Смерть суфражистки
Что сделала Эмили Дэвисон для избирательного права женщин
Это кажется невероятным — но момент, когда жеребец по имени Энмер, принадлежащий королю Георгу V, убил Эмили Дэвисон, выбежавшую ему наперерез во время скачек в Эпсоме 4 июня 1913 года, запечатлен на кинопленке. Оцифрованный ролик запросто выложен на YouTube. Это семиминутный фильм компании Pathe об этом дерби — то есть практически светская кинохроника: Эпсом был главным ежегодным светским событием поствикторианской Англии (в тот год, кроме короля, лошадей на скачки выставили среди прочих бывший премьер-министр лорд Розбери и барон Леопольд Ротшильд). Общие планы карет, шляп и лошадей перемежаются хладнокровными титрами «Прибытие Его королевского величества», «Старт», «Вид с холма». Титр на шестой минуте гласит: «Смерть суфражистки, попытавшейся сбить с ног лошадь короля». После того, как эта надпись исчезает, мы видим пустую скаковую дорожку, потом приближаются мчащиеся всадники, потом один из них внезапно падает, а потом в течение нескольких секунд кадр почти пуст — и только в левом нижнем углу можно различить серую закорючку, в которой при большом желании можно распознать распластанную женскую фигуру. Над ней кто-то неуверенно склоняется, и тут кадр заполняет толпа.
Эмили Дэвисон был сорок один год. Она закончила с отличием Оксфорд (но магистерскую степень не получила — просто потому, что научных степеней женщинам не полагалось), работала учительницей и гувернанткой, а в 1908 году оставила преподавание, чтобы полностью посвятить себя деятельности Женского социально-политический союза, одного из самых радикальных суфражистских объединений, боровшихся за предоставление женщинам права голоса путем «гражданского неповиновения и разрушения государственной собственности».
Члены этой организации, основанной в 1903 году, Эммелин Панкхёрст и ее дочь Кристабель стояли на позициях активного, но по возможности бескровного протеста — предполагались, например, поджоги общественных зданий (в 1912-м им удалось кинуть зажигательную бомбу в Вестминстерском аббатстве, а в 1913-м — разрушить одну из построек в ботаническом саду Кью-гарденс), но делать это предписывалось так, чтобы избегать человеческих жертв.
Сейчас многие акты суфражисток выглядят довольно нелепыми: Эмили Дэвисон однажды на улице набросилась с кулаками на невинного прохожего, которого приняла за канцлера Ллойда Джорджа. Но многим из них нельзя отказать в остроумии — накануне всеобщей переписи 1911 года она умудрилась тайком переночевать в шкафу в Вестминстерском дворце, чтобы наутро с полным правом поставить в графе опросного листа «проживание» запретную для женщин Палату общин. И уж во всяком случае суфражисток нельзя обвинить в недостатке самоотверженности — за время своего «активизма» Эмили Дэвисон девять раз побывала в тюрьме, где неизменно объявляла голодовку.
В июне 1912-го, под конец очередного шестимесячного заключения, в знак протеста против унизительного принудительного кормления, которому ее и других голодающих заключенных-суфражисток подвергало начальство Холлоуэйской тюрьмы, Дэвисон бросилась с десятиметрового пролета железной лестницы и сильно повредила спину. Во многом в ответ на этот демарш парламент принял знаменитый закон, прозванный «Актом кота и мыши» — согласно ему обессиленные голодом суфражистки отправлялись из тюрьмы домой на лечение (чтобы государство не могло оказаться виновным в их смерти), но потом должны были возвращаться в тюрьму, чтобы «досидеть» положенный срок.
То, что женщины не могли участвовать в политической жизни именно в Британии (во многих американских штатах, скажем, к десятым годам прошлого века женщины уже могли избирать и избираться), выглядит особенно парадоксальным — ведь самыми известными и самыми успешными правителями этой страны были женщины. И особо показательным — несмотря на всеобщее преклонение перед недавно умершей королевой Викторией, общественное неприятие женской борьбы за право голоса было огромным — потому что сила предрассудка всегда оказывается мощнее аргументов реальности. Суфражистки противостояли не только и не столько парламентариям-мужчинам, сколько «приличным» британцам обоих полов, которым не нравились эти «взбалмошные и всюду лезущие со своим мнением бабенки». (Картина, кстати, практически идентичная той, что сложилась у нас сегодня в отношении прав секс-меньшинств или «зажравшихся» предпринимателей — но это так, в скобках.)
Но болото поствикторианского общественного бесчувствия все же могло всколыхнуться. По многим свидетельствам, в день похорон Эмили Дэвисон «весь Лондон затаил дыхание» — шесть тысяч женщин промаршировали мимо Букингемского дворца к церкви Святого Георгия в Блумсбери, где состоялось отпевание. Они несли пурпурные знамена, на которых были написаны последние слова Жанны д’Арк: «Продолжай сражаться — и Бог дарует тебе победу».
Во всем этом, конечно, была некоторая нарочитость, даже спектакль: утверждение, что любому «общему» делу необходим свой мученик, тогда еще не было таким общим местом, как сейчас, но многие, в том числе Эммелин Панкхёрст, которую, более чем кого бы то ни было из тогдашних суфражисток, можно назвать «настоящим политиком», уже это понимали. Но Эмили Дэвисон — она и была мученицей. В дело женского равноправия она верила с религиозным экстазом и готова была пожертвовать для него чем угодно. И хотя до сих пор не выяснено — решила ли она в день дерби демонстративно покончить с собой во имя своей миссии или случайно попала под копыта королевского коня, пытаясь привязать к его уздечке флаг с лозунгом «Право голоса — женщинам!», ее жертва и ее страсть не подлежат никакому сомнению. И ее гибель, как и полагается мученической смерти, стала символом, знаком — пусть не женской правоты, но женской готовности.
Вернувшись в тот день со скандальных скачек, король Георг V записал у себя в дневнике, что предприятие оказалось «сплошным разочарованием» и «несчастные жокей Джонс и конь Энмер вместо того, чтоб скакать, оказались на обочине», а королева Мария послала жокею Герберту Джонсу телеграмму с пожеланиями побыстрее оправиться от ущерба, нанесенного «жестокой лунатичкой». Однако полностью оправиться несчастному жокею не удалось.
Джонс говорил, что «лицо этой женщины преследует его», и довольно быстро перестал вообще участвовать в скачках. А когда в 1928 году (в том самом, когда все женщины Британии наконец-то получили право голоса) умерла Эммелин Панкхёрст, он неожиданно появился на похоронах с венком «в память миссис Панкхёрст и мисс Эмили Дэвисон».
Еще двадцать лет спустя тело Герберта Джонса нашли простертым на полу наполненной газом кухни. Так что совсем «без человеческих жертв», как это было рекомендовано уставом Женского социально-политический союза, протест Эмили Дэвисон не обошелся.