Фестиваль театр
Фото: Michael Bause
Фото: Michael Bause
Фото: Michael Bause
В столице Германии проходит юбилейный, 50-й фестиваль "Театртреффен" — смотр десяти лучших спектаклей из немецкоязычного пространства, по традиции привлекающий большое внимание международного театрального сообщества. Рассказывает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.
По случаю полувекового юбилея главного театрального фестиваля в рамках "Театртреффен" были устроены торжества — без особой помпы, но со смыслом. В один из дней провели, как у нас бы сказали, праздничный вечер; в конце всех желающих пригласили на сцену. Поворотный круг, в центре которого кольцом поставили барную стойку, медленно вращался, помогая бару создать у гостей приличествующее случаю головокружение, а в кулисах работали диджеи. Сцена бывшего театра "Фрайе Фольксбюне", ныне так называемого Дома берлинских фестивалей, ровесника "Театртреффен", настолько велика, что сумела вместить всех желающих.
В другие дни желающих возили по гораздо большему кругу — на экскурсии по важным для фестивального прошлого городским адресам. Топография Берлина и вправду играет в этой истории важную роль: в свое время "Театртреффен" был создан для того, чтобы привозить в Западный Берлин театры из ФРГ — и тем самым подчеркивать хоть и неофициальную, но все же столичную роль окруженного стеной города. А в начале 90-х фестиваль стал символом культурного единения страны.
Именно поэтому любопытные статистические данные, выведенные к юбилею, ущербны: до начала 90-х театры ГДР в фестивале не участвовали. И все же здесь много информации к размышлению — скажем, Чехов по итогам полувека приносил немецким театрам успех в два раза чаще, чем Гете, Шиллер или Брехт, уступая по этому показателю только Шекспиру; "Дядя Ваня" делит лавры самой популярной за эти годы в фестивальных афишах пьесы с "Войцеком" Бюхнера, не сильно отстали и все остальные большие пьесы Чехова — они идут наравне с "Фаустом" Гете, шиллеровскими "Разбойниками" и "Эмилией Галотти" Лессинга. Самыми успешными театрами за годы существования "Театртреффен" оказались не берлинцы, а венский "Бургтеатр" и мюнхенский "Каммершпиле".
Впрочем, афиши последних лет (и нынешняя не исключение) эту статистику последовательно размывают. Классические названия в ней изрядно потеснены новыми, неизвестными, режиссерские интерпретации — пусть даже самые радикальные — уступают место произведениям, идущим по ведомству авторского театра, а то и вовсе, так сказать, паратеатральным представлениям, часто придуманным к тому же в маленьких, маргинальных театрах, никогда прежде не вмешивавшихся в спор "тяжеловесов". Одним из главных событий нынешнего "Театртреффен" стал именно такой спектакль — "Disabled Theatre" цюрихского театра "Хора".
Театру уже два десятилетия от роду, и в нем играют люди с синдромом Дауна и задержками развития. Актеры все эти годы разыгрывали в театре "Хора" пьесы — но его репертуар все-таки считался больше социальным, чем художественным феноменом. Французский режиссер и хореограф Жером Бель предложил актерам не играть роли, а представить на сцене самих себя — и получившийся у него спектакль "Disabled Theatre" стал одним из самых востребованных на фестивальном рынке: гастроли театра "Хора" теперь расписаны на год вперед.
На сцене — одиннадцать стульев полукругом (по числу актеров) и пульт звукооператора, он же переводчик: актеры говорят на швейцарском диалекте, поэтому переводчик нужен не только режиссеру, но и немецким зрителям. "Сначала Жером Бель попросил актеров выйти и постоять минуту перед публикой",— сообщает переводчик. И весь спектакль строится как выполнение актерами различных режиссерских заданий: "Потом Жером Бель попросил... представиться... рассказать о своей болезни... подготовить и исполнить танцевальный номер... рассказать, что они думают об этом спектакле...", наконец — "выйти на авансцену и поклониться зрителям".
Затея, конечно, была опасной. Шаг влево — получится нечто взывающее к жалости зрителей. Шаг вправо — могло выйти фрик-шоу, и тогда пришлось бы взывать к совести его авторов. Жером Бель избежал и первого, и второго. Впрочем, он вряд ли собирался протискиваться по какой-то узкой тропинке между двумя пропастями. Он не решал конъюнктурных задач, поэтому и получился этот простой спектакль столь эмоционально насыщенным и сильным. Вглядеться в таких во всех отношениях разных людей на сцене, обнаружить в них настолько отличные друг друга индивидуальности, попробовать что-то понять в их страстях и мечтах, фантазиях и страхах — а где, как не в пластических импровизациях и не у микрофона перед публикой лучше всего открывается человек? — это само по себе становится бесценным опытом. Жерому Белю удалось нечто гораздо более важное: он заставил зрителей словно отразиться в "других" людях, вышедших на сцену. Он помог не только увидеть свободу самовыражения тех, кого принято считать нездоровыми, но и что-то понять про собственную — зрительскую и человеческую — несвободу.