Выставка современное искусство
Фото: Коммерсантъ / Денис Вышинский / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Денис Вышинский / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Денис Вышинский / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Денис Вышинский / купить фото
В Московском музее современного искусства на Гоголевском бульваре открылась выставка "Тимур": ретроспективу Тимура Новикова (1958-2002) из не самых заезженных работ, хранящихся в двух десятках музеев и частных коллекций, сделала Екатерина Андреева. Главного художника Петербурга буйных восьмидесятых и чумовых девяностых глазами его главного куратора, пропагандиста и апологета, пыталась увидеть АННА ТОЛСТОВА.
Ретроспектива устроена по хронологическому принципу, так что, пройдя анфиладу залов казаковского особняка на Гоголевском из конца в конец, можно изучить, что называется, творческую биографию героя целиком и последовательно — от ухарского экспрессионизма его ньювейверской юности до мертвенно-холодной "новой серьезности" последних лет. Казалось бы, никакого особенного кураторского замысла тут не имеется. Но нет, напротив, выставка является результатом двойной кураторской работы — куратора Екатерины Андреевой и куратора Тимура Новикова, строившего свою биографию по определенному сценарию. Злая судьба вносила в него поправки, но художник не сдавался и мужественно обыгрывал самые страшные — неизлечимая болезнь, слепота — сценарные повороты.
В первом зале выставлены рисунки соусом конца 1970-х — начала 1980-х, времен группы "Летопись" и сквота в церкви Святых Кирилла и Мефодия. Половина — автопортреты, и на них мы видим длинноволосого бородатого человека, типичного ленинградского нонконформиста, нелегально творящего свои шедевры в какой-нибудь котельной, может быть, будущего митька — длинноволосый и правда иногда в тельняшке. Другая половина — типичное нонконформистское творчество: умеренно экспрессионистский городской пейзаж, памятующий о ленинградской школе 1930-х и об арефьевском круге. Тот же городской пейзаж и в живописи, местами символистски туманной, местами свидетельствующей о посещениях Эрмитажа и любви к фовистам. Ничто ничего не предвещает — таких реликтов эпохи героического подполья в Петербурге полным-полно и сегодня. Как вдруг — "Новые художники", новые дикие, взбесившаяся кисть, особенно в портретах Виктора Цоя и Георгия Гурьянова, чьей взъерошенной живописи словно бы передался ньювейверский драйв группы "Кино". Длинноволосый в тельняшке оказался оборотнем, мигом превратившись из подпольщика в стильного персонажа (смотри ролики "Пиратского телевидения") со стильным — абсолютно в духе времени, то есть в духе интернационального трансавангарда,— искусством. Благо старый культурный ленинградский экспрессионизм нужно было лишь немного спрыснуть ар-брютом, чтобы вышло так, как писали в Западном Берлине и Нью-Йорке. Из этого духа времени рождаются и первые "тряпочки", доказательством чему служит "Аэропорт" 1983 года — залихватский коллаж на черной фланельке с самолетами, зависающими над пулковским терминалом.
Эти "тряпочки" с кораблями, луноходами, пингвинами, пирамидами и невскими панорамами из полотнищ контрастных цветов, сшитых по линии бесконечных петербургских горизонтов, были знаменами, хоругвями, манифестами нового искусства. Манифесты манифестировали все что угодно: эпоху клубов и рейвов, гендерную двусмысленность (коль скоро текстиль принято считать женским уделом), упоительную свободу, легкость необыкновенную, разрыв с тяжеловесной нонконформистской живописью, разрыв с нонконформизмом как духовным подвигом и страданием вообще — новое искусство было искусством жизни, и жизнь била ключом. "Тряпочки" вроде золотого полотнища с Аполлоном, буквально попирающим "Красный квадрат", излучали иронию в пору расцвета Новой академии изящных искусств, когда вся честная компания тимуровцев с монти-пайтоновской серьезностью изображала ревнителей высокой классики и чуть что хваталась за топоры, чтобы бороться с заразой современного искусства. И стали излучать смертный холод, когда 40-летний художник в силу болезни из денди и насмешника сделался немощным старцем, но немедленно вошел в роль слепца-пророка. Холод официоза, каким веет от парчовых панно с новообретенными святыми наподобие черносотенца Иоанна Кронштадтского, пришедшими на смену Оскару Уайльду, Чайковскому и Вагнеру,— пророк, хоть и был совсем слеп, видел лет на десять вперед.
В конце выставки есть "мемориальный" зал, где собраны всевозможные документы и памятные вещи. Фотографии, видео, письма, афиши, приглашения на выставки, номера "Художественной воли", листовки против "актуалистов", практикующих "надругательства над чувствами верующих и интеллигенции" (кто бы мог подумать, что вскоре эти фразы слово в слово станут без тени улыбки повторять оскорбленные сутяжники, затаскавшие по судам кураторов и художников). Сюда уместилось все. "Кино" и "Поп-механика". "Асса" — галерея и одноименный фильм. Свободный университет, в преподавателях которого Тимур Новиков и Сергей Курехин числились наряду с академиком Лихачевым,— как прообраз Новой академии. Приезд Джона Кейджа в Петербург. Начало рейв-движения. "Ноль-объект" — дырка от "Черного квадрата", показанная "новыми художниками" ветеранам андерграунда на первой официально разрешенной выставке подпольщиков. "Сожжение сует" с аутодафе памяти Савонаролы — "новые серьезные" отрекались от языческого гедонизма своей юности. Все это — не одна только Новая академия, созданная по образу и подобию уорхоловской "Фабрики", но и целиком два лучших со времен обэриутов десятилетия петербургской художественной жизни, завертевшейся вокруг Тимура Новикова,— и есть его главное произведение.