Интервью балет
Фото: Коммерсантъ / Юрий Мартьянов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Юрий Мартьянов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Юрий Мартьянов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Юрий Мартьянов / купить фото
Завтра в Большом театре премьерой спектакля "Весна священная" Игоря Стравинского в постановке Татьяны Багановой открывается международный фестиваль "Век "Весны священной" — век модернизма". В течение ближайших четырех недель на Новой сцене театра пройдет парад главных "Весен" ХХ века в аутентичном исполнении: балет Бежара покажет созданный им Bejart Ballet Lausanne, спектакль Пины Бауш — Вуппертальский танцтеатр, а самую первую постановку, Вацлава Нижинского, столетие которой и отмечает весь мир, привезет балетная труппа Финской национальной оперы. Фестиваль должен стать мировой сенсацией, тем более что "Весну священную" в Большом готовился ставить самый актуальный хореограф ХХI века — британец Уэйн Макгрегор. Но не поставил: из-за покушения на худрука балета Большого Сергея Филина он отказался ехать в Москву, попросив перенести запланированную премьеру на неопределенный срок. К чести руководителей театра, из этой чрезвычайной ситуации они нашли выход в кратчайший срок: на постановку "Весны священной" была приглашена Татьяна Баганова — лучший российский хореограф contemporary dance и руководитель екатеринбургской труппы "Провинциальные танцы". С ТАТЬЯНОЙ БАГАНОВОЙ поговорила ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА.
— С чего вы начали работу над постановкой?
— Над предложением Большого театра я думала неделю. Где-то на четвертый день послушала музыку. Я, конечно, знала "Весну священную", но тут уже по-другому слушаешь. Музыка оказалась иллюстративной, c очень конкретной драматургией. И чрезвычайно мощной. С одной стороны, мне казалось не очень интересно идти за ней. Ведь это раньше музыка для балетмейстера была первична, но уже давно, лет сорок назад, современные хореографы начали сочинять без музыки: ставили перед собой художественную задачу и генерировали внутреннее состояние, нужное для достижения цели. Я уже лет пять так работаю. С другой стороны, нельзя идти поперек партитуры — я это для себя сразу решила. Так что важно было найти цель, то есть концепцию. И отделаться от "Весны" Пины Бауш — она все время стояла у меня перед глазами.
— О чем же будет ваш балет?
— О жажде. Эта тема, на мой взгляд, перекликается с музыкой, не противоречит ее языческой обрядности. Наш балет о жажде. О полном отсутствии воды, когда у людей происходит изменение сознания просто от того, что они смертельно хотят пить. Они находятся в замкнутом пространстве. Мы не знаем, как они туда попали, они обречены на вынужденное общение. И должны найти воду — это вопрос выживания.
— Странно. Обычно в "Весне" хореографы пространство распахивают: все-таки силы природы, космогония мира — хоть внутреннего, хоть внешнего.
— Мои люди стиснуты в четырех стенах. Это замкнутый социум, всецело занятый поиском воды. В музыке две части, и у нас тоже. Сначала, как у Стравинского, некие обрядовые игры, все еще радуются, все в ожидании. Во второй части уже не до игр: становится ясно, что надо обязательно предпринять сверхусилие, чтобы сохранить жизнь, чтобы пришло обновление.
— А любовь-дружба у вас будет? Или каждый за себя?
— Ну, есть там один дуэт. Но пока он психологически не прописан. Вообще-то, общение в этом балете происходит не на личностном уровне. Мужчины всегда сильнее, они могут отобрать воду у женщин. И они заранее знают, что сверхусилие придется делать не им. В данной ситуации очень важна и физическая правда: физиологическое ощущение жажды, когда пересыхает все — кожа, горло, язык. И танцовщики это реально чувствуют: мы делаем перерыв после полутора часов репетиций, и к этому времени они очень хотят пить — им не надо ничего наигрывать.
— Кто же из артистов Большого отважился на такой эксперимент?
— Больше всего меня удивило, что мне доверили балерин. Прямо настоящих балерин. На кастинге была девушка, которая честно выполняла все, что я показывала. Она была такая худенькая, хрупкая, и, когда мы стали падать на коленки, мне ее стало так жалко! Но самое страшное произошло, когда я попросила артистов подойти и посмотреть друг другу в глаза, употребив фразу: "Телесно ощутите друг друга". Одну балерину это ввергло в шок. Она, по-моему, где-то даже интервью дала по этому поводу... Ну, в общем, это было что-то. Говорю мужчинам: "Подойдите к женщине, потрогайте ее". А они: "Не могу я ее трогать, она солистка..." Это были такие яркие моменты кастовой принадлежности, негибкости мышления... человек для себя изначально половину мира закрывает.
— И что же, преодолели артисты эти моменты?
— Ну, старались. Тут ведь проблема выбора: ничего не получится, если ты болтаешься где-то между "Спящей красавицей" и "Весной священной". Не получится ни там, ни здесь. Но танцовщики ментально не были готовы к такой работе. И еще я поняла, что люди, выученные определенным вещам, не могут исполнить то, что вы им предлагаете. Не потому что не хотят, а потому что телесно не могут это воспроизвести. Очень многие артисты Большого сбежали после первых же репетиций.
— Сколько же осталось?
— В балете занято 14 человек. Я сначала думала сделать пять женских партий и семь мужских (не люблю симметрию), но потом поняла, что пространство Большого требует больше народа. Артистов театра меньше десяти, пришлось привлекать к работе и миманс. И еще пять танцовщиков из "Провинциальных танцев" (труппа Татьяны Багановой.— "Ъ".), это из-за экстремальности ситуации. В мае, когда пойдет следующий блок "Весен", их должны заменить артисты Большого.
— Вы ставили "Весну" на фоне криминального скандала вокруг Большого театра. Мешало ли это работе?
— Абсолютно не мешало. Нам были созданы потрясающие условия. На сцене Большого репетиционного зала поставили выгородку, и мы там пропадали с утра до ночи, совершенно изолированные от мира. Исполнялись любые наши пожелания — как в сказке. Помню, мне вдруг потребовался рис, я об этом сказала, риса не оказалось. И вдруг спустя час приносят — бутафоры скрутили целую банку "риса" из крошечных бумажек.