Тема номера (часть 2)

Тема номера

ОТ ВСЕГО ЭТОГО ХОЧЕТСЯ СТАТЬ ТУПОЙ...

Каждый год в течение пятнадцати лет в рок-кабаре, которое я веду, появляются новые лица — прибой московской жизни выносит сюда старшеклассников. Одних — талантливых — прибивает к микрофонам, другие оседают в зальчике в ранге поклонников искусства. За последнее время все больше прибывает тех, чьи глаза умны, а души отзывчивы.

Но опять и опять ловлю себя на ощущении: не все в них понимаю. И пришла мне идея в голову — накануне выпускных балов выяснить у молодежи, что к нам в кабаре приходит: а сами-то они что о себе думают? Что про свое поколение знают? Подошел как-то к двум девчонкам и попросил их взять друг у друга интервью.

«А кто у кого спрашивает, кто отвечает?» — забеспокоились они. «Пусть решит жребий». Подбросили монетку. И вышло: спрашивает Юля. А ее собеседницу зашифровали мы под именем «Лю». Благо, в ее внешности есть что-то восточное.

--Вчера встретила нашего бывшего одноклассника Гопу. Поболтала с ним минут 15 и поняла, что больше не могу. Сначала пыталась привыкнуть к его речи, состоявшей из матерных словечек-связок и жаргонных выражений. Потом отключилась...
— Сейчас идет страшное разделение подростков. Не только и не столько на богатых и бедных, а еще на глупых и умных. Появилось огромное количество колледжей и лицеев, гимназий. Все более или менее развитые и одаренные сваливают туда из школ (как в свое время я и ты). Они растут, умнеют, а те остаются на том же уровне, что и были. Эти два лагеря друг друга не понимают и общаться не могут. «Умные» помешались на компьютерах, процессорах, принтерах, «глупые» ушли «туда, где длинней да короче», как поет Шевчук. Объединяет лишь одно: водочка да «травка».

— Да уж! Водочка точно. Эта вещь объединяет не только «глупых» и «умных», но и учеников и учителей. Помнишь нашу последнюю поездку в Ярославль? Мелечка (наш учитель истории, любимый одной половиной класса за то, что может выпить больше, чем они, а другой — за преподавательский дар от бога) пил наравне с нами. Кстати, он никогда не пьет с коллегами — только с учениками... А кому все же легче по жизни: «умным» или «глупым»?
— Не знаю. Возьми, к примеру, Антона. Он очень одаренный. Лучше всех нас знает алгебру, геометрию, физику и химию, неплохо варит и в гуманитарных предметах. Ну и что? Ему ум только мешает. Он одинок: его никто не принимает, так как он не выносит сигаретного дыма, матерных слов, алкогольных напитков и его коробит от пошлостей. Поэтому он надел на себя маску полубезумца-полушута, и его никто не воспринимает всерьез.

Ну, закончит он филфак МГУ, может быть, устроится на работу. Да при такой конкурентности его просто загрызут. И он не сможет ничего сделать для своей любимой страны.

— Ты считаешь, мы как поколение патриотичны?
— Да, многие. Тот же Спрайт (наш одноклассник), прожив два года в США, остался таким же нашим, как и был. Слушает «Русское радио», пьет русскую водку, а об американцах отзывается пренебрежительно, говорит — они тупые.

Но есть, конечно, и непатриоты. Помнишь Женю с дачи? Единственная ее мечта — уехать. Русские книги не читает, то же можно сказать и об отечественной музыке, и об искусстве.

— А как насчет религии?
— Это сложный вопрос. Правда, сейчас он не актуален. Хотя среди молодых есть православные люди (они не выставляют это напоказ). Модна экзотика: дзен-буддизм, даосизм, конфуцианство... Много сатанистов (или тех, кто себя так называет). Это способ выделиться, сделать так, чтобы тебя заметили.

— Это ты на нашего Ужастика намекаешь?
— Да. Ведь он вроде хороший парень, а изображает из себя какого-то монстра. Вся его вера, по моему мнению, заключается в том, что он носит на шее пентаграмму, а любимая тема для разговора — человеческая кровь, при виде которой он «возбуждается», внутренние органы животных и т. д. Когда я пытаюсь расспросить его, почему он выбрал эту страшную (по моему мнению) веру, он говорит, что не желает обсуждать это, поскольку я все равно не пойму. Вчера опять носился по лицею, выясняя, «где можно затусоваться на эту ночь», его уже в третий раз выгоняет из дома отец.

Насчет религии еще хочу сказать, что ее заменила многим музыка. Отстаивая свои музыкальные пристрастия, некоторые доходят до исступления. Мне кажется, сейчас вообще такое время — война всех против всех, как говорили древние. Старые против молодых, партии против партий, отцы против матерей, дети против родителей... От всего этого хочется стать тупой, как полено до папы Карло. Не заостряться ни на что.

— А как же быть с любовью?
— Да так же. Два года назад я сдала этот предмет. Вот веселое было времечко! Полная раскованность, свобода. Ну, ты же помнишь! Мы все больше входили во вкус взаимоотношений с мужчинами. Мы буквально через день знакомились с новыми! И чем дальше, тем больше нравились всем, светились изнутри ощущением собственного обаяния: «Ура! Я знаю, как нравиться! Знаю, какие вопросы можно задавать и что можно отвечать. Я чувствую границу, до которой можно... наглеть или скромничать, отказывать или разрешать, играть в грустное или в буйное настроение. Я знаю. Я умею. Я могу и хочу!» И чем больше мы с ними общались, тем дальше отодвигалась эта «граница». Уже тогда я могла бы переспать с молодым человеком, которого вижу в первый раз.

— А как это было впервые?
— Дело было в апреле. Мне 15 лет, и моей (тогда) лучшей подруге столько же. В феврале ее «приметил» 40-летний бандит Виктор. Он действовал осторожно, ласково и решительно. Через месяц мы уже втроем катались на его авто и потихоньку потягивали «Martini». Этот Виктор заигрывал со мной, когда не видела Наташа. «Случайная» встреча с ним, когда Н. не было в Москве. Пара фраз. А через несколько дней он звонит мне и зовет в гости. И я пошла... И мне и ему было понятно, что нам надо. Я вдруг поняла, что хочу стать женщиной... Он помог мне в этом.

— Но он же любил Наташу?!
— Ему ее не хватало. Он хотел и ее, и меня, и еще неизвестно сколько женщин (но это уже его проблемы). Я хотела — я была удовлетворена. Остальное для меня не имеет значения.

— Родители, поди, не знают о твоих любовных перипетиях?
— Конечно, нет! Папу бы хватил инфаркт. Если он мне губы не разрешает красить, то о каких мужиках может идти речь?! Вот и приходится выкручиваться: спускаясь утром в лифте, наносить помаду на губы, а возвращаясь вечером домой, судорожно стирать. И не дай бог забуду — сразу услышу папин приговор: «Шлюха» .

(Я вспомнила портрет, который висит в комнате Лю на стене. На нем изображено что-то черное с огромной головой, растопыренными руками и ногами, взъерошенными волосами. И подписано: ПАПА. Лю. 4 года...)

Раньше для меня родители были эталоном, в особенности папа. Он не чаял во мне души, с поклоном просил дозволения поцеловать пальцы на моей ноге, по вечерам садился и начинал читать мне что-то интересное и таким образом привил любовь к О.Генри, Лондону, Стейнбеку, Стругацким, Шекли, Саймаку, Твардовскому, Симонову, Гамзатову, Искандеру и т. д. А сейчас трудно поддерживать с ними хотя бы нейтралитет. Я поняла одну вещь: это не переходный возраст начинается у детей; они просто взрослеют, а родители этого пытаются не замечать. У подрастающего поколения появляются новые потребности, желания. А получают они лишь новые запреты. Родители продолжают смотреть на них как на несмышленышей.

Курить охота!.. Знаю, знаю, обещала. Не буду.

— А политикой интересуешься?
— Не люблю говорить на эту тему, так как в ней не компетентна... Но иногда хочется выразить свое «фе» людям, которые руководят страной. Больше всего в жизни я боюсь войны, а та обстановка, которая сложилась, предвещает плачевные последствия. Брата моей соседки забрали в армию, а затем, без его ведома, тихонько увезли в Чечню. Когда он сообщил родственникам, где находится, поднялась паника. Только через год его смогли вернуть. Как он остался жив, сам не знает, но после возвращения беспробудно пьет. Парню 20 лет, а голова седая, в глазах страх. Он-то хоть домой вернулся...

Когда проходили выборы в Госдуму, я очень оживилась... Стала смотреть политические передачи, изучила главные партии. Мои родители принимали участие в предвыборной кампании. Деньги их не интересовали (да и вообще ту мизерную сумму, которую они получили за этот труд, нельзя назвать деньгами), им был важен процесс, они хотели, чтобы выборы прошли честно. Для меня это превратилось в какую-то игру. Я печатала бланки, работала на компьютере. Ночью после голосования не могла заснуть. Сидела перед телевизором и ждала первых результатов. То, что коммунисты набрали большинство голосов, было для меня шоком. Зачем же тогда мы, пятиклашки, торчали возле Белого дома в 91-м, сбежав из своих семей? Может, ничего не надо было менять? Жили бы себе тихонько за своим «железным занавесом», жевали докторскую колбасу и покупали в «Березке» за доллары стихи Мандельштама... Нет, я все-таки закурю. Дай огня!..

ТИНЕЙДЖЕРЫ — СБОКУ ПЕЙДЖЕРЫ

Взгляд с высоты поколения, раскрытого Подниексом

Моя подруга, работавшая в телепрограмме о моде, высказалась о новом поколении девочек: «Это совсем другие люди. Я не знаю, откуда они взялись, где их выращивают. Они нас сожрут с потрохами».

Наша юность пришлась на годы перестроечные, отрочество — на годы застойные, что уже опыт солидный: страна с тех времен весьма активно делала себе биографию. Память услужливо подсказывает реалии, которые мы можем с полным правом именовать: «наше время»; реалии эти автоматически покрываются благородной пылью. Вот мы уже не носим гольфики; нет уже той легковесности и недоделанности облика; и нет уже уверенности, что ты уже совершенно законченная, цельная и оригинальная личность, каковая уверенность как раз и выдает желторотых. Мы теперь в колее общероссийской растерянности и полублагополучия, мозги начинают закостеневать, родительские черты упрямо прорезываются сквозь гримасы, придуманные нами в юности, — все признаки взросленья. Да еще почти стариковский ужас при виде поколения, выбравшего якобы пепси.

Ужас, голый ужас холодит позвоночник, чуть только группка расхлябанных старшеклассников нарисуется в конце темной аллеи: побьют, убьют, надругаются. Страшный своей непонятностью жаргон варваров доносится до опасливо свернувшегося уха. Их нагловато-дефективная свежесть. Твоя, увы, основная потертость. Они вправе посмеяться над тобой. Так что все оказалось правдой — в том, что разным поколениям не понять друг друга.

Молодость редко сама в состоянии придумать себе пароль и отзыв. Ей, как правило, предоставляется возможность некоего внутреннего выбора в витиеватых обстоятельствах расцветшей за окном эпохи. Обстоятельства тех, чье самосознание пришлось на перестроечные годы, были истинно витиеваты. От кислой статики пионерии и комсомолии, от уверенности в собственной вписанности в некое глобальное полотно под названием Страна Советов — поколение тут же расчихалось от пыли оставшихся после всего этого руин. И поколение тотчас выбрало цинизм. Между тем известно, что почитающие себя циниками суть романтики и идеалисты. Обрушившееся на головы явление под названием «гласность» внедрило привычку к сдергиванию всех и всяческих покрывал, к поиску высших правд и последних смыслов. Рок-культура привила отчаянье и язык, состоящий из корявых поэтизмов. Общество тогда ужасно озаботилось: легко ли быть молодым? В итоге к молодым стали относиться как к душевнобольным. Кинематограф и литература предложили образ старшеклассника, жестокими или эпатажными способами налаживающего свои отношения с миром.

Сформировался образ трагического ублюдка с зачатками человеческого. Школьник хамит как бы из чувства мести за тот переломный момент, когда крупица случайной детской веры была реальностью поругана. Это было время активного раздавания пощечин и равнодушного получения оплеух.

Но картина мира под названием СССР оказалась не такой единой, не такой тоскливой в своей глобальности: ГУЛАГи, диссиденты, эмигранты. Другое кино, другая литература, другой язык. Платонов, Набоков, Бродский. Главное, что поразило, — сама возможность другого. Даже другой судьбы, кроме судьбы простого советского человека.

По поводу же сегодняшних, скажем так, тинейджеров никому не приходит в голову спросить: легко ли?.. В этом вопросе наступила некая тишина разрешившегося конфликта. Им не досталось ни идеологии, ни, так сказать, поруганной идеологии. Если, конечно, не считать идеологией эстетику видеоклипа или дух телевизионной эклектики, или атмосферу тусовки... Не на чем строить конфликт.

Тинейджеры — сбоку пейджеры, они как былинки в поле среди компьютеров. Никто ими всерьез не занимается, кино про них не снимают, публицисты о них не спорят, поскольку сказать о них почти нечего. Нормальные здоровые дети. Бывшие наши герои-эпатажники для них окаменелости или живые чучела. Не без помощи самих героев, впрочем. Макаревича они знают главным образом как кулинара. Все другое — книги, которые мы передавали по рукам, фильмы, от которых день не могли оправиться и чувствовали себя все богаче, все умнее, все подготовленнее к жизни и все печальнее, — это теперь к их услугам. Но закрадывается мысль, что главное для них — степень ангажированности, некий внешний эффект, блеск, балансирование между легким волнением и холодной иронией; все то, что в меньшей степени трогает ум и сердце. Впрочем, все подростки ненавидят «Войну и мир» и увлекаются поверхностной ерундой.

Самое интересное, что при всем этом мы выросли довольно приплюснутыми, слегка надломленными; они же — поколение нормальных людей, насколько это возможно. Но было бы забавно проследить, как они растеряются в случае «прихода коммунистов к власти». Мы это точно выдержим: не такой уж бесполезный опыт имеется в загашнике. А воспитанные на компьютерных играх будут потрясены...