Одним из главных событий светской и выставочной жизни Италии стала уникальная выставка, посвященная "прекрасной леди" мирового экрана Одри Хэпберн. Как это часто бывает на мемориальных мероприятиях, встреча с легендой обернулась грустным прощанием с целой эпохой, которая началась почти 50 лет назад "Римскими каникулами" и завершилась нынешним жарким летом во Флоренции.
Я знал, что ее надо искать где-то поблизости. На площади Троицы, раскаленной до бела полуденным солнцем. Во всяком случае, все рекламные проспекты указывали именно этот адрес: частный музей самого знаменитого обувщика Италии Сальватора Феррагамо, где открыта выставка в ее честь. Тут же красивые витрины и кондиционированная прохлада палаццо XIII века, давно приспособленного под дорогой бутик, и церковь напротив, и Одри Хэпберн, глядящая с плаката испуганно и печально.
Взгляд кроткой андерсеновской принцессы, попавшей в плен. Фильмы мелькают один за другим, но взгляд все тот же. В нем растерянность женщины, тщетно пытающейся приспособиться к предлагаемым обстоятельствам и новым временам, и предчувствия, что ничего из этого не выйдет. Собственно, с Одри Хэпберн так все и произошло. Казалось, что ее красота, как и ее фильмы, остались символами недолгого послевоенного "века элегантности", а сам ее женский тип — навсегда ушедшая натура, исчезнувший вид, сохранившийся только в "красной книге" мирового экрана да еще в ностальгических воспоминаниях старых синефилов.
Последняя принцесса не только по амплуа, но и по призванию, о которой английская Королева-мать скажет своей венценосной дочери Елизавете II: "Эта девочка одна из нас"; бесстрашная участница голландского Сопротивления; голливудская звезда, чьей славе завидовала сама Мерилин Монро. Мечта всего мужского населения планеты и эталон стиля 50-60-х годов, влияния которого не избежали даже Мария Каллас и Жаклин Кеннеди.
Собственно, вся выставка у Феррагамо — это отважная попытка оседлать старый, давно списанный мотоцикл, на котором Одри вместе с Грегори Пеком уезжали в свои бесконечные "римские каникулы". Кстати, их старинный драндулет, подкрашенный и отремонтированный, горделиво высится тут же, на видном месте, в окружении разбросанных машинописных киносценариев с пометками на полях, сделанными рукой Одри.
Мы как будто все время идем по ее следу, преследуя ее тут и там, попадая то в плюшевый рай старого "Одеона", где по-прежнему крутят ее кино, то в элегантную гардеробную, где развешены знаменитые платья от Живанши и Валентино. Время от времени мы спотыкаемся о ее чемоданы и дамские шляпные коробки от Lui Vitton, чтобы, наконец, застыть перед выстроенными в ряд обувными колодками, представляющими собой изысканные инсталяции-фантазии на темы фильмов Хэпберн.
11 художников из разных стран приняли участие в проекте Дома Сальватора Феррагамо, задавшись целью сформулировать, что же такое стиль и магия Одри? Кем она была и чем стала теперь? Голливудской легендой, мифом, смутным детским воспоминанием о первом походе в кино или поводом для уморительного стеба?
Для Феррагамо, как и для Юбера Живанши, Одри значила нечто неизмеримо большее. Ей так шли неудобные и высокомерные шпильки — главное изобретение Феррагамо, она так уверенно ощущала себя в королевской тафте и органзе — любимые фактуры Живанши, что ни у кого не возникало вопроса, почему именно ей суждено было стать первой героиней их коллекций и заложницей их стиля. У Одри был редкий и единственный в своем роде дар — она умела облагородить каждую вещь, которую на себя надевала, и каждую роль, за которую бралась. Только роль жены у нее не очень получилась. Два брака и оба закончились разводом. "Жить бок о бок с совершенством — нелегкое испытание для любого нормального мужчины",— сетовал муж #1 Мелл Феррера.
Из такси осторожно выйдет хрупкая женщина в черном. Она подойдет к витрине с надписью Tiffany, сдвинет на кончик носа черные очки, и мы снова встретимся с ее испуганным и одновременно насмешливым взглядом. Она долго будет разглядывать недоступные ей драгоценности, а мы снова, в который раз, будем разглядывать ее. Неотразимую, грустную, и оттого, быть может, даже еще более прекрасную леди, застывшую с видом нищенки у роскошной витрины. Символ стиля, которого больше нет, символ века, который уже на исходе.
СЕРГЕЙ Ъ-НИКОЛАЕВИЧ