Много лет назад, году эдак в двухтысячном, отель La Mamounia принимал первых гостей из заснеженной России. Дорого им можно было продать что угодно: сигару, подобную той, которую курил один из самых знаменитых постояльцев гостиницы — сэр Уинстон Черчилль,— виски из той бутылки, из которой он пил, вид с разваливающейся кровати на сады, по которым он ходил и которые со всей силой островного своего таланта изобразил в серии пейзажей, выставленных теперь в лондонских Churchill War Rooms.
Одна девушка, главный редактор самого популярного на тот момент глянцевого журнала, говорила так: "Я упилась так, что мне начали мерещиться козы на деревьях". Ее успокоили: это не "белочка", точнее — не "козочка", североафриканские козы и вправду любят проводить время на ветвях наподобие утомленных солнцем русалок.
Главная площадь Марракеша, пахучая Джама-эль-Фна, сады Мажореля с тогда еще живым Ивом Сен-Лораном, которому мы, будем честны, обязаны модой на Марракеш, потрясавший воображение "сук" (le souk), то есть рынок, с которого путешественники уходили с адским даже по щадящим меркам "Аэрофлота" перевесом,— от многого тогда могла пойти кругом голова.
Отель представлял собой "Лебедя" в исполнении Плисецкой последних лет танца: он красиво, замечательно, но все-таки с неприятными физиологическими подробностями вроде бетонных плит у бассейна и немишленовского аромата в коридорах умирал. La Mamounia, открывшаяся в 1923-м и названная так в честь некого принца Мамуна (на мой взгляд, никогда не существовавшего), этот шедевр марокканского стиля в сочетании с ар-деко, явно нуждалась в новом сказочном герое — принце с современными знаниями о вкусе и нравах постояльцев, способных заплатить €3 тыс. за номер в сутки и €1500 за бутылку супертосканского в ресторане. Такой принц немедленно выискался из числа собственно постояльцев. Реконструкцию без сноса, но с полной заменой атмосферы предприимчивые владельцы гостиницы, марокканские железнодорожники, поручили знаменитому Жаку Гарсиа, аккуратно проводившему в отеле-дворце каждый свободный от работ по уничтожению других отелей-дворцов уикенд. Маэстро полумрака, леопардовых накидок и деревянных панелей с кожаными вставками взялся за дело со рвением даже большим, чем обычно. Он уменьшил число номеров, затемнил лобби так, что теперь каждая женщина кажется здесь Хиллари Клинтон (бывший госсекретарь и вправду была тут на форуме, известном как африканский Давос) или, на худой конец, Сарой Джессикой Паркер, жившей здесь во время очередных съемок, а мужчина — членом Совета федерации или в худшем случае какого-нибудь другого достойнейшего хурала, ибо ровно такие мужчины теперь лежат у мамуниевского бассейна.
La Mamounia никогда не была спасительным прибежищем для экономных людей, а теперь, после того как мсье Гарсиа освоил рекордный бюджет в €180 млн, ей уже и поздно начинать. На одном из величайших аукционов в новейшей истории в марракашеском Дворце конгрессов на бульваре Мухаммеда VI было продано шесть тысяч предметов интерьера из ушедшей в прошлое "Мамунии" — от мраморных колонн и старых дверей относительной ценности до будуарных пуфиков и статуэток ценности совершенно очевидной. Если положить руку на сердце, аукцион "Мамунии" дал возможность очень многим организациям и частным лицам создать аутентичный интерьер, и взгляд человека опытного нет-нет да и выхватит где-нибудь в Mandarin Oriental, Barriere или Rocco Forte что-то до боли знакомое из места, которое мы все потеряли. Royal Mansour — то, конечно, другое дело, деньги Его Величества, а величества ведь не пользуются секонд-хендом, если это только не Рембрандт с Рафаэлем.
С новыми силами "Мамуния" бросилась в бой вовремя — ровно в тот момент, когда из милого места для парижских интеллектуалов с отчетливо левым душком Марракеш превратился в точку для массового туризма класса люкс. Уже никто из торговцев не приветствует белых людей криками "девяносто процентов", никто не дергает их за рукав в попытке не отпустить с соседнюю лавку, цены на рынке выросли в разы, алкоголь свободно продается в любом супермаркете, из Касабланки, где приземляются большинство европейских рейсов, в "Мамунию" ведет чудесная дорога — нам бы такие. Жизнь продолжается, и "Мамуния", превращенная Гарсиа из шедевра ар-деко в шедевр марокканской архитектуры с распыляемыми во всех общественных помещениях мускусными ароматами и спа прямиком из арабских сказок, занимает в этом новом мире прочное первое место. Кто бы ни стучался в Марракеш, он столкнется с тем, что в лучших, самых пушистых, теплых и дорогих тапках уже расхаживает принц Мамун. Интересно, осталось ли что-нибудь в бутылке виски, из которой пил еще сам Черчилль, а за ним Хичкок (снявший здесь "Человека, который слишком много знал", а значит, премьеру песни "Que sera, sera"), королева Елизавета II и Нельсон Мандела? Будь что будет? Да. Потому что чего было не вернешь. Возможно, когда-нибудь в "Мамунии" снимут фильм и с такой песней.