ГОЛОС БАТАЛОВА

Личные вещи

«Вот, это и есть самое главное»

— Дело в том, что современный человек живет не в доме, а в гостинице. И все время стремится попасть в определенную «звезду», звездочность — две, три, четыре, пять... То есть улучшить свои жилищные условия. И поэтому вещи, окружающие человека, как бы приобретают обратный смысл, обезличиваются. Главным становится чтобы все было на месте — кран, ванная, кровать... А для меня чем стандартнее, тем омерзительнее. Среди современных вещей я себя ощущаю как в армии. Казенно.

Я помню наш родовой дом во Владимире, дом бабушки и дедушки. Мне было шесть лет, когда их арестовали, и потом в нашем доме поселились какие-то милиционеры. Но не суть. Я помню это ощущение, это восприятие дома и вещей как чего-то абсолютно неповторимого. Что там было? Да какие-то совершенно обыденные предметы — стол, кресло, висели рога, потому что дедушка был охотник, было его оружие, оставшееся с военных времен. Но, понимаешь, больше нигде на свете нет такого стола, таких книг, таких ступенек во двор. Весь дом был наполнен неповторимыми вещами. А теперь остались осколки. Что-то сохранилось у мамы, теперь это хранится у меня. Эти вещи — то, что дает мне возможность быть тем, кто я есть. И именно благодаря этим «осколкам» я себя ощущаю тем, кто я есть сейчас. Именно эти вещи, именно эти связи и отличают тебя от других. А гостиница ужасна тем, что по вещам ничего не могу сказать о человеке. Ведь вещи — это отражение сути человека, они показывают кто ты есть, с вещей считывается информация о человеке. Вот те же самые вещи, которые находятся в моем доме, ты, например бы, расставила совершенно по-другому, и это уже другая информация. Вот, это и есть самое главное.

И в этом смысле ни о каких отдельных вещах, предметах и историйках, с ними связанных, говорить нельзя. Частности смешны, и каждая частность требует длительного объяснения.

Вот, например, у меня есть ручка, которую в 1939 году мой отец привез из Парижа. Он ужасно ею гордился. Нет, в ней нет ничего такого особенного, просто тогда никого за границу не выпускали, а МХАТ ездил в Париж. Это такая старая здоровенная, как полено, ручка. Писать ею ужасно неудобно. Сейчас такие в моде. Вот такая вещь у меня есть.

...Моему дяде Николаю Баталову, когда он играл в студии МХАТа в спектакле «Зеленое кольцо», специально отлили зеленое кольцо с изображением белой чайки. И после его смерти спустя уже много лет его дочка и тетя Леля Андровская отдали мне это кольцо. Таких колец вообще на свете нет и не может быть. Оно не похоже ни на мужское, ни на женское. Среднего рода. Кольцо. Но я его даже надеть не могу, потому что оно бабьим кажется. Представь себе, идет мужчина с зеленым кольцом на пальце. Кошмар!

Ну вот, можно про кольцо какие-то слова сказать, но этого все равно объяснить нельзя, потому что нет уже того спектакля, нет Николая Баталова, нет тети Лели Андровской. Ничего нет. Но есть этот безумный праздник молодых актеров. Знаешь, это как осколки настоящей звезды (космического тела), упавшие на землю. Невероятно. Но факт. Вот они.

Мы теряем дома, мы теряем вместе с ними лицо, мы теряем все.

Мои бабушки и дедушки были арестованы, преемственность, наследование чего-то, была оборвана, а потом война... Ведь для преемственности нужен уголочек какой-то. А его-то и не было. Потом появился дом на Ордынке. Я говорю «дом», но на самом деле это московская квартира с огромным количеством людей, которые существовали в каком-то совершенно другом временном разрезе.

Сейчас все дело в том, что каждому нужно выжить. Мы не ходим друг к другу в гости не потому, что мы не любим друг друга, а просто потому, что устаем как собаки, и надо зарабатывать деньги, и надо крутиться. Сил не остается в гости ходить, общаться.

Я человек не созерцательный. Некогда. Я всю жизнь работаю.

Когда я что-то играю или читаю на радио, где провел много тяжелых лет, то смотрю на себя независимо от себя, не отождествляя это со своей персоной. Просто за много лет работы у меня выработалась некоторая отстраненность, как бы постороннесть к себе самому на экране и к своему голосу.

Кумира я себе никогда не творил. Мне объяснили в детстве, и я на всю жизнь понял, что насчет кумиров все очень опасно. Я просто понимал, что все Богом дано.

Ну конечно, мы все любили Василия Ивановича Качалова, и мы его иногда весело изображали, но не подражали. Дураки подражали. Раньше были действительно такие голосистые актеры. Манера была своя у Астангова, у Остужева, да у кого хотите. Голос голосом, но есть еще и позиция. Как у Черкасова. Ведь дело не в том, что у него такой тембр голоса, а в том, что он им определенным образом пользовался. И это справедливо. Я думаю что актер, соображающий, так и должен делать.

Сейчас есть тоже прекрасные актеры, и у них прекрасные голоса, все это никуда не делось. Просто другой репертуар, другие времена, много приходится кричать, роли крикливые. И язык меняется, конечно. Современные натурально-ругательные сцены не требуют языка Шекспира.

Голос — это часть актера. И если пытаться перенимать чей-то голос, то это значит перестать быть самим собой. Ведь голос выражает внутреннюю суть человека. И дело совсем не в красивости, а в неповторимости. Это то, что нельзя приделать ни к кому другому. Актер — в какой-то степени Петрушка, начиненный эмоциями, нервами... И голосом.

Я полагаю, что музыка в каком-то виде присутствует везде. Кругом. В этом я совершенно уверен. Само по себе ведь все музыкально. И не потому, что машины за окном едут, а потому, что вообще все имеет звуковое выражение — трава, деревья, дома... Для меня это совершенно ясно. Я в этом существую, и для меня это совершенно понятно. Со временем музыка окружающей действительности меняется, но меняется в связи с людьми. В природе-то ничего не меняется, мир как был создан, так и остается прекрасным. Совершенно прав был Чехов, когда он сказал: «В сущности, все прекрасно в этом мире, кроме того, что мы сами думаем и делаем». И это абсолютная правда.

Вот, мы с тобой быстренько раз-раз поговорили, и я пошел работать. — Он тщательно упаковывает и убирает в портфель курительные принадлежности — трубку, пакетик табака и, не знаю, как называется, то, чем чистят трубки, и --при этом продолжает говорить тихо и мягко. — Знаешь, честно говоря, у меня характер такой склочный, и все, что я делаю, мне потом не нравится. Всегда. Нет ни одной картины и ни одной роли, о которой я бы сказал, что сделал так, как я бы хотел. Все дело в моем характере. Я завидую людям, которые могут сказать: «Ох, сегодня я так здорово сыграл!» Но со мной это никогда не случается.

Фото В. Горячева, из архива «Огонька»

На фото:

• «Ежик в тумане», который говорил голосом А. Баталова
• «Летят журавли».
• «Дело Румянцева».