Музей / кадры
Проработав более полувека директором российского Государственного музея изобразительных искусств им.Пушкина, Ирина Антонова решала оставить пост
Фото: Юрий Мартьянов, Коммерсантъ / купить фото
Директор российского Государственного музея изобразительных искусств им. Пушкина (ГМИИ) Ирина Антонова ушла в отставку. Этот пост она занимала 52 года. Теперь на место госпожи Антоновой пришла галеристка Марина Лошак, а для бывшего директора специально создан пост президента ГМИИ.
Ирину Антонову назначила директором министр культуры СССР Екатерина Фурцева, а теперь вот уволил глава министерства культуры РФ Владимир Мединский: sic transit, так сказать, gloria mundi. В истории музея по своей значимости фигура Ирины Александровны стоит наравне с персоной его создателя Ивана Цветаева. Госпожа Антонова проработала в музее почти 70 лет, 52 года из которых занимала кресло директора.
Формально основной корпус теперешних коллекций ГМИИ сформировался, конечно, до того, как она возглавила музей. Сначала объединили цветаевский музей слепков с коллекциями Московского публичного и Румянцевского музеев, дополнив результат экспроприированным из дореволюционных частных коллекций искусством, потом, уже в 1930-е, появились старые мастера из Эрмитажа. А уже после войны в фондах оказались и вещи из собрания упраздненного Музея нового западного искусства. Однако публика, надо полагать, настолько привыкла к бессменному директору музея, что многие наверняка убеждены, что это именно Ирину Антонову нужно благодарить и за само появление в Москве музея мирового искусства.
Впрочем, многое из того, что она делала на своем посту, начиная с "оттепельных" лет,— факт не одной только истории ГМИИ, и даже не одной только отечественной музейной истории вообще. Визит леонардовой "Моны Лизы" или рафаэлевской "Дамы под покрывалом", невиданные гастроли шедевров из мюнхенской "Старой Пинакотеки" или коллекции Тиссена-Борнемисы, прорывное появление "упадочно-буржуазных" импрессионистов в основной экспозиции или не менее прорывная выставка "Москва--Париж" — все это было из разряда общественных сенсаций, а не тихих музейных радостей.
И не следует думать, что сейчас, в 2010-е, за давностью лет и преклонным возрастом властительница превратилась в короля, которого играет свита. Ничего подобного, госпожа Антонова до вчерашнего дня крепко держала власть в кулаке. Посмотрим, может, и теперь, на новом посту, как будто бы церемониальном, она эту хватку все же сохранит: это было бы очень в духе человека, который на десятом десятке может водить машину.
Но правда, и надо иметь смелость называть вещи своими именами, состоит в том, что сегодняшнее положение за фасадом ГМИИ производит впечатление тупика или, по крайней мере, безнадежной стагнации. Рядовой уровень выставок, которые делает сам музей сейчас, совершенно не достоин музея, претендующего на одно из ведущих мест в мировых рейтингах. Есть показы графики, есть частные коллекции, есть помпезные чужие выставки, для которых музейные площади снимают сиятельные арендаторы. Но эпоха, когда ГМИИ блистал оригинальными, интересными, зачастую неподражаемыми кураторскими концепциями, ушла в прошлое. И если скрепя сердце можно сказать без большой уверенности, что оригинальность в музейном деле — вещь поверхностная, то стратегическая осмысленность и качество проводимой музеем научной работы — это уже не шутки, а к качеству этому тоже могут возникнуть вопросы. И не потому, что искусствоведы — дармоеды, ни бельмеса не сведущие в эффективности, а потому, что яркие и одаренные специалисты в ГМИИ нечасто задерживались. Поскольку не сходились характерами с госпожой директором, чья резкость и деспотичность, увы, хорошо известны.
Да, вероятно, именно этот характер был нужен для того, чтобы музей спокойно пережил пятерых генсеков, перестройку и постсоветские годы. Но, пережив их, он остается в странном положении уважаемого и обласканного властью учреждения, где за убогие зарплаты как-то работают люди, вынужденные сносить произвол и музейного начальства, и министерской бюрократии, в основном довольно уже пожилые. Не похоже, чтобы это предвещало музею лучезарное будущее.
Как бы там ни было, в вопросе нового директора руководство РФ сделало выбор в пользу человека со скорее галерейным, нежели академическим бэкграундом, причем заручилось при этом полной поддержкой Ирины Антоновой. Тем не менее сейчас, в течение первых суток после нового назначения, сулить музею образцово-показательное по всем параметрам будущее пока явно рано — учитывая огромный фронт работ, который стоит сейчас перед новым директором, а также не всегда стабильное и цветущее правление тех, кто в подобные учреждения назначается волевым приказом сверху, а не постепенно приходит к своему посту изнутри самого музея — как это было и с Ириной Антоновой.
Марина Лошак: это не просто музей, это гигантская работа и ужасная ответственность
Свое первое интервью в должности директора Государственного музея изобразительных искусств им. Пушкина МАРИНА ЛОШАК дала корреспонденту "Ъ" МАРИИ СЕМЕНДЯЕВОЙ.
Фото: Дмитрий Коротаев, Коммерсантъ / купить фото
— Как давно вам предложили занять кресло директора Пушкинского музея?
— Совсем недавно. Это случилось на Венецианской биеннале, когда наш самолет приземлился в аэропорту. Первый звонок, который раздался у меня, был от Ирины Александровны. Она сказала, что у нее ко мне серьезный разговор. Когда я вернулась из Венеции, буквально на следующий день мы с ней встретились, и она сказала, что ощутила необходимость передать кому-то свои полномочия. По ее словам, она долго об этом думала и чувствует, что я должна быть ее преемником. Для меня это было совершенно неожиданно, у меня даже не было моральной готовности дать ответ. Я пыталась сказать, что есть люди лучше меня и те, кто хочет этого больше. Мне нужно было посоветоваться с близкими людьми, потому что это не просто музей, это гигантская работа и ужасная ответственность. Я очень волнуюсь по этому поводу, потому что многого не знаю. Однако, придя в Манеж, я почувствовала вкус к кризисному менеджменту, к адреналину, к ощущению дела с длинным будущим. Это очень важно — видеть дальнюю перспективу, мы часто об этом забываем и теряем это ощущение, а оно дает надежду. Все мои близкие сказали, что надо принимать предложение. Через неделю я дала положительный ответ, а затем я не делала ничего. Как понимаю, в министерстве шла разведывательная работа относительно меня. Я свое назначение воспринимаю исключительно как миссию.
— Понимаете ли вы уже, какой объем работы вас ждет?
— Это огромный объем. Сейчас все спрашивают, какими я вижу ближайшие планы музея. Нельзя ждать серьезного ответа на этот вопрос. Для того чтобы строить планы, надо вникнуть в дела поглубже, чем я сейчас. В музее работает несколько сотен человек, а знаю я из них примерно десяток — с кем-то сотрудничала, с кем-то дружу. Надо попытаться трезвой головой все оценить и понять, узнать фонды, понять поглубже сущность музея. Потому что музей я все-таки пока воспринимаю как зритель. Может быть, в этом и мое достоинство.
— И как вы воспринимаете музей в качестве зрителя?
— Прежде всего я его воспринимала как очаг либерализма. Несмотря на все, что там было, мое личное ощущение такое, что это музей, благодаря которому мы познавали мир, открывали и расширяли свои либеральные коридоры. Начиная с выставок «Париж—Москва» и «Берлин—Москва», я там многое увидела впервые. Особенно в те времена, когда мы не могли ездить по миру. Мы просто забыли уже, как это было. В «Московских новостях», например, где мой муж начинал работать, был некролог, посвященный смерти Виктора Некрасова, и это было невероятным событием. Такими же событиями были выставки в Пушкинском.
Также есть универсальная формула, которую Ирина Александровна мне сформулировала, по поводу университетского гена, который есть в духе музея. Университетский ген всегда связан с либеральной идеей. Эта тема глубоко ментальная, ее надо продолжать. Ничего реакционного, только либеральное.
— Есть ли что-то, что вам хотелось бы поменять в ГМИИ сразу?
— Я очень люблю этот музей, и сейчас, когда я туда вошла, я взглянула на него несколько отстраненным взглядом и ощутила себя, знаете, в замке из «Гарри Поттера». Абсолютно волшебная атмосфера, готическое наполнение, какие-то шумы, домовые. Разрушить это невозможно, нужно органически прорасти чем-то, оставляя это волшебное ощущение. Метафорически говоря, надо выбить все ковры. Любому учреждению нужно время от времени проветривание.
— О строительстве музейного квартала вы сейчас, наверное, тоже еще не готовы говорить?
— Я совершенно не готова пока ничего об этом говорить. Я в строительстве немного понимаю, но мне кажется, что важно создать жизнеспособную структуру из большого количества людей, которым ты доверяешь. Должны быть экспертные советы, рабочие группы и абсолютная информационная открытость. Я считаю, что с открытого информационного поля надо начинать. Думаю, это самое важное в нашей жизни. Демонстрация через разные современные приспособления работы музея — это очень интересно, я сама люблю за этим наблюдать. Мне нравится идея открытого хранения. Это как окна без занавесей в Голландии. У нас в стране любят ставни и заборы. Наша задача — все их убрать. Средства массовой информации должны быть нам большими помощниками. Я не жду, как многие мои коллеги, что меня будут хвалить. Это строительство — наша общая задача. Надо обязательно расширять экспертные советы, надо смотреть на вещи чуть шире, чем просто музейным взглядом. Я очень надеюсь на сотрудничество с городом, с городскими властями, деятельность которых я чрезвычайно высоко оцениваю. Думаю, что город в этом заинтересован больше, чем кто-либо. Я считаю, нужно, чтобы не только парки стали местом, где люди чувствуют себя органично, а чтобы музей тоже стал таким местом, где ты чувствуешь себя свободно. Музей должен стать уютным местом, куда хочется приходить и где хочется находиться: чтобы атмосфера была более дружелюбной. И это я говорю не только про Пушкинский музей — про все музеи в целом.
— Cвои проекты в Манеже и на ВВЦ вы покидаете?
— Нет, я надеюсь, что я их все пристрою в надежные руки. На должность я заступаю с 10 июля, это было договорено заранее, потому что мне нужно закончить дела с проектами Манежа на 2014-й и первую половину 2015 года. Здесь будет много важных выставок. Позабочусь о том, чтобы тут всем занялся человек, который сможет это продолжить.
— Сейчас в области музеев изменений больше, чем за последние 20 лет.
— Да, и будет еще меняться.
— Какие музеи в мире вы можете назвать своими любимыми? Может быть, вы уже можете сказать, на какие из них вы будете ориентироваться в своей работе?
— Их так много. Я люблю традиционные музе иногда даже больше современных. А старые музеи воспринимаю как тотальные инсталляции. Например, обожаю Прадо. Он сейчас ощущается в своей цельности как инсталляция, но я уверена, что и до него руки дойдут. Иногда современность подхода связана не с радикальными переменами, а с некой культурой языка — за счет очень простых вещей: света, навигации. Есть вещи, которые необходимы сегодня как воздух — например, Wi-Fi. С помощью простейших приемов можно начать двигаться вперед. Вообще музеи должны говорить на современном языке — ведь мы же с вами не пытаемся говорить на старославянском. Информационный поток в Москве очень быстрый, и есть необходимость постоянного обновления.
— В связи с этим, наверное, неплохо, что есть в городе места, где этот поток немного замедляется.
— Несомненно. Знаете, это прекрасно, когда ты можешь дать своему ребенку почитать ту же книжку, которую ты читал в детстве. Пусть она будет старая и потрепанная, но это именно та самая книга. И одновременно на полке у этого ребенка будет стоять книга из музейного магазина МОМА, например. Все должно быть рядом, как и в жизни. Мы же все равно картошку с селедкой и луком любим, но кто-то одновременно есть салат с осьминогом и теплым картофелем.
— А дала ли вам Ирина Александровна какие-то специальные инструкции?
— Пока что это вещи, касающиеся рабочих моментов, но она передает мне много инструкций, и я сама ее об этом прошу. Пока что, как я понимаю, она еще не осознала, что необходимость в принятии стратегических решений уже не ее обязанность. Человек это не сразу может осознать. С одной стороны, это очень здорово — переложить ответственность. С другой стороны, тяжело терять чувство, что ты можешь что-то изменить. Пока что она чувствует, что она ответственна за решения. Для нее важно, чтобы музей сохранился в его теперешнем внутреннем состоянии. И я готова эту косточку там оставить и продолжать растить из нее дерево.