Интервью / Современное искусство
Фото: PinchukArtCentre
В столичном PinchukArtCentre открылась выставка Сергея Браткова. Новый проект харьковчанина, в последние годы проживающего в Москве, выглядит удивительно цельным. Его центральный объект — глумливая неоновая надпись "Добро покупает зло", горящая над увеличенной обложкой издания The Moscow Times. Две другие стены занимают огромные фото. На одном — сам автор, поднимающийся по эскалатору метро, на другом — буква "Е", дополненная неоновым "бать". Саундтреком к этим изображением служит тоскливый вой собаки, чья тень проецируется на белый экран в центре комнаты. Прокомментировать идею композиции СЕРГЕЯ БРАТКОВА попросил корреспондент "Ъ" ПАВЕЛ ЛУЖЕЦКИЙ.
— В подписи к одной из ваших работ организаторы выставки застенчиво вычеркнули первую букву, оставив при этом английскую надпись "Fuck". Любопытно, что и название одного из объектов братьев Чепмен "Fucking Hell", экспонирующегося сейчас в PinchukArtCentre, здесь целомудренно перевели как "Чертов ад".
— Я даже не обратил на это внимания, поскольку не читал описаний. В общем-то, "fuck" не является ругательным словом, оно, если можно так выразиться, культурологичное. Но стоит перевести это слово на русский, как начинаются проблемы. Возможно, это и к лучшему. Мат — это оружие. Скажешь что-нибудь — и будто рвануло. Я волновался по поводу этой работы, не хотел никого оскорбить. Мне кажется, что все же она выглядит достаточно деликатно — ведь буква "Е" неоном не светится.
— Пожалуй, неоновый лозунг "Добро покупает зло", воспроизведенный на обложке периодического издания, выглядит куда эпатажнее. Это издевательство над массмедиа?
— Знаете, любое искусство — немного от дьявола, поскольку провоцирует человеческие эмоции. Массмедиа же просто работают на этом адском жаре. Поэтому и говорят: "жареные новости". Но главное — я хотел показать, что изменилась традиционная парадигма. Раньше мы боролись со злом. А сейчас запросто его покупаем! Категории добра и зла больше не являются незыблемыми. Одно перетекает в другое. Зло легко выдает себя за добро.
— И как поступать художнику в такой ситуации?
— Расскажу вам по этому поводу историю. Недавно одна девочка принесла мне серию фотографий о слепых людях. Вполне культурные снимки. Не Борис Михайлов, скажем так. Я спросил: "А что подвигло вас заняться социальной тематикой?" Она ответила: "Меня это волнует, я хочу помочь". Но так ведь не помочь. Люди заросли такой толстой коркой, что для того, чтобы ее пробить, надо ох как сильно врезать! Способен ли добиться этого художник? Да, он может вызывать такую реакцию, что власти скажут: "Слушайте, нам надо защитить людей от мерзавцев, которые издеваются над обездоленными!" И здесь художник уже должен быть готов принять удар на себя. Например, когда в 1999 году я снимал серию "Дети", то чудесно осознавал, что могу вызвать скандал. Так в итоге и получилось. Но дело в том, что в то время в Москве, на Тверской, открыто продавались журналы педофилического содержания. И об этом никто не говорил. Когда же вспыхнул скандал из-за моих снимков, общество обратило внимание на проблему, стали принимать какие-то законы против педофилов.
— Нет ли у вас ощущения, что от художника все время ждут, что он прыгнет выше головы?
— Состоявшаяся карьера художника — это большая персональная выставка, участие в "Документе" и Венецианской биеннале, работы в музеях. Ретроспективы у меня были, в биеннале я участвовал, фотографии приобретены известными музеями. Так что желания что-то кому-то доказывать у меня нет. Наоборот, возникло странное чувство, что с возрастом становление художника не прекращается. Да и за кем гнаться? Нет сейчас у нас ни Баскиа, ни Пикассо, таланты такого уровня отсутствуют.
— Как вы относитесь к конкурсу World Press Photo, который часто критикуют как эстетское состязание в изображении трагедий?
— Никуда не деться от того, чтобы не говорить о трагедиях. Искусство, которым является и документальная фотография, дает представление о жизни. Мы должны знать о том, что происходит в мире. Причем, поверьте, фотографии, рассказывающие о боли, занимают ничтожный процент по сравнению с глянцем, фэшн-фото. Так что нужно создавать документы времени. Например, Великая Отечественная война осталась в коллективной памяти тремя главными снимками: "Комбатом" Макса Альперта, "Знаменем над Рейхстагом" Евгения Халдея и "Горем" Дмитрия Бальтерманца — с полем, усеянным трупами. Представьте, что не было бы этой фотографии,— и мы бы имели в памяти о войне только политически выверенных "Комбата" и "Знамя над Рейхстагом".