7 марта в Риме на 91-м году жизни умер Дамиано Дамиани. Мир почтил память автора сериала «Спрут», но сказание о комиссаре Каттани (1984) — пустяк по сравнению с его киношедеврами.
Фото: www.quotidiano.net
Уходя на покой в 2002 году, Дамиани несколько сварливо заявил: имеет же человек право хоть на закате дней предаться сокровенной страсти — живописи. Да он и был живописцем, которого сразу по окончании прославленной миланской академии (1946) затянуло кино.
Но с философской точки зрения он оставил кино не удовлетворенный тем, что, в общем-то,— болезненное дежавю — вернул себе тот же статус, в каком пребывал в 1960-х: очень хорошего, но очень итальянского режиссера, то есть мастера-универсала, споро удовлетворяющего запросы публики. Он мог сделать суровой неореалистической фактуре инъекцию запретной сексуальности в дебютном «Острове Артуро» (1962). Заморочить крутым оборотом героев в подлецов и наоборот в гениальном спагетти-вестерне — притче о предательстве «Золотая пуля» («Эль Чунчо: кто знает?», 1966). Гонять по экрану голенькую Марию Луизу Бавастро в лукаво-модернистской «Довольно сложной девушке» (1969). А потом, вдруг и надолго, обрел целостность и мощь, завоевав уникально единодушное обожание зрителей, критики и левых политиков. Сам Пазолини назвал его «горьким моралистом, алчущим былой чистоты». Но его режиссерское счастье стало возможным благодаря несчастьям его родины.
Горячие лето (1968) и осень (1969) студенческих и рабочих бунтов сменились 15-летней зимой. От взрыва в генуэзском банке (декабрь 1969 года) отсчитывают «свинцовые годы»: пятьсот жертв политического насилия, тысяча — мафиозного. Террор «черных», контртеррор «красных»: и тех, и других дергали за нити невидимые кукловоды. Италия бредила, дрожала от страха. Марево страха Дамиани как раз и сумел сфокусировать на экране, не зря же критика называла его «самым американским из итальянских режиссеров», подразумевая его трезвый, мускулистый, но далеко не бесстрастный профессионализм.
«Я боюсь» (1978) — вот так вот просто назывался его шедевр о полицейском (Джан Мария Волонте), мечтающем об одном — чтоб его миновала пуля, предназначенная ему как функции: он — телохранитель, то есть смертник. Страх калечил архитектора, из-за пустяка угодившего в тюремный омут («Следствие закончено, забудьте», 1971), и маленького человека, уверенного, что приговорен мафией, хотя приговорен его однофамилец («Человек на коленях», 1980). Герой Джулиано Джеммы знал, что его убивать не за что, но ведь и всех — не за что.
Дамиани не только воплощал на экране страх смерти, он отвечал Италии на немой вопрос: «Что делать?». Ясно, что сражаться. «Право на выстрел» — тема второго его шедевра «Признание комиссара полиции прокурору республики» (1971). Мартин Болсам фантастически сыграл преображение комиссара из преступного паука, каким он кажется в начале, в мстителя, которым на самом деле является. Мстителя за брата-профсоюзника, замученного мафией, за всех жертв безнаказанных убийц, за Италию в целом.
Прологом к страшным годам Италии стало «Евангелие от Матфея» (1964), снятое Пазолини так, словно это «Коммунистический манифест»; эпилогом — «Расследование» («Дело Назаретянина», 1986) Дамиани, прочитавшего Евангелие как актуальный триллер. Скептик-римлянин расследовал воскрешение Христа, а террористы-сикарии, шнырявшие по древней Иудее, напоминали автоматчиков из «Я боюсь».
В 1970-х Дамиани стал кумиром и у нас. Чтобы зрители убедились, насколько кошмарна жизнь при капитализме, в СССР прокатывали все его лучшие фильмы — от «Дня совы» (1968) до «Предупреждения» («Следствие с риском для жизни», 1980).