Бишкек на Гудзоне

Фестиваль кино

В Анапе начался XXII Открытый фестиваль кино стран СНГ, Латвии, Литвы и Эстонии "Киношок", в этом году имеющий ярко выраженный киргизский акцент: фильмом открытия стала мелодрама "Салам, Нью-Йорк" о молодом киргизе, борющемся за выживание в американских каменных джунглях, а первой картиной основного конкурса оказалась минималистская "Страсть". Из Анапы — ЛИДИЯ МАСЛОВА.

Киргизия сейчас переживает особенный подъем кинопроизводства, по мнению организаторов "Киношока", на котором можно будет увидеть и специальную программу "В фокусе — Кыргызстан", и патриотический фильм "Кыргызстан, я люблю тебя" в программе альманахов Omnibus. Уже в первый день фестиваля два киргизских фильма продемонстрировали, что у тамошних кинематографистов все нормально как с телевизионным кино для домохозяек (каким является "Салам, Нью-Йорк"), так и с авторским кинематографом для любителей тонкого, а то и чрезмерно утонченного минимализма (продемонстрированного в "Страсти"). Герой чувствительной сказки "Салам, Нью-Йорк" проходит через все аттракционы и тренажеры духа, которые только могут возникнуть на пути иностранца, оказавшегося в чужой стране без денег, родственников и знания языка, но с твердой решимостью поступить в Колумбийский университет и выучиться на юриста, или, уместнее сказать, "лойера", как выражаются на Брайтон-Бич, где киргизский пилигрим поначалу пытается снимать каморку. Кроме говорящих с одесским акцентом анекдотических обитателей Брайтон-Бич герой встречает различных полезных людей, например красивую молодую соотечественницу, уже пристроившуюся в Нью-Йорке финансистом: добрая девушка дарит герою разговорник со случайно вложенной в него двухдолларовой купюрой, на которую он покупает "доширак" и заваривает его горячей водой из крана в общественном туалете. Финансистка пристраивает героя мыть посуду в пиццерию к своему знакомому, однако эту работу он теряет из-за дружбы с отзывчивым негром, уличным музыкантом, с которым они по ночам романтически любуются манящими огнями Манхэттена и ведут философские беседы о том, что главное в жизни — стремиться к своей мечте. Довольно любопытное зрелище представляет и разнополая компания молодых, но уже успешных киргизов, которые, вполне ассимилировавшись в Америке, тем не менее ностальгически называют Нью-Йоркский залив Иссык-Кулем и слушают в машине скачанное из интернета бишкекское радио. Они наконец обеспечивают герою постоянную крышу над головой, после чего дела его идут в гору все быстрее: сердобольная негритянка--владелица юридической фирмы, узнав в настырном пришельце из экзотической страны себя в молодости, берет его на практику, старичок профессор из Колумбийского университета, увидев результаты экзаменов, хлопочет, чтобы киргизскому самородку скостили стоимость обучения и разрешили платить частями. Несмотря на скромную ремарку в фестивальном каталоге "фильм основан на реальных событиях", поверить в разворачивающуюся на экране сказку не всегда легко, однако в простодушной киргизской аранжировке происходящее приобретает некую новую искренность и наивность, которой давно уже лишены циничные и насквозь фальшивые российские картины о понаехавших в Москву амбициозных провинциалах, покоряющих вершины шоу-бизнеса.

Предельная простота, хотя и немного другого рода, отличает и такой образчик киргизского артхауса, как "Страсть" Темира Бирназарова, снятая абсолютно неподвижной и, вопреки названию, совершенно бесстрастной камерой. Такое же обманчивое впечатление бесстрастного биоробота может произвести и главный герой картины — обладающий типичной невыразительной чиновничьей внешностью министр культуры, испытывающий страсть к 18-летней девушке, которая годится ему в дочери, и в финале этот расхожий речевой оборот приобретает буквальный инцестуозный смысл. Это открывшееся новое обстоятельство, впрочем, никак не меняет спокойное течение картины, визуально в основном состоящей из статичных планов двух людей, сидящих за столом или тихо лежащих на кровати и обменивающихся почти бессодержательными репликами: то герой ест суп с молодой любовницей, то пьет чай со старой женой, то юная героиня словно в каком-то оцепенении вытягивается под простыней рядом с парнем, которого она сняла на дискотеке только для того, чтобы окончательно убедиться, что старенький министр гораздо лучше, то мать забеременевшей девушки приходит в кабинет к чиновнику и просит материально помочь их общей дочери — но узнает ли герой, что сожительствует с собственной дочкой, остается так и не выясненным в этой лаконичной картине, напоминающей своей скрытой за примитивизмом хитростью классику японского кинематографа, в частности фильмы Ясудзиро Одзу.

Пока Киргизия заново открывает классические кинометоды и незамутненным детским взглядом рассматривает многократно использованные сюжеты, Россия пытается экспериментировать с новыми формами: российское участие в "Киношоке" началось с представленного во внеконкурсной программе альманахов Omnibus психологического триллера "Игры в темноте", выполненного в новом жанре буриме. Это такое интерактивное коллективное творчество, когда каждый из более десятка авторов предлагает свой эпизод фильма на заданную тему, а голосующие в интернете зрители выбирают, какой вариант развития действия им больше нравится, после чего художественный руководитель пытается собрать все это в некое связное целое. Несмотря на всю рискованность такого способа создания фильма и изначальную непредсказуемость результата, "Игры в темноте" получились вполне связным рассказом о том, как несколько смертельно больных персонажей, дожидающихся пересадки органов, получают анонимное письмо с предложением поучаствовать в игре, победитель которой получит донорский орган, если сумеет угадать, кто из действующих лиц является автором письма. Сказать, что экспериментальные "Игры в темноте" вызывают шоковое ощущение, было бы преувеличением, но по крайней мере они рождают некое приятное воспоминание о тех временах, когда на заре своего существования "Киношок" был пристанищем радикального и бесстрашного кинематографа.