Наталья Гончарова и Михаил Ларионов окончили жизнь в парижской эмиграции. По завещанию хранительницы фондов художников Александры Томилиной коллекция их произведений и архивы в 1988 году были переданы советскому правительству. Историю возвращения наследия Ларионова и Гончаровой корреспонденту Ъ МИЛЕНЕ Ъ-ОРЛОВОЙ комментирует доктор искусствоведения, заведующий отделом русского искусства Государственного института искусствознания ГЛЕБ ПОСПЕЛОВ, принимавший фонды художников в Париже.
— Расскажите, кто такая Александра Томилина.
— Личный союз Ларионова и Гончаровой распался уже вскоре после их переселения во Францию. Хотя сохранялся семейный очаг и теснейшее творческое содружество, они оба обзавелись новыми привязанностями. Во всяком случае уже в 1921 году, когда тот или другая уезжали куда-нибудь из Парижа и переписывались между собой, Гончарова не забывала передавать поклоны Шурочке, а Ларионов — Оре. Оря — это Орест Иванович Розенфельд, русский меньшевик, а в эмиграции французский социалист, ближайший сотрудник Леона Блюма, французского премьера периода "Народного фронта". А Шурочка — это и есть Томилина, с которой Ларионов познакомился уже вскоре своего поселения в квартире на углу улиц Сены и Жака Калло. Она жила на той же лестничной клетке и служила в какой-то из парижских библиотек. Русская по происхождению, дочь известного банкира Клавдия Томилина (его именем назван один подмосковный поселок), она на долгие годы сделалась самым близким для Ларионова человеком. В 20-е годы она была его натурщицей. Как писала безжалостная Нина Берберова, Ларионов "пишет желтенькой краской желтенькую женщину с желтенькими волосами и низким тазом". В 50-е годы, когда Ларионова разбил паралич, Томилина сделалась его сиделкой, выводившей старика погулять до набережной Сены.
— Каким образом Томилина оказалась владелицей работ Гончаровой и Ларионова?
— В 1956 году Гончарова и Ларионов впервые зарегистрировали свой брак — чтобы в случае смерти сделаться наследниками друг друга, а в 1962-м, после кончины Гончаровой, Ларионов женился на Томилиной, которая позднее стала наследницей обоих.
— Но коллекция не попала в Россию целиком?
— К сожалению, нет — мы получили лишь часть того, что, умирая, оставили художники в своей парижской квартире. Когда в 1915 году они уезжали из России, то не взяли с собой ни рисунка. Правда, некоторые их работы к тому времени уже были на Западе — остались в 1914 году в парижской галерее Поля Гийома после выставки. Когда их московский дом в Трехпрудном переулке в Москве конфисковали, их друзья сложили все работы на подводу, "как следует утрамбовав", как писали им в письме, и препроводили в Государственное хранилище картин, которым заведовал Виноградов, друг Ларионова. И только в конце 20-х годов их удалось переправить в Париж — из Ленинграда пароходами "Совморфлота". Тогда же некоторые работы были проданы в Третьяковку и Русский музей — перевозку надо было оплачивать.
— Почему Томилина решила завещать коллекцию Советскому Союзу?
— Такова была воля художников. Они оба до конца жизни мечтали о возвращении в Россию и потому старались сохранить как можно больше работ. Заслышав о нашей "оттепели", Ларионов совещался с Львом Жегиным по поводу своего возможного переселения в СССР — если у нас окончательно "потеплеет" и если "позволит здоровье". Зная об этом, Томилина еще до оформления завещания передала в СССР многие материалы из коллекции. Самым эффектным даром, сделанным ею в 1966 году Русскому музею, были "Евангелисты" Гончаровой — ансамбль из четырех холстов, считающийся одним из лучших произведений художницы. Однако работа осела в запаснике, что было прекрасно известно Томилиной. В те же 60-е она предлагала тогдашнему директору Третьяковки Лебедеву, который ее навестил в Париже, устроить выставку Михаила Ларионова. Но директор так ничего и не предпринял.
Отчаявшись добиться чего-нибудь от советских официальных кругов, Томилина стала сама организовывать многочисленные выставки из своей коллекции в Европе и Америке. Последней из них стала выставка Ларионова, состоявшаяся в 1980 году в Ленинграде и Москве. Когда я в 1977-м был у нее на улице Жака Калло, отбирая картины для этой выставки, она говорила: "Я хочу, чтобы после моей смерти наше посольство опечатало эту квартиру". Но этого не произошло — и мы многого недосчитались. Кое-что исчезло бесследно. Многие работы были проданы с выставок — произведениями Ларионова пополнились собрания Музея современного искусства в Париже, коллекции Леонарда Хаттона и Никиты Лобанова-Ростовского, Петера Людвига и в особенности Франсуа Дольта в Швейцарии, который в последние годы жизни Томилиной стал играть роль ее душеприказчика.
Но все же основную часть наследия художников мы получили в 1987-1988 годах после смерти Томилиной по ее завещанию.
— Почему же эти работы так долго не показывались в России?
— Предполагалось, что Советский Союз должен уплатить налог на наследство: по французскому закону, это 60 процентов его стоимости. Но надо было определить эту стоимость! Парижский эксперт Пьер Рожон осуществлял оценку с французской стороны, я — с советской. Мы до хрипоты торговались из-за каждой картины: он заламывал несусветные цены, я стремился держать их в границах разумного. Но выяснилось, что от советского правительства не удастся получить ничего для уплаты налога. Тогда было принято решение расплатиться с Францией работами художников: специалисты из Центра Помпиду отобрали то, что, по их мнению, было нужно французским музеям, остальное отпустили бесплатно. Из коллекции было взято 67 картин и рисунков, которые были показаны в 95-м году на выставке Ларионова и Гончаровой в Париже с элегантным подзаголовком "Дар советского государства французскому государству".