Премьера\Театр
Фото: tuz.kiev.ua
В столичном ТЮЗе на Липках состоялась премьера спектакля "Над пропастью...", созданного по мотивам романа Джерома Дэвида Сэлинджера "Над пропастью во ржи". Жанр постановки режиссер Максим Михайличенко определил как "фантазии тинейджера". С ними попыталась разобраться АНАСТАСИЯ ГАЙШЕНЕЦ.
Несмотря на то что спектакль "Над пропастью..." идет в Киевском ТЮЗе на Липках во "взрослое" вечернее время, его прицел на подростковую аудиторию очевиден: уже на премьере добрую половину зала заполнили школьники старших классов. Это, в общем, естественно: роман Джерома Дэвида Сэлинджера вот уже добрых шесть десятилетий служит своеобразной библией, сводом поведенческих правил и инструкцией к действию для юных бунтарей и нонконформистов. Сами же постановщики в аннотации к спектаклю формулируют свою задачу как попытку понять, что "происходит в голове современного подростка". Рассказывая историю Холдена Колфилда, главного героя книги, режиссер и автор инсценировки Максим Михайличенко и художник Олег Татаринов материализуют свою декларацию буквально, оформив сцену в виде черепа, очертив ее границы сюрреалистически гигантскими глазами и ушами.
Именно сценография является наиболее примечательной особенностью спектакля, дает код к пониманию его замысла, а также в значительной степени диктует его стилистику. "Путешествие в голову подростка" превращается в увлекательный аттракцион, где зрителей удивляют и забавляют всеми возможными способами. Кажется, постановщики вознамерились не столько продемонстрировать богатство воображения своего персонажа, сколько воплотить собственные потаенные фантазии, излив в десятках причудливых образов все свои знания о театре маски, комедии дель арте и цирковой клоунаде. Придумывая многочисленные гэги и сочиняя комические этюды для артистов, они просто не знают удержу, динамично монтируя эпизоды и не давая публике ни на секунду передохнуть. Зрелище получается яркое и веселое, но смысл представления постепенно становится все более невнятным. Сценический и литературный текст категорически отдаляются друг от друга: герой Сэлинджера ищет в мире подлинность, а авторы спектакля отправляют его в парк развлечений.
Придумывая многочисленные гэги и сочиняя комические этюды для артистов, постановщики спектакля просто не знают удержу
При этом сама фабула не страдает, все основные эпизоды книги присутствуют в инсценировке. Вот только авторская интонация, построенная на контрасте сарказма героя по отношению к внешнему миру с детской наивностью его внутренних монологов, фатально трансформируется. А ведь именно эта раздвоенность делает Колфилда провокатором и эскапистом: его манера общения с миром — это вечная издевка, испытание на прочность всего, с чем он соприкасается, ирония хронического чужака. О том, что герой Сэлинджера — иной, не похожий на других, авторы, в общем, тоже не забывают напомнить: в начале спектакля Колфилд попадает на сцену, спускаясь через светящийся портал, словно какой-нибудь киношный инопланетянин. Типичное заблуждение большинства подростков о собственном моральном превосходстве над "миром лицемерия и глупости" подчеркивает и наряд героя, нахлобучившего на голову несуразную шапку с козырьком и красными растафарианскими дредами, очень напоминающими петушиный гребень. Однако столь декларативно заявленная установка на конфликт с обществом никак не подкрепляется действиями персонажа. Колфилд в исполнении Алексея Петрожицкого — прекрасный во всех отношения молодой человек, вежливый, обходительный, искренний. Поэтому его конфликты с окружающими воспринимаются больше как ребяческие капризы.
Еще сильнее усугубляет это ощущение центральный элемент декорации и главный сценический партнер героя — гигантский белый стул, рядом с которым Колфилд кажется инфантильным недоростком. Сам предмет используется в постановке довольно изобретательно, выполняя в зависимости от обстоятельств различные функции — поезда, автомобиля, спортивного снаряда, кровати и ряда других объектов. Это отчасти подчеркивает и "детскость" героя, относящегося к миру как к игре, где произвольно выбранный предмет может стать всем, чем угодно, служить любым задачам, которые поручит ему фантазия. К слову, под стать предметам оказываются и встреченные героем люди — все они без исключения похожи в спектакле на сказочных мультипликационных персонажей. Таким образом, внутренний мир Колфилда, который, по сути, открывается перед нами на сцене, в итоге оказывается комнатой игр. А пропасть, над которой якобы стоит впечатлительный тинейджер, существует, вероятно, только в воображении постановщиков.