НИМФЫ НА ГВОЗДЯХ
ОБ ЭПОХЕ PIN-UP GIRLS
Фото: Getty Images / Fotobank.com
Фото: Corbis/ Foto S.A.
Фото: Getty Images / Fotobank
Фото: Getty Images / Fotobank
Фото: Getty Images / Fotobank.com
Фото: Коммерсантъ / Сергей Михеев
Фото: Getty Images / Fotobank.com
Фото: Zuma Press
Фото: Getty Images / Fotobank
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лекай
Когда на вечеринках и вернисажах — подозреваю, что случилось это в 1960-е, в безумные ночи нью-йоркской "Фабрики" Энди Уорхола,— появились они, в своих корсетах и чулках, все такие карамельные и пастельные, не один фрик пытался разглядеть на их атласной коже дырочку от булавки или гвоздя. Недоумевая, как им удалось слезть со стенки, к которой их крепко пришпилили поклонники, и обрести третье измерение. На самом деле появление людей оригинального жанра — и вовсе не обязательно женского пола — достаточно вспомнить Владика Мамышева-Монро, изображавших девушек всеобщей мечты, было не просто печальным, а трагическим знаком. Pin-up girls не осталось места в их естественной среде обитания, на обложках журналов, рекламах "Кока-Колы" и открытках они спустились в грубый мир, где были обречены на вымирание.
Их век умещается в пределы одной — одной на всех — человеческой жизни.
Их бабушками считаются "девушки Гибсона", которых, вдохновляясь собственной женой и ее сестрой, первой женщиной-парламентарием Нэнси Астор, 30 лет подряд начиная с 1886 года, рисовал для "Лайф" Чарльз Гибсон. Еще викторианки, но уже не самых строгих правил, с мужчинами они вели себя, как скучающие светские садистки.
Мамы пинап жили уже на экране, а не на бумаге, и, как звезда французских авантюрных сериалов Мюзидора в красноречивом трико воровки Ирмы Вепп из "Вампиров" (1915) Луи Фейада, отогревали солдат в могильных траншеях Верлена.
Сами же пинап, как они есть, сформировались в джазовых 1920-х годах, достигли восковой спелости под пером Ирла Морана, Альберто Варгаса и Гарри Экмана к середине века и осыпались беззащитными лепестками в конце 1950-х, тщетно пытаясь найти себе приют на карнавале поп-культуры. Слишком поздно: никто-никто уже не верил в существование девушки-твоей-мечты.
Если вдуматься, само словосочетание "pin-up girls" звучит чудовищно. Как можно не просто девушку, а девушку мечты, да на булавку, как бабочку. А то и на гвоздик, да в лучшем случае в берлогу холостяка, а как правило, в казарму. Между тем отношения между пинап и мужчинами были чисты и возвышенны, как между рыцарями и дамами их сердец, которым они посвящали себя и свой меч, отправляясь в крестовый поход. Возможно, именно пинап были последним напоминанием о том, что некогда войны были уделом рыцарей, а не пушечного мяса, в эпоху, исключавшую любое рыцарство.
Звездные часы пинап — самые страшные часы человечества. Нигде и никогда они не были так уместны, как на переборке в кубрике эсминца, отчаянно пытающегося увернуться от бомб и торпед в ледяной Атлантике: пинап была единственной женщиной, чье присутствие на борту не сулило несчастья. На внутренней стороне крышки фанерного чемоданчика, столь же непрочного, как жизнь его мобилизованного хозяина. На фюзеляже бомбардировщика, лавирующего между огненными трассами, тянущимися с земли. Или, напротив, на стене столовой прифронтового аэродрома в те дни, когда туман стреножит "воздушных рабочих войны" и синоптики лишь мычат в ответ на вопрос: "Когда же, черт возьми?"
Конечно, и в кабине дальнобойного грузовика тоже, и в бытовке нефтяников, вахтовиков "на северах", и в каюте капитана, столь же потешного и несчастного, как его посудина, идущая в последний рейс — на утилизацию. Но ведь все эти обстоятельства для мужчин — тоже разновидность войны.
Пинап — не для любой войны, не для войны танковых прорывов, решающих штурмов и стремительных побед. Она для бесконечных будней, для войн, в которых победа, может, и несомненна, но столь же далека и почти абстрактна, как девушка, которая, улыбаясь со стены блиндажа, поправляет чулок.
"У нас, у женщин, есть свой Иностранный легион",— доверительно шептала Марлен Дитрих, певичка из кабаре на краю пустыни, колониальному офицеру Гари Куперу в "Марокко" (1930) Джозефа Штернберга. В массовой войне женским "иностранным легионом" стали именно пинап. Своей певички даже на каждого офицера, не то что на солдата-матроса, не напасешься. Даже черно-белой, экранной: кинопередвижка мало куда доберется под огнем. Даже женский голос долетит только до тех, у кого есть патефон.
Пинап чувствовали себя на своем месте в годы войны по той же самой причине, по какой были обречены в мире, относящемся к поп-культуре, именно как к культуре. А не к сокровенной "стране Оз", совершенно реальной для тех, кто каждое утро отвечал улыбкой на улыбку Авы Гарднер в купальнике, скульптурно потягивающейся на дверце холодильника.
Дело в том, что любая попытка сформулировать, что же такое пинап, убивает ее тайну. Пинап, с чем все согласны,— это про секс. Принято считать, что про секс в еще пуританскую эпоху. Якобы из-за ханжеских табу рисовальщики придумывали ситуации-алиби для девушек, демонстрирующих слишком много — но только до разумного предела — плоти. Типа: барышня выходила из телефонной кабины; дверь захлопнулась, прищемив подол; а тут еще, наверное, от стыда за то, что все увидели ее колени и бедра, с нее еще и трусики упали. Или: дамочка зашла на пасеку; ее атаковал злой рой пчел; она так напугалась, так размахалась руками, что не заметила, как бюстгальтер лопнул.
И что, кто-нибудь всерьез считает, что эти замысловатые сюжеты придуманы, чтобы обмануть наивную цензуру, а не ради игры? И неужели это, как полагают ученые циники, создавалось, для того чтобы утолить похоть одиноких мужчин?
Загадка пинап в том, что даже если она ест банан, то это именно банан. Если, испугавшись быка, залезла на дерево, то бык — это всего лишь бык, и дерево — не символ и не метафора, а дуб или клен. Если нарисована полуголая барышня в профессорской шапочке или капитанской фуражке, ролевые игры тут ни при чем.
Спорно даже само утверждение, что пинап — это про секс. Пинап живет в "четвертом измерении" — между целомудрием и порнографией. Делает художник шаг влево — получается пропаганда здорового образа жизни, сельхозработ на свежем воздухе, занятий плаванием или велосипедным спортом. Шаг вправо — чистая порнография. От рисунка Эрла Макферсона, на котором старикашка гном Санта-Клаус спрашивает у пинап, была ли она хорошей девушкой в отчетном году, хочется отвести глаза. Хотя ничего "такого" в нем вообще нет: просто нарушена какая-то микроэтика в отношениях художника с пинап.
Считается, что пинап — всегда "девушка по соседству". С этим можно согласиться, если исключить из этого понятия социальную ограниченность. Пинап — твоя "соседка" не потому, что фермерская дочь с косичками, любит яблочный пирог и живет в одноэтажной Америке. Нет, она может носить вечернее платье так, словно родилась в нем, и жить хоть на нью-йоркской Парк-авеню. В армии-то, если апеллировать к звездным годам пинап, служили тоже не одни фермерские и шахтерские сыновья. Но, как бы ни была одета пинап, у нее всегда глаза "девушки по соседству". Она никогда не бывает вамп. А если почудится в ней что-то роковое, то это она от волнения перед свиданием лишний драй мартини хлопнула. Она зазывна, но смущается своей зазывности, а если не смущается, то это уже девушка не по соседству, а по вызову: другая, знаете ли, профессия — в казарме такой не место.
Да, все пинап на одно лицо, вполне абстрактное. Но не потому, что, как сказали бы феминистки, для самцов все женщины на одно лицо. А потому, что пинап — это девушка-награда, которая ждет возвращения солдата. Какой будет эта награда, каждый представляет или даже не представляет по-своему.
Несмотря на весь свой демократизм и абстрактность, пинап гораздо сложнее, чем кажутся. Их родословная уходила в такие дали, о которых их "женихи" не догадывались, да им это и не нужно. Рисунки пинап берегли, как и многие другие поп-феномены, культурную память, оказавшуюся ненужной в век победившего авангарда.
Одна пинап, например, принимала душ, а тут зазвонил телефон. А она ждала важного звонка от мамы и выскочила из душа, завернувшись в полотенце, и ужасно смутилась, когда увидела, что ее увидел...
Да кто же ее увидел-то? Разве что художник. И становится очевидным, что никакая это не пинап, а испуганная нимфа, которая некогда точно так же зарделась, попавшись на глаза художнику-классицисту.
А пинап, которая так увлеклась качелями, что забыла о ветре, раздувающем ее юбки, качается на них уже несколько столетий: только в XVIII веке ее написал Фрагонар, и теперь она висит в Лувре, а в ХХ веке нарисовал какой-нибудь Джойс Баллантайн, и ей никакой Лувр не светил и не светит. А та, что взволнованно читает письмо,— это она же читала его у Вермеера. Только тогда ей писал жених-купец, уплывший за пряностями в Индию, а теперь пишет Джон, у которого все отлично, а про то, что их готовят к высадке в Нормандии и под огнем он будет думать о ней, он писать не имеет права.
Вообще если присмотреться, мир пинап наполнен предметами, которые в эпоху барокко, скажем, несли безусловную символическую нагрузку. Вы думаете, что пинап выдувает мыльные пузыри от инфантильной скуки: нет, это она про тщету жизни напоминает. Собственно говоря, именно о том, что жизнь коротка, всегда напоминает искусство. А пинап, которые притворялись, что к искусству отношения не имеют, а тихо висят себе в уголке, напоминают вдвойне.
ПОДПИСИ
1 Кольца Chopard High Jewellery
2 Часы Chopard Happy Mickey
3 Браслет Pippo Perez
4 Серьги Chopard Happy Mickey
5 Кольцо Piaget High Jewellery
6 Подвески Pippo Perez
7 Запонки Jermyn Street
8 Подвеска Pippo Perez
9 Серьги de Grisogono
10 Подвеска Pippo Perez
11 Серьги и брошь de Grisogono
12 Запонки Jermyn Street
13 Кольца Piaget High Jewellery
14 Подвеска Mattioli
15 Браслет Francesca Villa
16 Часы Chopard High Jewellery Owl Watch
17 Часы de Grisogono Tondo by Night
ПОДПИСИ К ПОСТЕРАМ
1 Постер Питера Дрибена, 1948
2 Постер Джила Элвгрена, 1950
3 Постер Джила Элвгрена , 1940
4 Постер Грега Тикстона, 1950
5 Постер Питера Дрибена , 1945
6 Постер Альберто Варгаса, 1950
7 Постер Питера Дрибена , 1948
8 Постер из Whisper Magazine "Quiet!", 1950