уже встречают пулями! Найдите мне эту сволочь, стреляйте первыми, в любом случае первыми!»
— Если найду, я его брать не буду. Я его пристрелю, — сказал Сергей.
Пистолет дороже человека
Был в Москве человек легендарный — старший участковый инспектор ОВД Головинский Чехлов Геннадий Васильевич, майор милиции. Нет-нет да и встречал я его заметки в газете МВД «Щит и меч» — всегда чем-то был недоволен, на что-то серчал, что-то своему руководству советовал. Он писал, что их, участковых, завалили бумагами, заставляют писать какие-то дурацкие планы, а о том, как грамотно задержать преступника или метко стрелять, забывают: где занятия, где тренировки на местности? И еще одного не терпел Чехлов — хамства милиционеров, давал слово, что по крайней мере в их ОВД ни одно подобное мурло не приживется. У журналистов, которые печатали ругательские статьи Чехлова, я как-то спросил, не достается ли ему за них от начальства. Мне ответили: а у кого больше всего задержанных карманников, квартирных воров, у кого на участках даже в самых неблагополучных когда-то семьях теперь тишь да благодать, кому в ГУВД столько благодарностей шлют? Да у Чехлова!
В середине июля мне позвонили: Чехлов в реанимации Боткинской больницы. Несколько проникающих ранений.
Рассказали: 14 июля Чехлов возвращался со службы домой. Вдруг видит, верзила с пистолетом грабит человека. Подбежал ближе, сунул руку в кобуру и похолодел: как же он мог забыть, что она пустая!
Бандит спокойно, как на учении, выпустил в безоружного офицера несколько пуль и убедился: убил.
Я ничего не могу понять: почему была пустой кобура у человека в форме майора милиции? А меня просвещают недавней новацией МВД: указанием «О дополнительных мерах по обеспечению сохранности вооружения и боеприпасов». Вы думаете, там речь идет о строгостях учета и охраны оружия и патронов? Вскользь — да. Но главное новшество вот в чем: офицер милиции получает оружие и носит его при себе только при нахождении на службе. По дороге из дома и домой он как бы не милиционер, хоть и в форме при погонах. А без нее ни на службу, ни со службы идти не моги — не положено. Ужели господа генералы полагают, что у убийц и грабителей бывают совпадающие с милицейскими определенные часы работы или перерывы на обед? И в свободное время никакая мразь ему на пути не попадется? Никакого несчастного от насильника или грабителя защищать не придется?
Майор милиции Геннадий Васильевич Чехлов скончался в Боткинской больнице ровно на десятый день после ранений, на 51-м году жизни. Его табельное оружие в целости и сохранности, за семью печатями, как этого и требует бережливое начальство.
Право на выстрел
Если милиция ведет войну с бандитами — она обязана стрелять, если видит ствол автомата или пистолета, на нее направленный. Иначе будут стрелять в нее, в чем мы уже и убедились.
Но стрелять надо уметь. Увы, большая часть милиционеров патрульно-постовой службы понятия не имеет, как вставляется в «Макаров» обойма и сколько в ней патронов. Плановые стрельбы — удел только офицеров оперативных служб, бойцов ОМОНа, СОБРа и отряда специального назначения. Все остальное многотысячное милицейское войско просто безграмотно: оно не только метко стрелять не обучено, оно простейшие захваты вспоминает только из далекого детства. Бабок, торгующих цветами или редиской, они, конечно, сметут мигом, но двое-трое качков приведут их в ужас.
Впрочем, и умение метко стрелять еще не гарантия победы. Если кто читал «Закон о милиции», немало, видно, подивился разделу, в котором говорится, как надлежит применять огнестрельное оружие. Тут главное не спешить. Если милиционер, скажем, заметил одиноко идущего братка с пистолетом за пазухой и хочет то ли подсечкой его с ног свалить, то ли «Черемуху» применить или, не дай бог, пистолет на него наставить, он обязан братку все свои намерения изложить подробно и внятно: гражданин, вы мне подозрительны, поэтому я на всякий случай вас буду задерживать. Но этого мало: страж порядка должен предоставить достаточно времени (так и написано!) для выполнения своих невероятных требований. Ну а если ни подробно, ни внятно бандит не понимает — можно в него и стрельнуть. Только для этого следует помнить аж девять случаев, когда такие вольности разрешены.
Ну а если уж отважились на выстрел, а подраненный бандит оказался бандитом, все равно писать вам теперь не отписаться. Начальнику непосредственному, начальнику прямому, а уж о прокуратуре и не говорю — ходить туда не переходить.
«Тем, кто называет себя братвой»
Чувствую, я еще не обо всех жертвах бандитского террора рассказал, каюсь теперь, что не вспомнил и не помянул каждого из расстрелянных бандитской сволочью милиционеров. Сергей, подполковник руоповский, меня останавливает — сейчас у них другой разговор идет, неплохо и мне послушать. У каждого из заполнивших его кабинет офицеров уже не скорбь на душе — отмщение. У каждого из них уже есть результат: несколько убийц своих товарищей взяли, возьмут и остальных. И говорят мне доверительно, что через разные свои каналы — через агентуру, через сидящих в камерах бандитов, через авторитетов, с которыми хочешь не хочешь, а встречаться приходится, сказали свое слово: на террор ответим террором. Я предложил написать все это вроде ультиматума, пообещал его напечатать, они подумали и согласились. А потом почти каждый начал диктовать, а я записывать.
Георгий РОЖНОВТЕМ, КТО НАЗЫВАЕТ СЕБЯ БРАТВОЙ.
Только что вы перешли последнюю черту — ваш человек Зотов расстрелял майора милиции Земцова, участкового инспектора. У него двое несовершеннолетних детей, жена получает гроши. Это пятый наш товарищ, которого мы похоронили только в этом году.
Зотов не какой-то там отморозок, не дебил-шестерка — он сам крутой пахан и знал, что в кого-кого, но в участкового стрелять западло, мерзко. И — выстрелил.
Спросите у паханов, которые у вас в авторитете, — они-то уж знают, что происходит всякий раз, когда вы убиваете милиционера: идет накат на ваши хазы, на каждого, кто хоть раз у нас засветился. Худо придется каждому, кто когда-то сидел (а таких среди вас большинство). Нам без разницы, что многие залегли на дно, стволы с собой не носят, а кое-кто на время и вообще затаился, ведет себя паинькой. Неплохо бы знать, что перед московским юбилеем участковые навестят каждого, но в одиночку теперь не пойдет никто. Вряд ли вам захочется встречаться с офицерами МУРа или РУОПа, слушать, как грохочут сапоги СОБРа в ваших квартирах. Мы не скрываем, сегодня будет еще круче: брать будем жестко, шмонать жестко, допрашивать еще жестче. Как это делается — известно каждому, которого мы клали мордой об асфальт. А каково будет в ИВС, в СИЗО?
Или вы не понимаете, что такое офицерское братство, офицерская солидарность, офицерское отмщение?
Вспомните расстрел группы немедленного реагирования на Гончарной улице — как вы радовались тогда, что убийцы наших товарищей ушли. Так вот, умники: уже в тот же день мы знали каждого из пятерых убийц, все они — из Перовской ОПГ. Мы знали, что там был Можаев (Слон), знали, что ему удалось вырваться из Москвы. А уже через две недели в Харькове вместе с украинскими офицерами из управления по оргпреступности взяли Слона и еще одного убийцу (повремените, скоро узнаете кого). Третий палач тоже у нас. Остаются двое: Олег Долженков и Валерий Кабанов. Мы знаем, где их искать, и найдем. Безразлично — живыми или мертвыми, во всяком случае, пуль для них не пожалеем — чего им маяться на следствии и суде, а потом мотать срока?
Это расстрел всем вам аукнулся: взят Михаил Макаров (Удав), вслед за ним — Пахомов, Левицкий, Васильев, Ковалев. Многим, видно, известны эти боевики, считавшие себя неуловимыми.
Мы вам ничего не предлагаем и ничего от вас не требуем. Вы объявили нам террор — мы отвечаем тем же.
(Текст одобрили многие офицеры РУОПа, МУРа, Оперативно-розыскного отдела, СОБРа и Отряда специального назначения ГУВД.)