Обнародован проект "Этической хартии кинематографистов России", разработанный Молодежным центром Союза кинематографистов (МЦ СК)". 10 заповедей и 12 пунктов морального кодекса строителя коммунизма бледнеют на фоне 35 параграфов проекта.
Обдумать "этическую хартию" кинематографистов не раз и не два — с ноября 2011 года — просил лично Владимир Путин. Творцы делали вид, что приняли просьбу за просьбу, президенту это надоело: 24 мая он просто поручил правительству обсудить хартию до 1 октября. При чем тут правительство решительно непонятно, но творцы очнулись и успели в срок. Работу, правда, спихнули на МЦ, созданный для пропаганды студенческого и дебютного кино. Вероятно, авторы проекта — те же "молодые кинематографисты", которые в письме руководству СК в 2012 году (оба документа анонимны) обвинили профессоров ВГИКа и фестивальных отборщиков в том, что те склоняют их к чернухе, безнравственности и русофобии.
Хартия — не эксцесс эпидемии моралистического кликушества. Президент дважды, внятно, хотя и по-разному, объяснял, чего хочет: в обоих случаях сочетание "этическая хартия" было откровенным эвфемизмом.
Сначала образцом для хартии был назван "Кодекс Хейса": во всем мире он считается анекдотическим эталоном зла, причиняемого цензурой искусству и индустрии кино. То есть речь шла об откровенной цензуре, но, поскольку цензуры у нас нет, цензурный кодекс назвали "этической хартией".
В мае же президент сказал: "наличие такой хартии, список ее участников может стать для государства своего рода ориентиром и стратегией дальнейшей поддержки кинематографии". То есть нужна не сама хартия, а список благонадежных, принесших взаимовыгодную присягу на верность непонятно чему. Хотя тем, кто не присягнет, могут, как максимум, не дать денег, но их и так мало кому дают, а если дают, то пилят, а для тех, кто присягнет, вряд ли введут новую строку в бюджете.
Чтоб не возвращаться к этой теме: опубликованный проект к цензуре отношения не имеет. Он вообще ни к чему не имеет отношения.
Грубо говоря, методологической базой для юных деонтологов стал когнитивный диссонанс между изменчивым содержанием, намеченным президентом, и эвфемистической формой. Какая база, такая и хартия: "Хартия не ограничивает права авторов на самовыражение и свободное создание любых кинопроизведений, не противоречит духу независимого творчества, не провозглашает принципов цензуры". То есть авторы пытаются угадать, что же такое они провозглашают и ограничивают, методом исключения. Беда не в том, что у них "вышло, как всегда", а в том, что они даже не "хотели, как лучше". Хотя, это даже не "как всегда": такой, мягко говоря, безграмотной и наглой халтуры, коллажа надерганных отовсюду, непонятых и перевранных штампов я еще не читал. Каждое слово по отдельности имеет смысл, но любое их сочетание — вызов самому понятию смысла.
Я не против того, что молодые карьеристы сыплют словосочетаниями абсолютно бессодержательными и вполне мракобесными, но узнаваемыми начальством и приятными ему: "традиционные ценности", "национальный код", "социально значимые темы", "преемственность поколений" и прочее "уважение чувств верующих". Такой у них птичий язык, ну, пусть чирикают. Так ведь они еще и про кино что-то пытаются сказать.
Среди задач хартии: "Утверждение кинематографа как вида современного искусства, являющегося мощным орудием влияния на сознание зрителей, и одновременно индустриальной отрасли, задачей которой является и коммерческий успех художественного произведения, и обеспечение интеллектуального, духовного и гражданского развития общества". "Утверждение кинематографа как вида современного искусства" было актуально 100 лет назад. Утверждать его "как индустриальную отрасль" тоже поздно: индустрией оно стало еще раньше, чем искусством.
Режиссеры обязуются "не ограничиваться привычными стандартами киноязыка, вести поиск новых форм, что является необходимым условием развития отечественного и мирового кинематографа". Достойная "Ада" Данте картина: сотни режиссеров, уже согласившиеся с тем, что "кино является наиболее доступным для восприятия видом искусства", неустанно ищут новые формы, утверждая при этом "традиционные ценности". Хотя "нести внутреннюю ответственность" не только "перед собой", но и "перед обществом" — повинность потяжелее, чем принудительный авангардизм.
"Доступность кино для восприятия", "привычные стандарты киноязыка" — такая же околесица, как "ослабевание творческих импульсов интеллигенции" и "наилучшие традиции отечественного и мирового кино". "Наилучшие традиции" — это что: еще более лучшие, чем лучшие?
"Поддерживать в кинематографических произведениях идеи коллективизма, нестяжательства и других основополагающих гуманистических традиций, так полно выраженных в произведениях отечественных писателей и философов". "Кинематографические произведения" — это то, что профаны называют "фильмами"? С нестяжательством все понятно, но как быть с иосифлянством и хлыстовством? "Так полно" — это как полно? Что за "другие основополагающие гуманистические традиции"?
До поры до времени извращенная безграмотность авторов скрывает их онтологический изъян. Они не раз говорят о "миссии" кинематографистов — "миссии служения развитию и приумножению традиций отечественной культуры" — и не догадываются, что кинематографист — никакая не миссия. Это профессия, и единственная этика кинематографиста — его профессионализм.
Режиссеры обязаны "соответствовать принципам свободы творчества", которую, надо полагать, упорно попирают, и "уважать права и достоинство личности". Какой личности? Если речь об экранном персонаже, то нет у него ни прав, ни достоинства. Если о зрителях, то не во власти режиссера нарушить их права или унизить достоинство. Если речь о людях вообще, то при чем тут кино? Радует, что авторы не догадались что-нибудь стибрить из профессиональных заповедей врачей, запретив режиссерам секс с персонажами, как запрещен он между врачами и пациентами.
При тотальном отсутствии смысла невольно домысливаешь смысл скрытый. Вот где он прячется: "при обозначении проблем в фильме указывать на возможные пути ее решения". Не может же государство без обиняков признаться в бессилии решить острые проблемы страны — и украдкой перекладывает эту обязанность на кинематографистов. Когда с них спросят, почему не решены проблемы коррупции и миграции, поздно будет отнекиваться, что не знал о своем долге: для того хартия так и мутна, чтобы режиссеры подвоха не почувствовали.
Тарантино говорил: нет ничего страшнее тофу: ни вкуса, ни цвета, ни запаха, но ведь едят же. Хартия — то же тофу. Страшна не она, а то, что ее будут "есть": обсуждать, дополнять, одобрять, "прогрессисты" — проклинать, "реакционеры" — нахваливать, лишь приумножая выброс в атмосферу вредных для умственного здоровья антисмыслов.