Выставка живопись
В Мадриде открывается большая ретроспектива Сальвадора Дали. Ее неизбежный успех с радостью предвкушает специально для "Ъ" АЛЕКСЕЙ МОКРОУСОВ.
27 апреля в мадридском Музее современного искусства королевы Софии для публики откроется большая выставка Сальвадора Дали, а закрытый "королевский" вернисаж пройдет уже сегодня. Не стоит сомневаться в ожидающем ее успехе. Во-первых, магия имени: один из самых известных художников ХХ века. Во-вторых, опыт Парижа: эту выставку только что показали в Центре Помпиду, где она за четыре месяца собрала 790 тыс. зрителей. Это второй результат в истории музея, причем рекорд тоже принадлежит Дали, в 1979-м его выставку увидели 840 тыс. человек. В последние дни перед закрытием Помпиду перешел на круглосуточный режим работы. Но главная причина — эта выставка сделана просто отлично.
Дали лишается налета скандальности и скабрезности, что заставляет снобов страдать от его растиражированных работ и справедливо указывать на бесконечные самоповторы последних десятилетий его творчества. Дали выглядит добровольной жертвой рынка, эстетическим утешением масс, ищущим в искусстве понятных развлечений. Но время корректирует оценки: двести с лишним работ нынешней выставки (ее вместе делали музеи Парижа, Мадрида и Фигереса) отобраны так аккуратно, развеска их — по крайней мере в Помпиду — была сделана так тщательно, что впору говорить о знакомстве с новым художником.
Он все тот же: эротоман, превративший отношения с Галой в предмет арт-исследования (показывают, в частности, садомазохистские рисунки об отношениях Галы с первым ее мужем, поэтом Полем Элюаром), политик, ходящий по краю бритвы (впаянный в фортепиано Ленин, мастурбирующий Гитлер и даже не раздваивающийся, а растраивающийся Франко — на выставке представлен весь набор злодеев ХХ века), психоаналитик, попытавшийся выйти за пределы любительства. Лучше всего Дали удавался психоанализ собственных работ, он любил заниматься им публично — по поводу картины "Метаморфозы нарцисса", с которой автор в свое время отправился в гости к Фрейду, он даже прочитал в 1955-м лекцию в Сорбонне. "Метаморфозы" также представлены на выставке — как и другие знаковые для Дали полотна вроде "Частичной галлюцинации. Шесть явлений Ленина на фортепиано" (1931) или цикла работ, вдохновленных "Анжелюсом" Жан-Франсуа Милле (в виде исключения источник вдохновения, столь любимое Дали полотно Милле предоставил музей Орсе).
Но главное, что здесь создает образ неожиданного художника,— малоизвестные работы, в том числе из небольших музеев, частных собраний, включая швейцарские и японские, а также графика, способная изменить традиционное отношение к Дали. Даже растиражированные вещи способны в этом контексте выглядеть посвежевшими. Что уж говорить о раритетах вроде недатированного рисунка к книге специалиста по языку глухонемых Огюста Буайе: половые органы у мужчины и женщины изображены в виде носа и уха соответственно.
Конструкции многих произведений порой очевидны. Строки поэта Лотреамона — "Прекрасно, словно встреча швейной машинки и зонтика на операционном столе" — во многом описывают эту эстетику. Не зря более прагматичные коллеги, считавшие, что искусство должно приносить пользу человечеству, к сюрреалистам вообще и Дали в частности относились сурово. "Подобная живопись может интересовать лишь детективов, криминалистов, психологов и специалистов по сумасшествию. Она остается и останется впредь вне современной жизни, вне наших социальных и художественных потребностей..." — считал Тео ван Дусбург, лидер группы De Stijl.
Но век спустя очевидно, что прогноз оказался ложным. Оказалось, что умение манипулировать массмедиа ради успеха на арт-рынке не главная сторона медали. До сих пор не изданы все тексты Дали (полдюжины рукописей показывают на выставке, их впервые публикуют в каталоге). Первенство Дали в области хеппенингов и перформансов мало у кого вызывает сомнение. Для скептиков кураторы подготовили большую кинопрограмму из лент, снятых либо самим художником, либо с его участием. Есть и полнометражка Жан-Кристофа Аверти "Вялый автопортрет Сальвадора Дали" (1966). Становится понятно, что не просто желание скандала, но отточенная художественная провокация вдохновляла автора, визионера и мастера. Эстетически многие его решения по-прежнему выглядят свежими. А уж что они часто обгоняли эпоху, ясно и без слов.