В Петербурге 29 апреля должна открыться выставка Icons под кураторством Марата Гельмана, которая уже вызывала бурную реакцию противодействия и в Москве, и в Краснодаре. Один раз в Петербурге она была отменена. О фоне, на котором происходит открытие экспозиции – обозреватель "Огонька" Дмитрий Губин.
Фото: Фото из личного архива Д. Губина
Выставка Icons будет размещена в креативном пространстве "Ткачи". "Ткачи" — это бывшая ткацкая фабрика на Обводном канале, а ныне конверсия, там стены голого кирпича, высоченные потолки, магазинчики со шмотками для модных и книжками для умных, а главное – море пространства. Морем пространства управляют мои знакомые, и доселе их главным чувством было одно: как этот океан сделать живым и желательно мыслящим.
Тут и случилась история с Icons – выставкой достаточно известной, чтобы о ней все говорили, и достаточно сильной, чтобы пришедшие не разочаровались. А больше я говорить не буду, потому что пустое дело — говорить о выставке, если говорящий ее видел, а слушающий — нет.
Но сегодня устроителей переполняет другое чувство – страх. Они хорохорятся, обсуждая, успеет ли Госдума принять закон об оскорблении чувств верующих и будет ли им светить "пятерочка" тюремного срока. У них почти паранойя: в трех бородатых мужиках, пришедших на выставку за неделю до открытия, они видят засланных казаков и православных хоругвеносцев. И я не могу сказать, что это беспричинная паранойя: в "Ткачах" уже побывали люди из ФСБ, из центра "Э" по Петербургу и центра "Э" по Северо-Западу. Некоторые из спонсоров сбежали, а одно охранное агентство отказалось заключать договор, сказав, что боится за свою безопасность. В какой-то момент возникает ощущение, что, не будь работы уже завезены, "Ткачи" бы тоже дрогнули и остановились на торговле книжками и ботинками, хотя в выставке Icons экстремизма не больше, чем в иллюстрациях к Библии Гюстава Доре.
И я вдруг вспомнил этот страх.
Это гулкий страх советского времени. Страх того, что система перемелет тебя и не подавится, причем перемелет ни за что: получил же Бродский в свое время "пятерочку" за стихи. Это страх, что про твое уничтожение никто не узнает: да, дело Бродского нашумело, но кто помнит дело Марамзина, получившего "пятерочку" за самиздатовский выпуск Бродского?
Страх брежневского времени – это страх быть тихо уничтоженным при молчании окружающих. И он возвращается. Пока еще не в Москве, а в провинции, каковой, с точки зрения живого искусства, является сегодняшний Петербург. Это страх быть другим, то есть самим собой. Страх всегда меняет тональность высказывания. Потому что в условиях страха даже простой призыв – "Приходите на Icons!" — звучит как вопль и крик жертвы.
Однако бывают времена, когда приходится выбирать: публично солидаризироваться с кричащими или втихую соглашаться с гонителями.