Каким он парнем бы

Андрей Архангельский увидел в фильме «Гагарин. Первый в космосе» сплошной анахронизм

В российский прокат вышел "Гагарин. Первый в космосе". Главная неловкость этого фильма в том, что он бесконечно опоздал

Андрей Архангельский

Этот фильм стал бы мировой сенсацией, если бы вышел, скажем, в 1971 году. Всего три года назад погиб Гагарин, и фильм был бы прежде всего данью памяти о нем. Советским людям открылась бы святая святых — кухня советской космонавтики. В свою очередь, для американцев (а нет сомнений, что они купили бы фильм, как и во всем мире) откровением стало бы то, что люди, живущие в бревенчатом доме, с удобствами во дворе, могут отправить своего сына в космос. Сцена, когда конструктор Королев в сердцах говорит: "Нельзя, чтобы спутник попал к американцам. Они увидят, на каких дровах мы летаем!" — превратилась бы в символ новой оттепели, а выход фильма сравнили с публикацией повести "Один день Ивана Денисовича". Пошли бы слухи, что Брежнев лично разрешил фильм к показу. Журнал "Советский экран" (на обложке — исполнитель главной роли) писал бы в те дни: "Мы знаем и любим наших героев революции, войны, но в этом фильме действительно наш современник: настоящий, живой человек — со своими сомнениями, с характером, амбициями. В чем-то даже одержимый..." Как результат: на "Гагарина", как на "Чапаева" в 1930-е, ходят десятки раз, переживая, взлетит ракета или не взлетит. Высоцкий, вдохновленный фильмом, пишет песню: "Когда клллюч зажиганннья на старте, когда солнце слепит нам бокааа... Мы уходим в надежное завтррра и не знаем, что мы — на века". Режиссеру дают звание Героя Социалистического Труда, актеру — сразу народного артиста, минуя заслуженного. А еще обеспечены Гран-при Каннского фестиваля и "Оскар".

Этот фильм имел бы успех году, скажем, в 1987-м (но не позже — его бы затмила "Маленькая Вера"). Вот как писал бы о нем перестроечный "Огонек": "Герой этого фильма — помимо Гагарина — конечно, Сергей Павлович Королев. Нам не говорят об этом впрямую, но мы догадываемся по его печальным глазам, трагическому взгляду, что пришлось пережить главному конструктору: сталинские лагеря, шарашки, пытки... Это и правдивый рассказ о нашей послевоенной деревне — разрушенной, бедной... Это и правда о нашей технике, о нашем разгильдяйстве... О простых людях, таких как мать и отец Гагарина, которые на своих плечах вытащили на себе страну..." Впрочем, партийная пресса также оценила бы фильм: "Он напоминает нам,— писала бы в те годы газета "Правда",— о том, ради чего мы боролись и жили, ради чего терпели лишения. Это и напоминание нашим недругам на Западе и некоторым нашим товарищам, которые разуверились в социализме: мы были в космосе первыми и остаемся, и никто никогда не сбросит нас оттуда".

Году в 1992-м нынешний "Гагарин" тоже имел бы шансы. Сенсацией стало бы то, как фильм смонтирован. "Настоящим открытием для российского кино стал использованный в "Гагарине" модный прием "флэшбэк", или "обратный кадр": сюжетная линия прерывается и зритель наблюдает действия, которые происходили ранее. Гагарин в течение всего фильма мысленно возвращается к главным событиям жизни: военному детству, учебе, тренировкам, встрече с будущей женой... Это отменяет всю линейную логику советского кино. Символично, что в момент приземления герой (или его подсознание?) воскрешает в памяти момент рождения — когда его везут в крестьянской телеге из райцентра, по зимней распутице",— писал бы Андрей Плахов в "Коммерсанте".

Наконец, в 2001 году сенсацией стало бы то, что в фильме нет ни постельных сцен, ни даже поцелуев. Гагарин и Титов в ночь перед стартом лежат в кроватях — в одинаковых позах, в одинаковых майках, под одинаковыми синими в полосочку одеялами, разделенные тумбочкой, и перед отходом ко сну пожимают друг другу руки. Никита Михалков посвятил бы фильму речь на V съезде Союза кинематографистов: "...Но какая чистота! Какая нравственная чистота в этом фильме! И никто ведь здесь не говорит нам прямо: Бог есть. Но весь фильм — до мельчайших черточек! — осенен Его присутствием. Бог тут незримо во всем, в каждом кадре. Было такое выражение: Гагарин Бога не видел (смех в зале). Но у него такой взгляд, как будто... он Его видит. Сейчас, когда мы видим на экранах только кровь и, простите, сперму, такие фильмы, как "Гагарин", только и внушают надежду!" (Аплодисменты, крики: "Правильно!")

Но фильм "Гагарин" не появился ни в 1971-м, ни в 1987-м, ни в 1992 году, ни даже в 2000-х. Все, что когда-то могло стать сенсацией, теперь смотрится безнадежно устаревшим. Про этот фильм не будут писать замысловатых рецензий, и он не будет отмечен международными наградами, разве что какой-нибудь премией ветеранов силовых структур. О нем промолчат космонавты, потому что, собственно, прочие герои фильма, кроме Гагарина и Титова, там ничем не занимаются, а только валяют дурака и хлопают Юру по плечу (хотя большинство из них были космонавтами N 3, 4, 5 и так далее).

Такое общее ощущение, что не только Гагарина тщательно выбирали из тысяч, но также и его родители, и жена, и даже соседи были тщательно и заранее отобраны Сергеем Павловичем Королевым.

О личной жизни Гагарина тут ровно столько, сколько нам положено знать. Любая человечность надежно скрыта от нас. Мы окончательно перестаем верить в существование человека по фамилии Гагарин. Мы, напротив, начинаем сомневаться, не был ли Гагарин выдумкой от начала и до конца. "Мы хотим, чтобы фильм смотрела молодежь",— говорят создатели фильма, но они со своим вопиюще традиционным киноязыком и сюжетом не сделали для этого ровным счетом ничего.

Главная беда этого фильма в конечном итоге в том, что он вышел бесконечно поздно для страны, которая 52 года назад запустила первого человека в космос.

Почему, как так могло произойти — что у нас до сих пор не было фильма о полете Гагарина, о главном герое ХХ века? В этом есть что-то мистическое. Какой-то код опоздания, вечная русская проблема — когда мы открываем для себя те законы, по которым мир давно уже живет. Когда мы говорим о каких-то сокровенных тайнах, которые везде давным-давно уже раскрыты. И таким языком, на котором давно уже никто не разговаривает. Мы безнадежно опаздываем, отстаем на целую историю, потому что нам долгое время было нельзя: 30 лет назад нельзя было об этом рассказывать, 20 лет назад было не до того, а 10 лет назад не было денег.

И сама идея объединения нации на примере события 50-летней давности бесконечно устарела хотя бы потому, что космос давно уже не только наша история, но и общая. И бороться в космосе больше не с кем.

Как можно было снять о Гагарине по-другому? В конце фильма пишут: "Жизнь Гагарина разделилась на две — до полета и после". Безусловно, с драматургической точки зрения вторая жизнь Гагарина интереснее — когда живого человека превращали в передвижной памятник. И смерть Гагарина, как ни парадоксально, была его победой над прижизненной канонизацией. Его так тщательно охраняли от космоса, от опасностей, от жизни, а он все-таки взял и вырвался в любимое небо, в свой последний полет. В этом трагедия, но одновременно и гимн жизни живой, в высшем смысле. Фильм об этом мог бы стать сенсацией сегодня, и его бы запросто могли купить в других странах, и про него писали бы рецензии.

Но сегодня такой фильм о Гагарине в отечестве снять невозможно — то ли некому, то ли не на что. Сняли такой, какой смогли: лакированный, по старым лекалам, с установкой на остро востребованный в высоких кабинетах патриотизм.

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...