Фестиваль искусство
Для выставки известной художницы открытый фестиваль искусств "Черешневый лес" задействовал коммерческую площадку: акварели и гуаши Мавриной висят в пешеходной зоне торгового центра. Рассказывает ВАЛЕНТИН ДЬЯКОНОВ.
Между выставками нынешнего фестиваля "Черешневый лес" есть забавные пересечения. Поздние работы авангардиста Жоана Миро в Московском музее современного искусства (см. "Ъ" от 26 апреля) дополнены антуражем его мастерской, где на почетном месте всегда стояли свистульки, вылепленные народными умельцами с Мальорки. Выставка Татьяны Мавриной в созвездии бутиков на Петровке тоже не обошлась без промыслов: организаторы поместили пару-тройку образчиков дымковской игрушки в стеклянные боксы. Невольно думаешь, что Маврину не худо было бы показать совсем рядом с Миро, скажем, на пустующем первом этаже особняка ММСИ на Гоголевском, и обозвать получившийся выставочный проект как-нибудь вроде "Фольклор в искусстве авангарда". Тем более что Маврина и Миро принадлежат к одному поколению (художница родилась в 1900 году, испанец был всего на семь лет старше). А магазин, пусть и ослепительно чистый, так и не стал подходящим местом для искусства: громкая музыка, ускоряющая шопинг, придает скромным по формату картинкам великой художницы чуждые им драматизм и сюжетность.
Маврина в России известна не в пример лучше, чем ее каталонский коллега. Она училась во ВХУТЕМАСе, а в конце 1920-х вошла в группу "13" вместе с Антониной Софроновой, Даниилом Дараном и другими авторами разной степени неизвестности. Ее соратники, утомленные догматизмом титанов авангарда, отправились на улицу в поисках уютной городской лирики. Из-за чего, собственно, несколько раз выпадали из разных эпох. Сначала их объявили формалистами на волне охоты на ведьм после культурной революции и централизации искусства в 1932 году. В оттепель выставляли, но не очень активно. А после перестройки назвали совокупно "тихим искусством". Это значит, что картинки группы "13" трудно записать в актив какому-либо из тесно связанных с политической повесткой дня направлений. Фигуративное искусство — но не соцреализм и даже не советский бидермайер. Приемы из авангардного арсенала — но никаких жизнестроительных и государственнических амбиций. По сравнению с Мавриной и ее единомышленниками Миро всегда был в мейнстриме, войдя в число сюрреалистов в самом начале их деятельности по изучению подсознания в искусстве.
Вещи в Петровском пассаже взяты из коллекции врача Владимира Цурко, дружившего с Мавриной в последние годы ее жизни. Собрание господина Цурко частично демонстрировалось на выставке в Литературном музее пять лет назад. Это набор вещей разных лет с упором на 1970-1980-е годы, но в случае Мавриной датировки не так важны: хоть с возрастом глаз требовал цвета поярче, на качестве работ это мало отразилось. Как и многие авторы, вынужденные уйти за свободой в прикладные области, Маврина лучше известна оформленными ею книгами, чем корпусом хрестоматийных станковых произведений.
Ориентация на повествование и серийность привела к тому, что Маврина практически не писала программных картин. В ее случае размер и дата почти не имеют значения. Маврина рано нашла удивительное сочетание натурных наблюдений и стилизованных, фольклорных элементов, которые в разных пропорциях сталкиваются на ее рисунках. В одном, недатированном, пейзаже центральное место занимает дорожный знак, по совместительству — знак городской цивилизации, но все остальное приведено в гармоничное соответствие с дымковским дизайном. В конкретных географических точках появляются диковинные животные — тельняшечно-полосатые коты, грачи размером с собаку и прочая фольклорная живность, знакомая каждому, кто держал в руках книги с иллюстрациями Мавриной. Разве поток обнаженной натуры (в основном — автопортреты, художница любила себя и свою сексуальность) иссякает к 1960-м, но любовь к игривым сюжетам остается. В "Ярославском шоссе" (1984) на скамеечке у пруда присели три девицы легкомысленного вида. Тут и там попадаются военные с лихими усами в стиле Буденного, как будто сошедшие с полотен русских футуристов дореволюционной эпохи. И везде безупречное чувство цвета, складывающегося подчас в довольно агрессивные сочетания. Эти вещи при всей их сказочности выразительны до предела, и рядом с ними многие полотна позднего Миро наверняка покажутся пустым сотрясанием воздуха.