"Партия власти — это русское ноу-хау"

Страна готовится к новому избирательному циклу: возвращается смешанная система с "одномандатниками", "Народный фронт" провел свою первую конференцию. Об особенностях российского парламентаризма "Огонек" поговорил с академиком РАН Юрием Пивоваровым

— Утвердилось мнение, будто череда последних скандалов все-таки потопит политического тяжеловеса — "Единую Россию" и власть попробует если не заменить ее, то хотя бы провести ребрендинг. Наша партийная палитра может измениться?

— Не исключено, что "Единой России" когда-нибудь не будет. Однако партия власти в обозримые сроки останется, как бы она ни называлась — хоть тем же "Фронтом". Здесь стоит отметить, что партия власти — это уникальное российское изобретение, над созданием которого наши правители ломали голову еще с начала XX века. При Владимире Путине оно впервые заработало, и от таких успехов в одночасье не отказываются. По-видимому, авторство идеи партии власти принадлежит Дмитрию Федоровичу Трепову, получившему прозвище "Генерал, патронов не жалеть", поскольку во время Первой русской революции он проявил себя очень крутым начальником. Впрочем, слухи, что именно Трепов отдал приказ стрелять по мирной демонстрации 9 января 1905 года, неверны. В 1905 году он совершил другой знаковый поступок — написал письмо Николаю II, в котором предупреждал: скоро в России появится парламент и его ни в коем случае нельзя отдавать на откуп обществу, нужно срочно создавать свою, провластную партию, стягивая в нее все заметные силы — крупнейших политиков, предпринимателей, публицистов, просто влиятельных и узнаваемых людей... Тогда не удалось, однако Трепов прописывает лекала, по которым наши правители уже после 1990-х начали выстраивать свою группировку в Госдуме. Сначала тащили в "Демократический выбор России", потом в "Наш дом — Россию" и, наконец, в "Единую Россию". Любые сравнения этой партии с каким-либо зарубежным аналогом, вроде Либерально-демократической партии Японии, Индийского национального конгресса или Институционально-революционной партии Мексики, которые тоже "аффилированы" с правящим режимом, не выдерживают критики. Потому что те партии создаются группировками, которые потом захватывают власть, а эту партию изначально создает Власть — с большой буквы.

— Получается, что это и не партия вовсе. Для Власти она, конечно, полезна. А для страны?

— Используя марксистскую терминологию, можно сказать, что у нас власть — базис, а все остальное — надстройка, даже экономика — не более чем концентрированное выражение политики, поэтому все инициативы по развитию страны так или иначе связаны с инициативами власти. Я не говорю, что ничего не будет меняться, но до последнего момента дела обстояли именно так: Россия — властецентричная страна.

Особенность нашего нынешнего положения в том, что по всем опросам около 20 процентов россиян демонстрируют готовность и желание жить в правовом государстве европейского типа, с открытостью границ, свободой информации и так далее. Это очень много, никогда в нашей истории такого не было. Более того, могу сказать, что и в США, и в Германии люди этого типа составляют тоже не 100 процентов населения. На мой взгляд, сегодня эта прослойка еще не может прийти к власти, однако она может объединиться на общей платформе — некоем сплаве либеральных, социал-демократических, христианско-демократических и прочих идей. Классические идеологии по отдельности не подходят для современного человека, ему нужен именно сплав, который нельзя механически позаимствовать, а нужно создавать самим.

Однако на определенном этапе процесс и характер объединения этих 20 процентов во многом будет зависеть от поведения власти — сильнейшего политического игрока в России. Если она будет препятствовать оппозиции цивилизованно структурироваться, последствия будут тяжелыми и для нее, и для страны. Борис Чичерин, великий русский политический мыслитель, говорил, что существуют три вида либерализма: уличный, оппозиционный и охранительный. России нужны все три. Нужны уличные протесты, нужна жесткая критика, нужна и защита достигнутых прав и свобод. В целом политический ландшафт страны, с моей точки зрения, через несколько лет может выглядеть так: партия власти, партия национал-коммунистического толка и партия либерально-консервативно-христианско-демократической оппозиции.

— Ожидать от Власти добровольного желания поделиться властью — не идеализм ли это? А если она и протянет руку либералам, то где гарантия, что не сделает их ручными?

— Наши авторитарные традиции всем хорошо известны, однако есть и другие. На мой взгляд, история самодержавия в России XIX — начала ХХ века — это история постоянного самоограничения. Под гнетом исторической ситуации, нужд страны — чего угодно. Однако тенденция налицо. И главное — формировалось гражданское общество со своими организациями и лидерами. Кстати, и русская революция 1905-1907 годов была удачной: ни царизм, ни общественность не победили, был достигнут компромисс, который закрепили в Конституции 1906 года. События, которые происходили потом, заслуживают отдельного разговора, касающегося Первой мировой войны и ее последствий.

В нашей далекой истории тоже есть что вспомнить. Земский собор в XVII веке мог сказать царю Михаилу Романову, который собирался "воевать Азов", что денег в казне нет и казаков поддерживать не стоит. Иван Грозный спрашивал у Земского собора, продолжать ли ему Ливонскую войну. Даже он спрашивал!

Нынешней власти самоограничение, как это ни парадоксально, дается труднее, чем царской, так как здесь, помимо прочего, не самым удачным образом решена проблема ее трансляции. Страшно ослаблять вожжи, потому что можешь лишиться всего. Отсюда такая, как сказал бы Гоббс, похоть к власти. Однако эта власть существует в новой среде, и если внутренней мотивации к ограничению у нее меньше, то внешняя возросла многократно. Не замечать этого — значит проявлять удивительную историческую близорукость.

— В 1905 году газета "Биржевые ведомости", приложением к которой был наш "Огонек", писала, что под демократией в России "разумеются народные массы, которым противополагаются граждане", поэтому любое давление на власть снизу приводит не к победе личности, а к победе толпы. Сейчас ситуация изменилась?

— Тема личности в политике — это тема прав человека. Если ее формулировать таким образом, легче следить за развитием личностного сознания в стране. Конечно, в нас изначально был заложен "персонализм" — мы ведь христианская страна (в этой религии истина не "что", а "кто"). В этом смысле мы совершенно отличны от Китая, которому многие у нас хотели бы подражать. Личностное Я постоянно прорывалось здесь сквозь любой авторитаризм, двигая вперед культуру, науку и искусство. Известный литературный критик Михаил Меньшиков, расстрелянный потом чекистами, говорил, что "Горе от ума" не о сумасшедшем Чацком, рассказывающем что-то на балу московским тетушкам, а о том, что свободная европейская личность не может молчать. Чаадаев, проповедующий свои высокие идеи подвыпившим крепостникам из Английского клуба, тоже не может иначе. Это очень сильная линия. Коммунисты пытались ее вытравить. Но не удалось.

Хочу также напомнить: советское диссидентское движение было по преимуществу правозащитным. То есть ориентированным на защиту прав человека. Следовательно, оно являлось по своему духу персоналистским. И хотя в количественном отношении это движение было скромным, ему сочувствовали многие. Почитайте дневники Анатолия Черняева. Даже в ЦК КПСС были их сторонники. И вообще мы (в том числе и я) часто говорим о сильной русской традиции насилия над человеческой личностью. Но у нас есть и другая традиция — глубоко персоналистская.

— Однако их ценности быстро забылись в 1990-е, потребительский бум поглотил остаток "граждан". Как им снова выйти из небытия?

— Всякая революция — это сведение сложности к простоте. Франция конца XVIII века сложнее, чем Франция начала XIX века. Россия начала XX века сложнее сталинской. И, уверяю вас, СССР времен своего упадка в каком-то смысле был сложнее, чем наше сегодняшнее общество. Когда говорят, что какое-то государство рушится под гнетом внутренних противоречий, как правило, речь идет об эпохе декаданса — сложном и красивом явлении в жизни страны. После упрощения культурный слой снова начинает прирастать, но не так быстро, как хотелось бы. Однако некие его всходы мы уже видели на Болотной и проспекте Сахарова.

Чтобы точнее ответить на ваш вопрос, надо пристальнее вглядеться в советскую историю. И мы увидим в ней два весьма отличающихся друг от друга порядка. Первый я называю коммунистический режим - 1 (КР-1). Он вырос из Первой мировой войны, революции и Гражданской войны. На нет он сойдет в годы войны и послевоенного сталинского мракобесия. Это был режим тотальной переделки всего и вся (все разрушим и построим абсолютно новое) и тотального террора. Но КР-1 не выдержал испытания войной. И когда враг стоял у ворот Москвы, наш народ поднялся и взял в свои руки решение собственной судьбы. Началось пробуждение гражданского, патриотического сознания. Люди почувствовали ответственность за то, что "ныне лежит на весах" (Анна Ахматова). После такого пробуждения общества КР-1 стал уступать место КР-2. После смерти Сталина к власти пришло коллективное, номенклатурное руководство, которое решило, что хватит друг друга убивать и есть, давайте немножко поживем. Началась хрущевско-брежневская дольче вита, от массовидного террора (выражение Ленина) ушли, репрессии стали более избирательными, а значит, менее страшными. 1960-1970-е — первая фаза этого периода: подъем культуры, экономики, научный прогресс. Вторая фаза, начавшаяся в 1980-е, завершилась революцией 1990-х. Ее осуществила номенклатура, которая решила отказаться от коммунистической идеологии и разного рода институциональных ограничений. Номенклатура из класса властителей-бессобственников превратилась в класс властесобственников. Она овладела основой русского социального порядка — властесобственностью. Мы перешли в третью фазу и находимся в ней сегодня. Это — посткоммунистическая советская Россия. Но, оказывается, на советской почве гражданское сознание плохо растет.

— Нужна еще одна революция — антисоветская?

— Революция в ее буквальном смысле России не только не нужна, но и вряд ли у нас возможна. Конечно, может что-то случиться: техногенная катастрофа, природные аномалии или обвал нефтяных цен — и это всколыхнет общество. Но в целом население у нас стареющее, усталое. Заметьте, революции, как правило, случаются там, где большой процент молодежи, в условиях демографических ям настоящих революций не бывает. "Оранжевая революция" не в счет: это особый вид отказа от коммунистических идеалов, который мы уже пережили в 1990-е. Мне вообще кажется смешным, когда нас пугают "оранжевыми революциями", забывая, что Россия их и породила. События наших 1991-1993 годов повторились на Украине с некоторым опозданием, вот и все.

Советизм закончится, когда мы изживем его базовые принципы, а они имеют внутренний характер. Ведь что такое советская цивилизация? Это отказ от такой принципиальной христианской максимы, как личная вина. Идея первородного греха, которая взрастила мысль о личной ответственности человека в этом мире, была отменена советской идеологией. Во всех бедах оказались виноваты троцкистско-зиновьевские заговорщики, жидомасоны, ЦРУ, иностранные резиденты, наймиты НАТО... Список можно продолжить, посмотрите на любой современный социологический опрос. Для такого сознания образ Сталина всегда будет актуален, ведь он умел расправляться с врагами — а только это и нужно. Поэтому, как мне кажется, сегодня очень мало что зависит от революции внешней и много — от революции внутренней, революции сознания.

Собственно говоря, только после отказа от такой системы ценностей наши либеральные "партии" перестанут быть, по выражению одного из лидеров "кадетов" Александра Изгоева, "штабами без армий". Прорастут снизу и станут сильны. Политические неурядицы случаются в жизни многих стран: на наших глазах, например, рушится партийная система Италии. Кризис парламентаризма еще не означает смерти демократии, демократия умирает, когда каждый отдельный человек перестает работать над собой. В России, надеюсь, этот процесс поворачивается вспять.

Беседовала Ольга Филина