"О чрезмерной смертности в России"

3 декабря 1885 года на заседании Общества русских врачей Николай Экк прочел доклад, поразивший присутствующих цифрами и расчетами количества смертей и продолжительности жизни в Российской Империи, о которых вскоре было доложено министру внутренних дел, распорядившемуся создать специальную комиссию по вопросу об уменьшении смертности в России.

Евгений Жирнов

То, что говорил, а потом и писал в своих трудах и докторской диссертации врач Николай Владимирович Экк, выглядело, да и было по-настоящему страшно:

"В России ежегодно умирает из каждой тысячи наличного населения примерно 9 человек лишних против того, сколько умирает в Германии, примерно 12 человек лишних в сравнении с Францией, около 15 человек против того, сколько умирает в Англии, около 18 против Швеции и Дании и около 19 лишних, из каждой 1000 населения, против того сколько умирает в Норвегии... Россия (разумея Европейскую, 50 губерний) ежегодно теряет лишних 15 человек из каждой тысячи, и вся потеря при 80-ти миллионном населении определится в 1 200 000 человек, умирающих совершенно напрасно от непринятия предупредительных мер против высокой смертности".

Цифры, которые приводил Экк, вызывали вполне обоснованные сомнения. Ведь учет смертей в России велся не слишком педантично, да и его особенности не позволяли собрать точные данные о продолжительности жизни подданных Российской Империи. Почему этой проблемой до Экка никто глубоко и всерьез не занимался. Но один из основоположников русской медицинской статистики и знаменитый гигиенист Федор Федорович Эрисман писал:

"В России, как известно, метрические книги ведутся духовенством, причем район церковного прихода служит низшей регистратурной единицей. На основании метрических записей священники обязаны ежегодно составлять, по приходам и по известным формулярам, таблицы умерших, родившихся и брачующихся; таблицы эти стекаются в канцеляриях губернских статистических комитетов, где производится дальнейшая обработка материалов по всей губернии. Относительно умерших, в метриках, кроме имени, отчества и фамилии, отмечается пол, возраст, день погребения и ближайшая причина смерти. Следовательно, по крайней мере, по отношению к православному населению, наши метрики дают возможность хотя бы с приблизительной точностью узнать общее число умерших мужского и женского пола по возрастам и по временам года для всей России".

О трудностях сбора данных писал и сам Экк, указывая, что данные по отдельным губерниям за разные годы отсутствуют, а другие вызывают сомнения и выглядят искаженными. Для проведения расчетов ему пришлось отбросить одну губернию — Бессарабскую и выбрать временной интервал, где данные от других 49 губерний Европейской России были относительно полны и не вызывали сомнений. Те сведения, которые он обработал, свидетельствовали о том, что в стране не просто высокая, а катастрофическая детская смертность. Особенно в сравнении с другими цивилизованными странами.

Так, в 1871-1880 годах в России в среднем насчитывалось 9 595 788 детей до 5 лет. А умирало из них 1 478 255, или 15,4%. Для сравнения, в Англии, где среднегодовое число детей того же возраста равнялось 3 296 070, умирало 208 036, или 6,3%. Экк проверял свои расчеты не раз и по смертности православных детей до 5 лет получил еще большую цифру — 16,7%. Смертность детей старших возрастов поражала не меньше. По расчетам Экка, за исследованное десятилетие в России в среднем ежегодно умирало 120 205 детей от 5 до 10 лет. От 10 до 15 — 47 547. Смертность оставалась достаточно высокой и для молодых, и для взрослых людей, и для стариков.

В разные десятилетия цифры менялись, но дети до пяти лет составляли более половины всех умерших в России. А общий вывод, к которому пришел Экк, выглядел удручающе — средняя продолжительность жизни в России с учетом всей детской смертности не превышает 10 лет. Эта цифра выглядела еще печальнее, поскольку среди специалистов были известны результаты вычисления средней продолжительности жизни в Будапеште, проведенные в 1872-1873 годах. Венгрия в те годы считалась едва ли не самой отсталой страной Европы, и итоги вычислений гласили, что богатые жители ее столицы живут в среднем 35,3 года, средней зажиточности — 20,6, бедные — 13,2, а нищие — 11,4. года. Оказаться позади венгерских нищих было вдвойне обидно.

Коллеги-специалисты пытались оспорить расчеты Экка или, во всяком случае, пытались их проверить на основании имевшихся в их распоряжении данных. Так, врач и антрополог Юлиан Доминикович Талько-Гринцевич, работавший в Забайкалье, провел собственные вычисления на основании данных 1869-1891 годов и собрал результаты своих коллег:

"Средняя продолжительность жизни, или средний возраст для умирающих, будет в Забайкалье 24,14 года. В среднем жизнь мужчин (24,64) на два года продолжительнее жизни женщин (22,56). В самом городе Нерчинске, по И. И. Шари, средняя продолжительность жизни равняется 20,7 лет. В Киевской губ., по моим вычислениям, она лишь --18,7. В России же вообще средняя продолжительность жизни достигает, по д-ру Экку, едва 10 л., что зависит, главным образом, от значительных ежегодных эпидемий в разных местностях России, похищающих детей до 5 лет".

Так что в итоге Талько-Гринцевич признал правоту Экка. А почти двукратное расхождение своих данных с общероссийскими он находил вполне закономерным:

"Непродолжительность жизни 24,14 лет в малонаселенном Забайкалье, при отсутствии эпидемий, зажиточности и большей осмысленности населения, следует приписать значительно часто встречающейся здесь смерти у детского возраста от суровости климата, а у взрослых — смерти случайной и от пьянства".

Чтобы не было так обидно за державу, имевшую столь невысокие показатели продолжительности жизни населения, Талько-Гринцевич предложил изменить систему расчетов, исключив из числа умерших детей до пяти лет:

"Если мы отнимем число умерших до достижения этого возраста от общей суммы умерших, то получим средний возраст в Забайкалье для человека 43,74 лет (для мужчин 43,79 и почти столько же для женщин — 43,27). При таком вычислении жизнь короче в Киевской губ. на 7 лет (у христиан 36,9 л., и у евреев 37,2 года). Таким образом, продолжительность жизни в Забайкалье без 5-ти летнего возраста превосходит жизнь многих местностей Европейской России и равняется общей средней жизни многих западноевропейских стран: Норвегии со среднею жизнью 43,64 лет, Швеции — 40,6, Франции — 40,34, Англии — почти 36,92, Пруссии — 31,10, Австрии — 28,19".

Правда, его предложение не прижилось, и в дальнейшем в большинстве отечественных статистических трудов о смертности средняя продолжительность жизни не вычислялась и не упоминалась. Ведь власти вслед за специалистами надеялись, что прогресс общества и экономики сам собою решит проблему высокой смертности. Тот же Талько-Гринцевич писал:

"По исследованиям Tarquan`a, видно, насколько цивилизация увеличивает среднюю продолжительность жизни; в то время как во Франции полвека тому назад средняя человеческая жизнь длилась 32 и 33 года, теперь она составляет 40 лет. Есть департаменты, как Gers и Lot et Garonne, где в среднем человек переживает за 50 лет; жизнь женщин продолжительнее на 2-3 года. В молодом возрасте умирает там больше мальчиков, чем девушек; доживают же до глубокой старости чаще женщины".

Но вот по данным Экка, в России картина выглядела совершенно по-иному:

"Россия не всегда занимала такое высокое место в иерархии смертности — было время, когда смертность в России была не выше и даже ниже, чем во многих других Европейских государствах...

В конце 18-го столетия смертность в России была ниже, чем в Швеции и во Франции в первом десятилетии текущего столетия (XIX века.— "История"), а около двадцатых годов, а именно в промежуток времени 1816-20 г. она была приблизительно равною той, какая существовала во Франции и в Швеции в десятилетие 1821-30; в настоящее же время (в 1888 году.— "История") она очевидно выше, чем в остальных сравниваемых странах. Во всяком случае, в то время как в Швеции, во Франции и в Англии смертность убывала, в России она росла. В Европе есть и другие страны, где смертность была прежде ниже, а теперь стала выше, но такого резкого возвышения, как в России, не наблюдается ни в одной стране...

Приводя цифры смертности в России с 1796 года, Ю. Э. Янсон объясняет, что они за период времени, предшествующий шестидесятым годам, сомнительны, а за последующее время они, по всей вероятности, несколько выше действительных. Но есть основание думать и несколько иначе: в первой половине этого столетия русскому народу, за исключением невзгод войны 1812 года, жилось лучше, привольнее, чем теперь, а с другой стороны, и самая цифра смертности от невнимательного собирания не только не получается уменьшенною, но даже преувеличенною. Конечно, подтвердить все эти соображения какими-нибудь доказательствами не представляется возможным, вследствие недостаточности статистических сведений за прежнее время, но одно все-таки остается фактом. Это, что те сведения, какие сохранились, свидетельствуют, что, по отношению к смертности, Россия находилась в прежнее время в лучшем положении, чем теперь, а не наоборот, а потому мы имеем хоть какое-нибудь основание думать, что смертность прежде была меньше, и никакого основания, чтобы предполагать обратное".

Получалось, что в отличие от других стран в России общественный и экономический прогресс ведет не к улучшению жизни народа, а к увеличению его страданий. Причем, как бы неприятно это не звучало, этот кощунственный вывод подтверждался многими фактами.