Выставка современное искусство
Задачей первой за много лет сольной выставки одного из самых известных русских художников стало соединить мудрость Востока с актуальной повесткой дня и размышлениями о современном искусстве. Рассказывает ВАЛЕНТИН ДЬЯКОНОВ.
В узком коридоре висят задниками друг к другу две тяжелые рамы, привезенные Олегом Куликом из Тибета. В рамах — односторонние зеркала. Если встать между ними, оказываешься в бесконечном отражении самого себя. Не менее интересно зрелище снаружи: тут можно понаблюдать за тем, как люди любуются эффектом размножения своих лиц в пространстве. Напротив коридора мерцает "Черный квадрат" Малевича, на самом деле — видеопроекция белого поля вокруг картины. Под потолком — конструкция, напоминающая подставку для горшков с цветами, поставленную вверх ногами: это трехмерное воссоздание фрески из подземной церкви в Каппадокии. В другой работе наличник иконы Богоматери с младенцем сделан из сотен игрушечных фигурок. Яркие цвета и треугольные силуэты призваны напомнить о Pussy Riot. Наконец, инсталляция из стеклянных лампадок, обрамляющих дыру в форме яростно жестикулирующего человека (работа называется "Бомбист").
Что это — искусство, вдохновленное выставкой "Icons"? Нет, перед нами промежуточный итог резкого поворота в эволюции художника, случившегося около 2007 года. В январе открылась выставка "Верю!", грандиозный кураторский проект о религиозных и духовных убеждениях современных художников. С тех пор Кулик практически не делает новых работ галерейного формата. Все свои проекты он называет не иначе как "пространственные литургии". Первой была "Верю!", затем художник ставит в парижском театре Шатле "Вечерню Девы Марии" Клаудио Монтеверди, в 2010 году там же работает над "Мессией" Генделя и курирует "Лесную литургию" на фестивале "Арх-стояние".
Последней встречей с Куликом-художником стала "Композиция 9.11", показанная в Мультимедиа Арт Музее на юбилей террористической атаки на башни-близнецы в Нью-Йорке. С высокого потолка музея свисали стеклянные емкости, оснащенные ручками и ножками, что-то вроде духов из мультфильма Хаяо Миядзаки "Унесенные призраками". Вытянутая округленная форма скульптур вызывала, правда, и намного более бытовые ассоциации с шариками, наполненными водой, которые шаловливые школьники роняют с балконов. Самым удивительным в "Композиции" было то, что Кулик, автор не менее десятка перформансов, скульптур и фото, отражавших свое время с хирургической точностью, оказался способен напустить метафизического тумана и совершенно отказаться от сколько-нибудь четкого образа. Художник явно завис меж двух миров. Личный опыт приобщения к восточной философии и мастерство художника вступили в неразрешимое противоречие. Старые приемы для нового содержания не годились, новые приемы оказались недостаточно выразительными. На выставке "Рамы" Кулик снова пытается войти в наше время с помощью благоприобретенного за годы путешествия в метафизических высотах опыта.
Для начала надо признать, что "Верю!" постановкой вопроса опередила время лет на пять. Это теперь на уровне глобальных идей борются две парадигмы. С одной стороны, левацкая, за справедливость и перераспределение средств в искусстве и обществе. С другой — холистическая, тоже против коммерции, но за власть, в первую очередь воображения и справедливость высшую, чуть ли не кармическую. В этом смысле Кулик предугадал развитие международной кураторской мысли. Но есть и локальные аспекты проблемы религиозного в искусстве. Тогда прямые столкновения с фундаментализмом были редкостью, всерьез такие вещи принимали не до конца: да, православные активисты разгромили выставку "Осторожно, религия!", но черт их знает, может, это был политический заказ против Сахаровского центра. В наше время стычки представителей традиционного культа с активистами новых форм потребления и производства символов общечеловеческих ценностей случаются много чаще. В "Рамах" Кулик пытается столкнуть внешние элементы духовного поиска — рамы из Тибета, стеклянные лампадки — с бунтарским содержанием и отзвуками футуристической пощечины общественному вкусу. Он хочет быть одновременно ортодоксом обеих религий — и художнической, с ее историей прорывов к абсолютной свободе, и традиционной, понятой, как порядок сменяющих друг друга ритуалов. Результат выглядит монументально, даже богато, но смысл работ, как это часто случается у Кулика последних лет, снова зависает где-то посередине между утверждением личной свободы и просветленным приятием космического порядка вещей.