Самый крупный театральный смотр мира — Авиньонский фестиваль — ждет смена руководства. На прощание его директора, Венсан Бодрийе и Ортанс Аршамбо, устроили грандиозный хит-парад европейской режиссуры
"Власть театрального безумия" (на фото), восстановленная в театре "Траублейн", и сегодня смотрится манифестом
У штурвала фестиваля Венсан Бодрийе и Ортанс Аршамбо простояли 10 лет, однако рулили они не в одиночку, каждый год приглашая себе в помощь так называемых ассоциированных артистов: швейцарца Кристофа Марталера, бельгийца Яна Фабра, немца Томаса Остермайера, итальянца Ромео Кастеллуччи — в роли "приглашенного худрука" за эти годы перебывали все крупнейшие реформаторы современного театра. Они же стали гостями феста и на этот раз: программа их фильмов и спектаклей, которая проходит в оперном театре, носит скромное название "Артисты дня". Собственно, в Авиньон стоило бы ехать хотя бы ради нее, однако это еще не все - есть и основная афиша, которую Бодрийе и Аршамбо формировали вместе с французом Станисласом Нордеем и конголезцем Дьедонне Ньянгуна.
Кристоф Марталер, в 2010-м потрясший одних и возмутивший других масштабной сатирической фреской "Папперлапапп", высмеивающей псведохристианскую Европу, на сей раз ограничился изящной комической завитушкой "Кинг сайз". Четыре персонажа, оказавшиеся в буржуазном гостиничном номере, точнее, в "королевской" кровати, поют колыбельные — от классических песен Моцарта до каких-то скабрезных стишков, дружной шеренгой ходят в туалет, позже появляясь из стенного шкафа, и в конце концов засыпают, иллюстрируя никчемность и вымороченность современного европейца. Юмор в спектакле фирменный, а масштаб — увы, не тот. Однако Марталер, явно устроивший себе в этом году передышку, может спать спокойно — осмысление сомнительных достоинств современного социума продолжает режиссер Штефан Кэги, участник немецко-швейцарской группы "Римини протокол", выбирающей для своих представлений самый неожиданный формат и место. Его спектакль-прогулка "Дистанционный Авиньон" начинается на кладбище, где каждый из полусотни зрителей получает наушники. Приятный женский голос предлагает представить себя лежащим под одной из могильных плит, а потом представляется: "Меня зовут Рейчел, я робот, у меня нет тела, в отличие от вас, я не умру". Ведомая голосом толпа путешествует по "очагам" цивилизации, глядя на привычные ритуалы со стороны: супермаркет, парковка (голос просит встать возле понравившейся машины), университет (тут называет каждого из присутствующих академиком и просит написать на бумажке названия того "труда", который останется от тебя после смерти), остановка автобуса (покажите собравшимся fuck). В конце пути голос предлагает поднять правую руку вверх и изобразить манифестацию, а после попить воды из фонтана, размышляя о преимуществах демократии и наблюдая, как миллионы капель смешиваются в поток: "Вы доверяете власти большинства? Но ведь люди не могут смешаться в поток, как капли воды". Солнце жарит, привычные ко всему авиньонцы не обращают внимания на толпу сумасшедших в наушниках, послушно бегающих по улицам. Но кто-то из 50 участников все время отстает, кому-то плохо — сомнений насчет "единства" не остается.
Спектакль-лекция "Похвала беспорядку и мастерству", показанный известной исследовательницей театра Мишель Кокосовски и режиссером Станисласом Норде, тоже можно назвать путешествием, но по истории театра. Хайнер Мюллер, читающий свои стихи на фоне берлинского кладбища, Пина Бауш, танцующая в великом "Кафе Мюллер", подслеповато щурящийся на камеру Ежи Гротовский — фрагменты видео проецируются прямо на стену средневековой церкви, где и собралась публика. Некачественное изображение лишь усиливает ностальгию — похоже, то немногое, что осталось от корифеев театра, исчезает прямо на наших глазах. Впрочем, один корифей еще с нами. Анатолий Васильев, давний друг и объект исследований Мишель Кокосовски, тоже принимает участие в вечере, вспоминая недавнее и абсурдное прошлое: в 2006-м приказом мэра Лужкова у его театра отняли родовое гнездо, здание на Поварской, и Васильев уехал в изгнание. Видео и фрагменты воспоминаний режиссеров ХХ века перемежаются неожиданными, задиристыми комментариями Кокосовски. Этот театральный амаркорд растянут почти на 9 часов, но не теряет нерва и ритма, а главное — зрителя. Авиньонская публика, конечно, особая, но вообще спрос на такого рода вечера у французов велик.
Перелистать историю театра и найти в ней свое место решил и бельгиец Ян Фабр, чей спектакль стал гвоздем нынешнего фестиваля - по крайней мере, его первой половины. Анфан террибль европейского театра, чье руководство Авиньоном в 2005-м вызвало скандал и вмешательство министра культуры, Фабр считает театр самым главным, все объединяющим искусством. Впервые показанная еще в 1984-м, его знаменитая "Власть театрального безумия" (Le Pouvoir des Folies Theatrales), восстановленная режиссером год назад в бельгийском театре "Траублейн", и сегодня смотрится манифестом. Шеренги голых тел, растоптанные живьем лягушки ("зеленые" могут не беспокоиться, это все же трюк) — назовите любое театральное хулиганство, и я отвечу, что оно есть у Фабра. И все же его спектакль — одно из самых совершенных театральных зрелищ.
Вы уверены, что драматизм интонаций зависит от смысла слов? Заставьте актеров бежать, выкрикивая названия великих спектаклей последних двух столетий — от оперы Вагнера "Кольцо Нибелунгов" до чеховской "Чайки" в МХАТе и "Гамлета" Гордона Крэга. А потом обратно к Вагнеру и так без конца — пока выкрики не обретут остроту предсмертной исповеди. Заставьте одну актрису раздеваться, повторяя имя Антонена Арто, а другую — петь арию Кармен, получая пощечины,— интонации будут незабываемы. Однако, десакрализуя театр, глумливо тыча зрителю в лицо изнанку любого приема, словно груду кишок в "анатомичке", Фабр на самом деле утверждает его мощь. Только, по Фабру, мощь театра не в слове и сюжете, а в соединении точно найденного ритма, света, цвета, пластики голых тел, которые в его спектакле так же прекрасны, как на полотнах Возрождения (они проецируются на задник). Зал четыре часа наблюдает диковатые сцены. Например, как под арию из "Нибелунгов" на фоне фрагмента Сикстинской капеллы Микеланджело по сцене движутся два голых человека в коронах, а строй одетых преспокойно бьет тарелки, выкрикивая годы и имена: Мейерхольд, Гротовский, Пина Бауш — медленно подбираясь к заветному 1982-му, когда Ян Фабр основал свой театр. Его имя упомянут только в самом финале — актер, без конца повторяющий величественную вагнеровскую арию, буквально выбьет его у голой актрисы, нещадно шлепая ее по заду...
"Что за вонючие таджики тут сидят?" — бросали бельгийцы русским зрителям в 2009-м, на фестивале NET, во время московского показа "Оргии толерантности", злой фабровской сатиры на общество потребления. В каком-то смысле его нынешний, еще более бесстрашный, хоть и аполитичный спектакль задевает нас куда сильнее. Ведь сам факт его существования доказывает, что весь наш нынешний театр с его пристрастиями к драматургии и четкому сюжету — безнадежная архаика, притворяющаяся живым искусством. Вот потому, вероятно, никого из русских режиссеров, кроме Анатолия Васильева, в программе Авиньона в последние годы замечено не было. Впрочем, будем честны: архаичных спектаклей полно и во Франции, да и вообще Жан Вилар, основавший фестиваль в 1947-м, делал его в расчете на разных зрителей, от интеллектуалов до домохозяек. В следующем году фестиваль возглавит Оливье Пи — нынешний глава парижского "Одеона" несколько раз гастролировал в Москве и даже поставил спектакль в МАМТ им. Станиславского и Немировича-Данченко. Так что ситуация с русскими в Авиньоне вполне может измениться.