Премьера театр
Национальный театр в Осло показал премьеру "Дяди Вани" в постановке Лив Ульман. Из Осло — ЮЛИЯ ЯКОВЛЕВА.
Билеты на всю премьерную серию разлетелись в мгновение ока, притом что Осло вообще-то город маленький, вроде русского Курска, и лишенный рокового свойства впадать в ажиотаж (там даже Marni for H&M, за который бились и за которым стояли по ночам во всем остальном мире, мирно болтался на вешалках и со скрипом ушел только во время летней распродажи, да и то не весь). Всем хотелось знать, что сейчас поделывает Лив Ульман — легенда, самая планетарно знаменитая из ныне живущих норвежек. Тем более что "что-то делает" она все больше вне Норвегии: ее прошлая постановка в Австралии с Кейт Бланшетт в главной роли прошла с огромным успехом, и это еще больше раскалило страсти по "Дяде Ване". Так встряхнуть норвежскую столицу до сих пор удавалось только Леди Гаге и кумиру девочек Джастину Биберу.
Сам Национальный театр, с его скромной плюшево-гипсовой статью провинциального театра XIX века,— небывалое для современного европейского театра место: ансамбль складывается десятилетиями, а актеров выносят только вперед ногами. Подобное, как справедливо замечают сами норвежцы, бывает только в российских академических театрах. И это на премьере "Дяди Вани" чувствовалось: публика выглядела точь-в-точь будто в московском Малом или даже вовсе во МХАТе имени Горького. При этом Национальный театр умудряется оставаться поразительно живым. Всякий раз, когда на сцене роскошнейшая старуха Фройдис Арман в роли Марии Васильевны размыкала губы и без усилий заполняла все пространство контрабасным звуком Dolby surround, источник которого было не определить, челюсть отпадала сама собой: такие чудеса старой школы мало где увидишь (услышишь).
На пустой сцене стоят анфиладой дверные коробки, коридором уходящие вглубь, к черному заднику: в этом особняке нет стен, а только двери. Лив Ульман, впрочем, сценической географией не злоупотребляет: люди входят и выходят, где это положено по тексту, да,— но в основном кучкуются на первом плане, разбить плоскость которого был призван большой стол: на нем сидят, лежат и даже танцуют. Вообще, русский дух выливается здесь все больше в водку, песни про степь (спетые настолько ловко и без акцента, что прямо страшно), пляски вприсядку (несколько странные для чеховских интеллигентов среднего звена — но чего вы еще хотели от балетмейстера-болгарина?) и голым немолодым торсом Астрова (видно было, что актер имел в виду раздирание рубахи на себе, но костюм велели приберечь на всю премьерную серию). Впрочем, это ничуть не раздражало — с такой непосредственностью, энергией и обаянием норвежские актеры предавались сувенирному буйству "русской души".
Где Лив Ульман выиграла постановку полностью, так это в необычных типажах, слаженных тем не менее в стройный ансамбль. Румяный как окорок весельчак дядя Ваня (Андеш Босму Кристиансен) с рыжеватыми бакенбардами неунывающего немецкого пивовара. Старый пегий Астров (Эйстейн Регер), вдруг вспоминающий, что и он был когда-то молодым красавцем. Немолодая Елена Андреевна (Аннеке вон дер Липпе), про которую все твердят оскоминное "молодая вышла за старика". Традиционен разве что сам профессор Серебряков, но опять-таки: один из "стариков" Национального театра Сверре Анкер Оусдаль показывает такой класс мастерства, так экономно и точно подает персонаж (писклявый, дребезжащий требовательный голос, кажется, пробирается во все закоулки и черепа, и комнаты — и вот уже готов монстр, благообразно заедающий всех вокруг), что понимаешь: вот идеальный Каренин. Да и публика, невзирая на свои удивительные старосветские шали и самоцветы, реагировала на реплики и мизансцены с живостью подростков в кино: и не вспомнить, когда бы в Москве или Петербурге на "Дяде Ване" так непосредственно смеялись чеховским шуточкам и принимали с благоговейным сочувствием его "мерехлюндию",— с завистью понимаешь, что в России Чехова действительно заездили насмерть, а рецепторы зрителей режиссер и актеры должны поливать кислотой. Лив Ульман эта проблема счастливо не знакома.