Премьера классическая музыка
Фото: Коммерсантъ / Юрий Мартьянов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Юрий Мартьянов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Юрий Мартьянов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Юрий Мартьянов / купить фото
Три вечера подряд в зале Чайковского проходили концерты мини-фестиваля дирижера Владимира Юровского. Вместе с вверенным ему теперь Госоркестром имени Светланова маэстро исполнял музыку в диапазоне от Генри Перселла до Геннадия Гладкова, сопровождая ее комментариями столь же энциклопедического размаха. Старый добрый жанр "просветительского концерта" в таком исполнении было не узнать, считает СЕРГЕЙ ХОДНЕВ.
У Московской филармонии, разумеется, и так каждый сезон полно просветительских абонементов, где и играют, и рассказывают, но там, согласно многолетней традиции, дело чаще всего обстоит так, что есть музыканты, а есть отдельный рассказчик, присутствие которого, в сущности, отводит дирижеру с оркестром роль слайд-проектора. Владимир Юровский сам берет в руки микрофон, и это, несмотря на все звучные прецеденты, по-прежнему выглядит счастливой неожиданностью. Без бумажки, без менторства, без конферансного пустословия, но и без птичьего языка, с такой неподражаемо найденной интонацией, что атмосфера больше напоминает не поточную лекционную аудиторию, а уютный и страшно интересный семинар. Так мало кто умеет, причем отнюдь не только среди отечественных маэстро.
Другое дело, что это умение не просто сделать отличную культуртрегерскую программу, но и прекрасно ее растолковать само по себе не сюрприз — Владимир Юровский демонстрировал его на своих концертах неоднократно. Но там это было скорее фактом спонтанности, а вот теперь три концерта были специально устроены таким образом, что без дирижерских (и не только дирижерских) слов все бы рассыпалось.
Скажем, вот представленная в первом концерте музыка Мендельсона к "Сну в летнюю ночь". Напомнить слушателю, что в этой партитуре помимо того самого "марша Мендельсона" еще довольно много страниц, подчас чудесно написанных,— стоящая цель, однако формалистично играть эту музыку нон-стоп, как сюиту, трудно, она слишком функциональна в чисто театральном, сценическом смысле. В результате ее исполнили в виде этакого монтажа с фрагментами шекспировского текста, который читала Алла Демидова. Но это было во втором отделении, а в первом была музыка Генри Перселла из "Королевы фей", уже без всякого актерского слова — и трудно сказать, в каком отделении было больше театральности. Репризы маэстро Юровского, вроде бы взявшегося просто зачитать ремарки первоначального либретто перселловской semi-opera, обернулись чудесным разговорным эссе о барочных экстраваганцах английского театра эпохи Реставрации. Не говоря уже о том, что сам протокол концерта перечеркивал обычные условности: сразу после третьего звонка, не дожидаясь никакого дикторского "Московская филармония представляет...", оркестранты и дирижер оперативно и тихо заняли места на сцене — и заиграли Перселла. Еще горел свет в зале, публика, не заслышав обычных призывов выключить мобильные телефоны, еще рассаживалась и переговаривалась — а тут уже увертюра (и все для того, чтобы смоделировать театральную ситуацию перселловского времени, когда никаких звонков не было, так что сигналом занять свои места становился первый оркестровый номер). При этом Государственный академический симфонический оркестр ныне Российской Федерации, а когда-то СССР, шутка ли, бойко играет барочную музыку безвибратным звуком, на почетных местах виола да гамба, китаррон, лютня, барочная гитара и блокфлейты, а дирижер сидит за клавесином.
Собственно, метаморфозы ГАСО тоже были вполне интересным сюжетом этого мини-фестиваля. На первом концерте — этюд о работе по европейским аутентистским лекалам, зато на третьем — господство отечественного симфонического репертуара, могучего и колоритного. Там уже речь шла не о феях и эльфах, а о ведьмах и леших. Баба-яга, например, аж в трех ракурсах — и соответствующий номер "Картинок с выставки" (причем в двух оркестровых редакциях), и пьеса Лядова, и оркестровая шутка "Баба-яга, или С Волги nach Riga", принадлежащая вопреки игривому названию перу не постмодерниста-охальника, а юбиляра этого года, Александра Сергеевича Даргомыжского. Вот вроде бы должно быть неглубокое увеселение, так сказать, для наших маленьких слушателей — а на поверку и взрослым сполна хватало тем для размышлений. Например, о том, как последовательно композиторы романтизма, наши и вообще славянские, обращались к образам нечистой силы — и вовсе не из каких-то демонических побуждений, а в поисках новых возможностей для музыкального языка.
Но интереснее и содержательнее всего получился второй концерт, тему которого можно было бы занудно сформулировать как "Музыка советского театра 1920-1930-х годов": музыка Шостаковича к "Клопу" Маяковского--Мейерхольда и к "Королю Лиру" Козинцева и музыкальные номера, сочиненные Прокофьевым для неосуществленной постановки "Бориса Годунова" — той самой, кстати, которой должно было открыться новое здание мейерхольдовского театра, ставшее вместо этого нынешним залом Чайковского. Дельные пояснения, вкрапления сцендействия и даже попытка воссоздать сбор мейерхольдовской труппы, стенограмму которого зачитывали по ролям режиссер Михаил Левитин (за Мейерхольда) и композитор Андрей Семенов (за Прокофьева): очень далеко от традиционного формата концерта-священнодействия, но так тактично, честно и увлекательно сделано, что возникало ощущение глотка свежего воздуха посреди рутинного и предсказуемого течения филармонических событий.