В углу гостиничного номера чернеет гитарный футляр с надписью «Evropa». Хозяин в своей традиционной шляпе «берсалино» — вылитый Д'Артаньян, для полного сходства не хватает шпаги, появляется предчувствие, что сейчас он, отвесив церемонный поклон, предложит выпить по бокалу «бургундского».
Вопреки ожиданиям предлагается чай, я, конечно, не отказываюсь, и вот мы «за чашкой чая» говорим обо всем том, что зовется жизнью, которая у каждого из нас определяется собственными «азбучными» истинами и правилами
Культура
БОЯРСКИЕ — семья актерская: отец, мать, дядя, тетя — клан серьезный был. Родители, зная, каков актерский хлеб, с самого детства старались вытащить меня из этой, в общем-то, нищенской профессии и отдали учиться в музыкальную школу при консерватории по классу фортепьяно. Но после восьмого класса меня интересовало все, кроме музыки, и я начал думать о том, где бы найти такую профессию, чтобы ничего не надо было делать и не сидеть по 24 часа в сутки за этим черным сундуком-роялем. В результате я решил, что ничего не надо будет делать — в артистах. Вот, думал я, красота! Текст выучил ? и все! Окрыленный этой мыслью, я сообщил отцу, что собираюсь в театральный институт. Он сказал: «Хорошо. Но первую роль, которую ты должен сыграть, — это роль пианиста до 11 класса». С этой ролью я успешно справился, подал документы в театральный и поступил, практически, без «блата».
ВЛАДИМИРОВ Игорь Петрович-- режиссер Театра имени Ленсовета, принял меня в труппу, когда я еще учился на последнем курсе. Меня собирались «распределить» то ли в Павлоград, то ли в Павлодар, но отец позвонил ему и спросил: «Моего урода не можешь посмотреть?»
В назначенное время я был в театре. Выйдя на сцену, прочитал отрывок из роли Петруччио, потом Кудряша, потом Тартюфа и многое другое. Владимиров сидел потупив глаза и вдруг спросил:
— ...А что ты еще умеешь?
— Еще на рояле умею играть.
— А ну-ка, попробуй.
Я сыграл весь репертуар Геннадия Гладкова, что-то еще и заподряд начал играть концерт Рахманинова.
— Ну это другое дело! — сказал Владимиров. — Все! Иди! Считай, что принят.
Через некоторое время он пришел к нам на курс и сказал, что принял артиста, который ничего не умеет. Вообще! Ноль полный! Но у него в руках уже есть профессия — он музыкант. Дескать, было бы неплохо, если бы и вы научились «немножечко шить», приобрели вторую профессию. Мне он говорил, что я должен учиться у его студентов, что они все гениальные, а им про меня, что «этот, вот, «ноль без палочки», но при наличии в спектакле музыки, будет иметь роль».
ГАСТРОЛИ. Один артист в спектакле играл на гитаре и пел. Когда его призвали в армию, единственным претендентом на его роль оказался я — моим козырем была музыка, и меня взяли на гастроли в Киев, Краснодар и Сочи. Впервые я оказался без папы, без мамы. Мне платили около 70 рублей в месяц, отпускные и еще «суточные» по полтора рубля. Для меня это были сумасшедшие деньги. Кроме того, я ухитрялся подрабатывать на местном ТВ, где за 15--20 минут работы получал по 14 рублей. Все это шло в копилку семьи — я экономил, откладывал — хотел обрадовать родителей, привезти домой сумму приличную, и мне это удалось — я привез более пятисот рублей. А отец привез с гастролей меньше, где-то 300 с чем-то, и это для него была страшная травма. Я, дурак, не сообразил, что так не поступают. Надо было с отцом посоветоваться, потому что, вероятно, у него и гульба была почище моей, и «заначки» были. Так получилось, что я первый раз в жизни поступил не по-мужски. Но, практически, с этого момента в семье перестали занимать деньги, всю зарплату я приносил домой, а гулял на «халтуры», которых у меня было много.
ДЕБЮТ. Первая фраза, которую я произнес на сцене, была такая: «Ишь, нахлестался!» Это была роль студента в массовой сцене пьесы «Преступление и наказание» по Ф. М. Достоевскому. Отец играл Мармеладова, а я из толпы человек на сорок, кричал:
— Ишь, нахлестался!
Следующая роль была в «Трехгрошовой опере» — там я тоже три нотки пел, но мне нравилось, я все делал с удовольствием. В театре заговорили о том, что пришел студент и с удовольствием играет в «массовках». Обычно актеры неохотно идут на «массовые» сцены — там они «пятый слева», и я легко забрал у них эти роли, которые они играли по четыре-пять лет.
— Мишенька, хочешь сыграть? — говорил желающий «скинуть» роль.
— С удовольствием!
Вскоре у меня набралось 36 спектаклей в месяц, что превысило норму, и мне стали дополнительно платить по два-три лишних рубля за спектакль. Это были сумасшедшие деньги!
КИНО. «Старший сын» — первый фильм, который вызвал определенную реакцию на мою работу в ансамбле с такими интереснейшими актерами, как Леонов и Караченцов. До этого я сыграл молдаванина в киноленте «Мосты» и роль итальянца в «Соломенной шляпке» — всего несколько фраз на итальянском, но у меня появился какой-то опыт — я уже знал, где стоит режиссер, камера и что такое «хлопушка». У Евгения Павловича Леонова я многому научился. Точнее, я старался научиться. После премьеры ко мне подошел артист Лев Дуров и сказал:
— По-моему, это неплохая у вас работа.
Для меня это было таким потрясением! Крылья выросли! Никакие звания, получаемые позже, не приносили мне столько радости, как в тот день, когда посторонний человек подошел ко мне, никому вроде бы, не известному парню, и сказал ободряющие слова. Это было самой большой наградой в моей жизни. Это я запомнил.
МУЗЫКА. Геннадий Гладков — первый композитор, который позволил мне издеваться над своей музыкой. Это был мой дебют в роли певца в спектакле «Трубадур и его друзья». До этого, правда, учась в музыкальной школе, я играл в группе и увлекался рок-н-роллом.
Потом Максим Дунаевский написал песни, которые я исполнил в фильме «Три мушкетера», и «Все пройдет», «Городские цветы». В общем, эти композиторы очень сильно провели меня по жизни. Я артист, который поет, но... «этот стон у нас песней зовется», так скажем. Пением это назвать нельзя, у меня специального вокального образования нет. К счастью. Но, ведь, и Утесов и Миронов пели. Я пою от имени персонажа, а не от себя. Композиторское искусство? У меня есть пара песен, музыку к которым написал сам, но говорить об этом серьезно не хочу, потому что есть совесть. Не стремлюсь показать все грани своего дилетантизма, скажем так.
ОТБОР НА РОЛЬ. На роль Д'Артаньяна меня утверждали по телеграфу. Сначала пришла телеграмма: «Приезжайте на пробы Рошфора». Мама сказала: «Да что же это такое?! То роль волка, то конокрада, то Бармалея какого-то предлагают! Не надо! Хватит!»... Потом из Одессы пришла вторая телеграмма: «Приезжайте на выбор Атос Арамис». Тут я растерялся — «Что это значит? Контингент артистов не подобран?» — и решил не реагировать — все равно из театра не отпустят. Но пришла телеграмма: «Приезжайте на роль Д'Артаньяна», мама посоветовала соглашаться, и я отправился в Одессу на кинопробы.
Кончилось это тем, что пришла телеграмма: «Поздравляю вы утверждены на роль Д'Артаньяна». И начались мои каторжные и счастливые дни. Таким образом, я попал на этот фильм, который, в общем-то, стал для меня имиджевым — после него меня ВСЕ воспринимают в шляпе, со шпагой и на коне. Но я не открещиваюсь от этого чудесного образа, потому что лучшего и не пожелаешь.
ПАРТНЕРЫ. Невозможно даже описать, что творилось в перерывах между съемками «Трех мушкетеров». У нас сложилась кавалерийская мужская компания, которую возглавлял Василий Яковлевич Баллон, наш тренер по фехтованию. Он был постарше нас, и мы ему подчинялись беспрекословно. По количеству выпитого, съеденного и переколоченного за время съемок мушкетеры Дюма могли показаться птенчиками. Единственным оправданием для нас было то, что мы вели себя согласно теории Станиславского. Мы входили в образ 24 часа в сутки: выпивалось безумное количество вина, пива и водки. Мы встречали друг друга в аэропорту с подносом, на котором стояла бутылка с закуской. Мы могли быка повалить! Нам было достаточно пары часов сна! Верхом на лошади в гастроном и обратно, и — никаких следов на лице! У нас был свой кинопроектор, мы пускали на стену фильмы, была музыка. Это продолжалось два года, и за это время мы пропили все, что у нас было, не осталось ни копейки. На съемках трех серий я заработал две с половиной тысячи рублей — этого не хватило бы даже на «Запорожец», зато хватило, чтобы красиво пожить. Это были сумасшедшие дни счастья и... непонимания того, что происходит.
РОЛИ. Все роли для меня как разноцветные ненадутые шарики. Они висят, и мне абсолютно все равно — что Остап Бендер, что Гамлет — все, что угодно. Для меня они все бледны и неинтересны до тех пор, пока мне не предлагают роль. Я, как собака, которая сидит на цепи: мимо проходят и олени, и утки, и медведи, проплывают рыбы — и я, в общем, всех хотел бы поймать, но я на цепи. Но как-нибудь охотник скажет мне «Фас!» и вот тогда... Полагаю, что сегодня я начинаю делать первые шаги. Если Бог даст, в стране будет все хорошо и каким-то образом наступит просвет в тотальной коммерциализации театра и кино, то по возрасту самые интересные роли у меня впереди — чеховские, шекспировские, Островского и так далее. В общем, то, что еще не особенно играно.
СЧАСТЬЕ. По сравнению со своим отцом я миллиардер. В прямом смысле этого слова — он зарабатывал 150 рублей в месяц. Так жили артисты, но у них были другие ценности. Они очень радовались жизни. Застолье, рыбалка, грибы, шашлыки — все это было в охотку. Они были с хорошим комплексом победителей после войны, понимаете? Денег было мало, а счастья много. Двери в доме не закрывались — нараспашку! Артисты жили в «складчину», но все, что было, — это было в радость. Сейчас те, кто имеет много денег, даже оказавшись в ресторане, где для них готовы исполнить любое желание, — они несут в душе ощущение дискомфорта. Собственно говоря, и я это ощущаю.
ТЕАТР. Ходят сейчас на антрепризу, то есть сначала знакомый и любимый артист, потом все остальное. Когда я в своем театре «Бенефис» решаю какую пьесу ставить, волей-неволей приходит в голову мысль, что лучше выбирать тот материал, где может максимально проявиться артист — мои друзья, товарищи, коллеги. Антреприза дает возможность содержать артистов, они получают за спектакль 250 тысяч рублей. Это не так уж мало — месячный оклад в театре. Когда езжу выступать по стране один с гитарой, то остаюсь совсем без дома, это плохо, поэтому и подключил к этому делу жену — мы начали со «Скамейки» Гельмана, потом поставили пьесу на четверых актеров. Сделали великолепные надувные декорации, купили дорогие костюмы, и спектакль занял первое место на Международном фестивале. Мы показали его в Чехии, Германии и собираемся везти в Америку.
УЗНАВАНИЕ. С тех пор как меня начали узнавать на улице, я лишен возможности знакомиться. Им знакомиться не нужно — они меня и так знают, а я-то их не знаю, и получается односторонняя связь. Кроме того, за мной всюду следует идиотский, жеребячий смех: «Гэ-гэ-гэ!» — вечная история, которая меня раздражает — хотя бы молчали. Просят автограф в таких местах, что даже до абсурда доходит. Автографы входят в профессию артиста, я обязан это делать и готов после спектакля, концерта... час-два, если весь зал хочет получить, буду три часа их раздавать, но только не на кладбище, когда хочется побыть одному. Я помню, Урмас Отт сказал: «Да это ерунда! Каждый артист любит, когда его узнают!» Наверно, когда его не узнают, он бесится: «Как же так? Я ведь артист!» Но если действительно он эту холеру-узнаваемость получил, то не возрадуется. Это вещь неприятная. Я, например, не могу пойти с детьми на Дворцовую площадь, потому что не пройти, а хамить не имею права. Не могу, как все нормальные люди, выйти на пляж, пойти в баню, потому что там все будут люди как люди, один я буду голый. Поэтому я счастлив, когда чувствую себя неузнанным, но это бывает только за границей.
ФИЗПОДГОТОВКА. Дело в том, что долгие годы с утра я занимался тем, что бегал за пивом. Если мог добежать. Иногда доползал. Безумное количество сигарет — две, три пачки в день, бессонные ночи, проведенные за столом, в прокуренной комнате, с водкой, со всеми делами — это моя беда, которая потом скажется, потому что лицо артиста — это хлеб его. Поэтому просто, не делая этого — скажем, не выпивая или не перекуривая, если я ночью поспал, хотя бы три-четыре часа, то пока мне этого достаточно. Пока я не испытывал усталости, никогда еще не чувствовал, что я, вот, устал. У меня в жизни такого не было.
ЮНЫЕ ДАРОВАНИЯ. Я не хочу, чтобы мои дети пошли той же дорогой. Думаю, что Сережа умнее, чем его папа. А ум — помеха артисту. Я рискнул вывести его на телевизионные подмостки, но он достаточно образован для того, чтобы не стать артистом. Ему уже 16 лет, и он будет поступать в университет на финансово-экономический факультет. У него свои компьютерные дела, английский язык и все прочее. Дочь более чувствительна и склонна к подражанию, но пока она еще не заявила о желании стать актрисой.
Записал Александр ПАНЬШИНФото Я. Титова («Собеседник»)