Лица турецкого протеста

Турецкий премьер-министр Эрдоган назвал протестующих "маргиналами", "провокаторами" и "экстремистами". Корреспондент "Ъ" в Стамбуле Анастасия Горшкова спросила у протестующих, чего они на самом деле хотят.

Азерджан, 25, студент, журналист. Я присоединился к протесту после неадекватно жестокого разгона безобидных экологов. Я, так же как и все здесь, против Эрдогана, реальные требования пока что — отставка ответственных за насилие со стороны полиции, в том числе губернатора Стамбула Мутлу, освобождение всех арестованных во время протестов, прекращение использования слезоточивого газа против демонстрантов. Что дальше? Не знаю. Но и этих задач пока достаточно.

Волкан, 28 лет, предприниматель. Я не политический фанатик, у меня хорошее образование, карьера, свой бизнес. Протесты начались в защиту деревьев в парке, но я подключился к ним по другой причине. Когда во время жестокого разгона демонстрантов я увидел, что по телевизору вместо этого показывают пингвинов, я разозлился. В демократической стране СМИ должны быть свободными.

Эрдем, 26 лет, студент. Я участвую в протестах потому, что режим Эрдогана — диктатура. Меня лишили альтернативы. Мне незачем идти на выборы, потому что Эрдоган не допускает возможности появления реальной оппозиции, которая могла бы объединить всех, недовольных его политикой. Если в парламенте меня некому представлять, я пойду на площадь.

Аркан, 33 года, аналитик. Каждый день после работы я приходил в парк Гези. Все действительно началось с защиты парка, но теперь мы вышли на улицы, чтобы Эрдоган подал в отставку, как бы утопично это не звучало. И мы уже не уйдем. Он может разогнать палаточный лагерь, он может не сдержать своего обещания и уничтожить парк, но люди — не деревья. Он действует так жестко, пытаясь заставить нас молчать, потому что боится нас, я уверен. Моя альтернатива партии власти — CHP (республиканская народная партии Турции). Кемаль Кылычдароглу (лидер CHP — Ъ) вполне бы справился.

Шукру, 43 года, работник текстильной фабрики, болельщик футбольного клуба "Фенербахче". Здесь и сейчас битва. Мы победим, если будем поддерживать друг друга. Мы все очень разные, это правда, но болельщики, геи, левые, курды сплотились против общего врага. У нас есть список требований — сохранение парка, освобождение людей, арестованных во время беспорядков, прекращение полицейского беспредела, свобода собраний. Но это только начало.

Джихан, 28 лет, брокер. Я не понимаю, почему все говорят, что противников Эрдогана меньшинство или половина. Да, за его партию проголосовало 50%, но вообще-то 13% тех, у кого было право голоса, на выборы не пришли. Это означает, что нас большинство. И есть 6,5 млн людей, которым не за кого голосовать. Одна из проблем действующей политической системы — 10% порог голосов для прохождения партии в парламент. Его необходимо понизить до 2-3%, это было бы достаточно, чтобы создать альтернативу Республиканской народной партии и Партии национального действия (25,91% и 12,99% соответственно на выборах в Турции 2011 года — "Ъ"). Я считаю, что этими протестами мы добились успеха, мы показали, что есть некая новая сила, пусть пока неорганизованная, но с которой скоро нужно будет считаться.

Урфа, 21, футбольный фанат "Бешикташ", курд. У меня складывается ощущение, что мечта Эрдогана — радикальный ислам. Да, мы мусульмане, но мы живем в светском государстве, и нас не устраивает проводимая им политика "неоосманизации". Я не хочу, чтобы кто-либо вмешивался в мою личную жизнь, указывая, когда мне пить алкоголь и где целоваться.

Барзан, 34, веб-дизайнер, курд. Курдский вопрос в Турции по-прежнему не решен, и когда я говорю "свобода", я не имею в виду, что я курдский сепаратист. Но я хочу говорить на своем языке, я хочу читать книги на своем языке, я хочу, чтобы мои дети учили курдский язык в школе. Я против Эрдогана потому, что он умалчивает о многих проблемах, курдская — лишь одна из них. Если мы не сдадимся, если мы продолжим протесты, то можем все изменить. Вот вам пример — некоторые протестующие не любят курдов, но сейчас терпят, потому что нас объединяет одна цель.

Онур, 27 лет, дизайнер, живет в Италии. Эрдоган разрушил мою жизнь. Мне пришлось уехать из дома, из любимой страны, потому мой мир начали разрушать. На тот момент я не хотел бороться за него, за другое будущее страны, потому что не верил, что это возможно. Но я немедленно вернулся, когда начались протесты. Я не считаю, что Гези — наше поражение. Мы сделали там все как активисты, мы отстояли парк. И самым правильным было бы уйти, не дожидаясь разгона, тогда это было бы настоящей победой. Потому что Эрдоган хотел бы, чтобы мы сфокусировались только на парке, но проблема не в парке, а в нем самом. Надо действовать дальше. У него — 50% голосов избирателей, дубинки и слезоточивый газ, но мы наконец увидели друг друга и теперь можем победить. Наше главное оружие — интернет, где мы можем свободно делиться своими идеями и показывать реальность. Я не знаю пока альтернативной Эрдогану кандидатуры, но именно он сделал все, чтобы ее не было. Поэтому ее нужно создать нам самим. Нас шанс — новая социалистическая партия. Я не левый, но сейчас просто нет другого выбора.

Куршад, 27 лет, юрист. Меня, например, возмущает, что Эрдоган пытается постепенно стереть Кемаля Ататюрка из истории. Он убрал его фотографии из школьных учебников, убрал из них и его манифест. И это просто частный пример того, как меняется эрдогановская Турция. 12 июня полиция ворвалась в здание суда, где мы скандировали лозунги в поддержку протестующих. Нас, юристов и адвокатов, арестовали прямо там. Это послание Эрдогана: "Я могу арестовать вас в любой день где угодно".

Диляра, 21 год, студентка, изучает историю искусств. У меня столько причин быть здесь, среди протестующих, что я даже не знаю в каком порядке их перечислять и сколько это времени займет. В Турции должны соблюдаться основные права человека. Должны быть расследованы преступления, совершенные в Курдистане. Должны быть наказаны те, кто подготовил и допустил убийство армянского журналиста Гранта Динка в 2007 году. Все больше и больше инициатив Эрдогана угрожают нашим правам — и предложение запрета абортов, и образовательные реформы, и разные исламистские правила.