Те, кого мы любили
С самого раннего детства мне нравились ботинки Никулина. Огромные ботинки, в которых он ходил, и слишком короткие брюки, и короткие рукава пиджака были мне изначально чем-то милы. Наверное тем, что ботинки были какие-то настоящие, не клоунские, хотя и гигантские. Я почему-то верил, что он в них просто ходит. Тащит за собой как сумасшедший эту глупую ношу — не замечая ее.
Для своего времени в Никулине не было ничего выдающегося, в смысле открытий в клоунаде. Был очаровательный Попов, был грустный и пластичный Енгибаров, были замечательные музыкальные эксцентрики, были и клоуны, виртуозно работавшие с животными... Артисты, великолепно овладевшие светом, музыкой, пантомимой, как бы растворившиеся в воздухе цирка.
Никулин был другой. Он входил на манеж прямо с улицы. Гремя каким-нибудь пустым ведром, делая нелепые и угрожающие жесты увесистым, но почему-то невероятно смешным кулаком. Персонаж крокодильских карикатур (сантехник, тунеядец, пьяница), сбрендивший прохожий, какой-нибудь чудак из очереди в гастрономе, случайно заскочивший на этот манеж. Человек не из искусства, а из нашего мира — в одежде не по росту, в дурацкой мятой шляпе, практически без грима, одновременно грубый и добрый... В оттопыренном кармане своего незабываемого пиджака с короткими рукавами он тащил в аполитичный цирк свой удивительный парадокс: дурацкий мир, дурацкие люди. Нелепые. Смешные. Грубые.
Но все-таки — люди. Но все-таки — мир.
Наши молодые талантливые режиссеры (а советское кино переживало свою самую золотую эпоху) рано почувствовали, что этому клоуну тесно в циркульном пространстве арены. Они его оттуда вытащили. Он сыграл в замечательной социальной мелодраме Кулиджанова «Когда деревья были большими». Сыграл пограничника в замечательном военно-патриотическом фильме «Ко мне, Мухтар!» (даже военно-патриотические фильмы были тогда замечательные). А потом явился Гайдай и придумал троицу Никулин--Вицин--Моргунов.
Удивительно, что Никулин не стал киноартистом, не стал тиражировать себя — даже после ТАКОГО успеха. Остался простым клоуном. Не ушел из-под родного купола, который его вырастил, взрастил, вскормил с ложечки... Парадокс простого человека, человека из очереди, остался в его оттопыренном кармане. Остался никулинской тайной.
В те времена, кстати, он почти не выступал по телевизору, почти не появлялся в прессе, почти нигде не мелькал. Если и произносил речи, то лишь по поводу реконструкции старого цирка. Или о том, что цирковым животным не хватает мяса, а они тоже люди...
Время анекдототерапии, когда он в «Белом попугае» стал лечить страну массовыми сеансами своего смеха, еще не пришло.
...По большим советским праздникам, уже став взрослым, я включал телевизор днем и смотрел передачу «На арене цирка». Иногда там показывали погрузневшего, но не сменившего образ Никулина.
Он гонялся за униформистами со своим обычным пустым ведром и грозил им смешным кулаком... Я смотрел на его ботинки — старые, ношеные, сорок шестого размера, и думал, думал...
О чем думал — и сам не знаю.
Борис МИНАЕВФото из личного архива Юрия Никулина
и Л. Шерстенникова