В Дублине в возрасте 74 лет умер поэт Шеймас Хини, лауреат Нобелевской премии по литературе за 1995 год.
поэт Шеймас Хини
Фото: REUTERS/Brian Snyder/files , Reuters
Свою нобелевскую речь Шеймас Хини завершил словами о том, «чего добивается и к чему всегда должна стремиться поэзия». Хини говорил: «Она способна коснуться неравнодушной природы человека, проникая в то же время в равнодушную природу мира, к которой природа человека всегда обращена. Она способна убедить наше ранимое сознание в своей правоте, несмотря на очевидную неправоту всего, что его окружает; способна постоянно напоминать, что мы искатели высших ценностей, что даже наша обездоленность, наши невзгоды делают нам честь — ведь они являются залогом истинной человечности».
Слова об «обездоленности» в устах Хини имеют кроме «всечеловеческого» вполне конкретный прямой смысл. Старший из девяти детей в семье ирландского фермера, он прекрасно понимал, что такое бедность и тяжелый труд. Он знал и другую, более жестокую обездоленность — был свидетелем войны в Ольстере и пытался «освоить» это страшное насилие поэзией.
Общая, «по всем направлениям», отверженность ирландцев, «этих цыган Европы», для него сошлась с предопределенным одиночеством поэта на земле: Хини осознавал, что его место особое, проклятое, выделенное («И не пленник я, и не доносчик; / Внутренний эмигрант, длинноволосый / И глубокомысленный деревянный ирландский солдатик, / Избежавший резни, / Взявший защитный окрас / Глины, коры» (перевод А. Ливерганта)). То есть ровно то место, находясь на котором следует писать стихи.
Осознание этой своей принципиальной обездоленности не помешало Хини стать признанным мэтром, лауреатом всевозможных премий, уважаемым профессором. Его сборники до сих пор составляют две трети из всех продаваемых книг современных поэтов в Великобритании, но у нас его знают практически только за одно стихотворение — написанное на смерть его друга Иосифа Бродского. Его начало в переводе Григория Кружкова звучит так: «Джозеф, помнишь этот ритм? / Оден, твой любимый бритт, / Брел под гул таких же стоп, / Провожая Йейтса в гроб. / Я шагаю вам вослед, / Зажимая боль в куплет». Уже тогда Хини определил свое место рядом с главными поэтами XX века. И ни тогда, ни сейчас это не звучит преувеличением.