Большая перемена

Отправлен в отставку директор Большого театра Анатолий Иксанов. Сергей Ходнев не смог сдержать свои эмоции.

Фото: Сергей Киселев, Коммерсантъ  /  купить фото

Вот уволили Анатолия Иксанова. "Хапуга! — улюлюкали вслед комментаторы в интернете.— Кровопийца! Гонитель Цискаридзе! Похититель дверных ручек!" И радовались: ну наконец-то, наконец-то покарали изверга, теперь русская культура вздохнет спокойно.

Память у таких комментаторов обычно довольно короткая, особенно по сравнению с тринадцатью годами иксановского правления на Театральной площади, так что не все из абсолютно вопиющих преступлений против русской культуры они так сходу вспомнили. Десятилетней давности увольнение Анастасии Волочковой припомнили не все, увольнение из театра Николая Баскова — и того меньше, а ведь страшные это были потери для Государственного академического Большого театра, просто невосполнимые.

Что бы еще вспомнить возмутительное? Ну вот, например. В середине двухтысячных благодаря Большому внезапно оказалось, что опера — страшно важная вещь, и не просто в культурологическом смысле, но и в общественном тоже. И такого в новейшей истории прежде, пожалуй, не было. Вы можете вспомнить еще случаи, когда высший законодательный орган страны на полном серьезе изучал и обсуждал, горячась, оперное либретто? А между тем это было в 2005-м, когда готовилась к постановке опера Леонида Десятникова "Дети Розенталя" на либретто Владимира Сорокина. Что тогда было! Демонстрации нашистов, ток-шоу на телевидении, где самые неожиданные люди вроде Ирины Хакамады обсуждали проблемы оперного искусства, бурные дискуссии в социальных сетях и как венец — слушания в Государственной думе с целью узнать, приличное оно, это либретто, или неприличное (оказалось, что приличное). Да, мириады возмущавшихся сводили свои аргументы к тому, что опера должна быть успокоительной, с толстыми тетками и пыльными декорациями, и никак иначе. Но сам факт того, что огромное количество людей вдруг стало пытаться отвечать самим себе на вопросы "Зачем опера нужна сейчас?", "Какой должна быть современная опера?", "Каким должен быть современный Большой?", причем без понуканий, без министерских инструкций, без национальной программы "Культура России", а по своей воле,— это было поразительно.

Потом был черняковский "Онегин", и опять оперный спектакль обернулся событием года. Повторить теперь за кем-то, что это было надругательство над русской культурой, конечно, дело нехитрое. Но надо было видеть, как люди ломились на "Онегина". И потом, разойдясь восвояси, все спорили, обсуждали, доказывали, восхищались, ругались — не день и не два, а какое-то немыслимое по обычным театральным меркам время. Были тогда люди, которые невольно, как сказали бы сейчас, растащили оперу на мемы и неделями вставляли в дружеские беседы "вообрази: я здесь одна, никто меня не понимает", "кругла, красна лицом она", "я в ослепительной надежде" или еще что-то, смотря по ситуации. Были люди, которые впервые со школьной скамьи дали себе труд перечитать Пушкина — и впервые в жизни делали это с азартом. Если это надругательство, то какое-то совсем не удавшееся.

Из позднесоветского ГАБТа, помпезно-экзотической сцены при дворе ЦК КПСС, Большой превратился в гораздо более открытый и современный театр. Который, тем не менее, при всей решительности (иногда даже дерзости) многих творческих инициатив со всем возможным почтением относится к собственным традициям, сохраняя и восстанавливая спектакли Григоровича, Баратова, Покровского. Да, организационной прозрачности и поворотливости во многих вещах ему все еще недостает. Да, самому Анатолию Иксанову на его посту, может быть, недоставало харизматичности и властности (даже враги не могут его упрекнуть в том, что он кричал на подчиненных или позволял себе публично огрызнуться в ответ на хамские выпады в свой адрес). Но факты все равно налицо. В 90-е был сиротливый полунищий театр, живущий на обломках траченого величия и ни о какой мировой славе не мечтающий. Сегодня есть театр, чей международный бренд — уже отнюдь не призрак. Этот театр регулярно выезжает на весьма почетные гастроли. В 2006-м, например, был в Лондоне с оперными гастролями, чего и в советские-то времена не случалось, в 2008-м тот же "Онегин" Большого театра беспрецедентным образом открывал сезон Парижской оперы, в 2009-м шел на сцене "Ла Скала". На премьерах в зале Большого можно видеть влиятельных театральных менеджеров мира, да и сами эти премьеры часто выпускают знаменитейшие западные режиссеры: за 13 лет в Большом работали Петер Конвичный, Роберт Уилсон, Грэм Вик, Дэвид Паунтни, Франческа Замбелло, Пьер Луиджи Пицци. Кропотливо выстраивать планы на пять--семь сезонов вперед, оперативно работать с агентами, приглашая первоклассных певцов, хореографов и дирижеров,— теперь это для Большого, почитай, привычное дело. И как будто бы отвечая на возможные обвинения — мол, а чегой-то у вас столько приглашенных певцов, где свои хорошие артисты у главного театра страны — Большой несколько лет назад основал молодежную оперную программу и успешно собирает хорошие голоса со всей страны, давая им, как теперь уже ясно, отличную подготовку.

Но нет, узнаем мы от нахмурившегося министра, в Большом театре совершенно внезапно обнаружилось непростое положение, нужно обновление. Безвинная кровь Николая Баскова, Анастасии Волочковой и прежде всего, конечно же, Николая Цискаридзе вопиет об отмщении. И устраивается эта отставка, поспешная, в совершенно неподходящее время, со стыдной подковерной грызней и утечками. Что делать, говорит государство, нужна модернизация. Хотя уж в чем-в чем, а в недостаточном стремлении к модернизации Анатолия Иксанова никогда не упрекали даже злейшие хулители.

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...