"Ощущение близости с поклонниками дает интернет"

Интервью рок

В рамках турне в поддержку нового альбома "Mala" американский певец ДЕВЕНДРА БАНХАРТ выступил в Москве на открытии IV ежегодной выставки "Lexus Hybrid Art" в "Манеже" и нашел время для ответов на вопросы АННЫ ГАВРИЛОВОЙ и БОРИСА БАРАБАНОВА.

— Поклонники ваших ранних альбомов привыкли видеть вас в образе длинноволосого хиппи, а сейчас на сцене короткостриженый рокер в костюме. Легко ли вам далась эта метаморфоза?

— Один мой знакомый рассказал мне сегодня историю. Он прогуливался около дома — одной из семи московских высоток. И его мама рассказала ему, что, когда их построили, их никто не воспринимал всерьез, люди говорили: "Что за уродство!" А потом прошло всего десять лет, и все уже считали эти дома шедеврами архитектуры. То, что непривычно поначалу, вскоре становится нормой. Мои татуировки были ненастоящие, я их смыл. Что же касается волос... Мне 32 года вообще-то. Было бы странно, если бы я сейчас выглядел так же, как в двадцать два.

— Да уж, ваше первое выступление в Москве было слегка сумасшедшим, а теперь вы выглядите как настоящий джентльмен.

— Spasibo!

— Были времена, когда вы записывали альбомы при помощи портостудии, а иногда и просто на автоответчик. В этом плане, как я понимаю, тоже многое изменилось.

— Мой последний альбом записывался с использованием аппаратуры разных эпох. Это были ленточные магнитофоны 1970-х и 1980-х, это были новейшие Pro Tools, это были какие-то дорогие программы для iPad. Что-то делалось просто при помощи телефонов. Но самое большое удовольствие я получил от работы со старыми синтезаторами. Если раньше нам нужно было записать собачий лай, мы искали собаку, потому что у нас не было подходящей студии. Теперь у нас есть новая студия, в которой мы можем создать собачий лай при помощи электроники. Или обработать его или, скажем, пение птиц так, как мы хотим. То же касается инструментов. Если мы можем добиться в студии звука старой гитары, мы не станем тратить время на поиски винтажного инструмента на блошиных рынках. Новая гитара дешевле.

— Были времена, когда вы очень тесно общались с публикой на концертах. Кто-то задавал вопросы из зала, кто-то даже взбирался к вам на сцену. Это тоже все в прошлом?

— Нет, я бы сказал, что теперь мы с моими поклонниками стали еще ближе. Если речь идет о том, что люди пели вместе с нами на сцене, то в какой-то момент я решил с этим притормозить. Но я в любой момент могу вернуться к этой практике. Ведь таким образом я увидел множество людей, которые действительно искренне относились к моей музыке. И на моих первых концертах у меня еще свежи были воспоминания о том, как я сам относился к своим любимым музыкантам. Если кто-то из них дал бы мне такую возможность, я был бы на седьмом небе от счастья. Но в итоге сам я устроил такие сейшены с аудиторией всего несколько раз, потому что в один прекрасный день я дал свою гитару кому-то из фанов, и он просто уронил ее, разбил. Это была гитара, на которой я играл десять лет. Короче, я завязал с этим. А сейчас то же ощущение близости с поклонниками дает интернет.

— Не так давно вы приняли участие в записи трибьют-альбома к 70-летию Каэтану Велозу. Вы по-прежнему чувствуете духовное родство с бразильской музыкой?

— Конечно. У меня полно записей бразильцев, и они во многом сформировали мой стиль. Я думаю, что эти теплые чувства к бразильской музыке я унаследовал от своего отца. А человек, благодаря которому множество людей в мире узнали бразильскую музыку, это Дэвид Бирн. Каэтану я впервые услышал на сборнике, который составил Дэвид Бирн, там же были Жоржи Бен Жор, Жуан Жилберту, Жилберту Жил, Милтон Насименту. Когда я впервые услышал Os Mutantes, они буквально взорвали мне мозг. Я уверен, что если бы услышал эту музыку в своем нынешнем возрасте, то тоже был бы впечатлен, но если ты получил этот опыт в юности, то это не стереть ничем, это навсегда.

— Каэтану Велозу когда-то пришлось посидеть в тюрьме за свою музыку. К сожалению, такое происходит и в наши дни. В чем для вас как для художника состоит свобода и кто сегодня, по-вашему, является примером свободы в искусстве?

— В истории есть всего несколько образцов по-настоящему свободных художников. В музыке первый пример такого рода — это Бетховен. Но и в сегодняшней повседневной жизни я встречаю вполне свободных людей. Вот, смотрите, Федор Павлов-Андреевич, который организовал наше выступление здесь, чем не пример? Он работает в достаточно мейнстримовой среде, но свобода творчества у него в генах, ведь его мама — прекрасная писательница, да еще и поет, а сам он ставит авангардные пьесы. Он не боится меняться, двигаясь вперед. Множество людей вокруг полны вдохновения. Гарольд Бадд — один из моих героев... Джон Кейдж — вот уж поистине воплощение свободы. Майкл Джира из Swans... Но если нужно назвать одного человека, я бы назвал Джона Кейджа.