Общественная палата научит школьников правильно понимать классиков: здесь разрабатывается новая концепция преподавания литературы в средней и старшей школе, пишут СМИ. Член совета Общественной палаты Павел Пожигайло и писатель Сергей Шаргунов ответили на вопросы ведущего Андрея Норкина.
Фото: Дмитрий Костюков, Коммерсантъ / купить фото
По мнению автора проекта Павла Пожигайло, учителя должны однозначно трактовать литературных героев, чтобы негативные персонажи не стали для детей предметом для подражания. В списке потенциально опасных произведений "Гроза" Островского, "Отцы и дети" Тургенева, гражданская лирика Некрасова и сказки Салтыкова-Щедрина.
— Господин Пожигайло, поясните, пожалуйста, вашу идею?
П.П.: Идея у нас была год назад, и связана она была с тем, что сегодня преподавание литературы носит хаотический характер. Встречаются учебники, где преподается "Гроза" Островского и говорят о том, что Катерина обрела истинное счастье, когда покончила жизнь самоубийством, вырвавшись из несвободы, в которой она жила. "Евгений Онегин" — это просто триллер об убийстве Ленского, или треугольник любовный Онегина и Татьяны, и так далее.
То есть, в принципе, после перестройки, когда ушла одна идеология, а другая не появилась, возникло некое анархическое такое пространство в толковании истории, литературы. В конечном итоге мы просто предложили создать сообщество преподавателей литературы, литературоведов, и именно на этой площадке, которая, кстати, существует сегодня у кинематографистов, у театралов, театральных деятелей, определять вопросы подходов преподавания литературы, педагогику, методики преподавания литературы. Потому что на сегодняшний день выходят списки, например, ста книг, а на самом деле общество не понимает, кто их составляет, где их составляют.
Почему появился Пелевин и Улицкая? Это ведь как гром среди ясного неба. Пришлось ходить на эфиры и оппонировать совершенно очевидным вещам, что никакой воспитательной роли наркоман-мухомороед главный герой в "Generation P", или девушка, которая теряет девственность в подъезде, как мне кажется, не имеют. И зачем искушать детей?
Или вы объясните публично и открыто, какую цель вы преследуете, что вы хотите воспитать. Мы провели несколько общественных слушаний, результатом которых было наше предложение на Общественной палате создать какую-то рабочую группу по подходам к написанию учебника и методике преподавания литературы. Очень много вышло комментариев по поводу того, что министр культуры дал поручение и прочее.
— Но уже было опровержение.
П.П.: Да, это неправда. Просто мы с ним дружим, он действительно очень образованный и культурный человек.
— Господин Шаргунов, вы поддерживаете такую концепцию преподавания литературы в школе?
С.Ш.: Немножко странно и довольно тревожно. Потому что все эти попытки реформировать наше образование, особенно в гуманитарной сфере, которые предпринимаются все последнее время, как-то отзываются во мне самыми неласковыми чувствами. Дело в том, что, в первую очередь, все зависит от преподавателя, от самого учителя. И мне часто приходится ездить в школы. Я провожу уроки русского языка и литературы. Например, в Челябинске в 31-м лицее, в Новосибирске, да и в нескольких московских школах проводил я уроки литературы. Мне кажется, главное — заинтересовать школьника. Это странные попытки –– немедленно интерпретировать в позитивном ключе русскую литературу. А судьи кто? Насколько квалифицированные эти эксперты, и к чему все это приведет, кроме очередных заседаний и рaспилов?
— Господин Пожигайло сейчас сказал, что достаточно долго обсуждалась эта тема.
П.П.: Я скажу, какие эксперты. Это Литературный институт им. Горького, это Университет им. Шолохова. Это известные наши литературоведы, гоголеведы, достоевсковеды. То есть на самом деле это не инициатива Общественной палаты, это профессионалы, педагоги. Речь не идет об интерпретации, речь идет о возвращении того статуса и глубины смыслов книг, которые участвуют в процессе обучения в школе, а не то, что сегодня импровизируется. Как раз наша тревога и возникла о том, что те учебники, по которым преподаватели учат — не все, да, — в них содержатся вот такие ляпы. Когда речь идет о Раскольникове, и учителя говорят о том, что он боролся за свободу.
С.Ш.: Понятно. Моя точка зрения здесь очень простая: с одной стороны, конечно, желательно, чтобы представление о благородстве и добродетельном поведении прививались во время уроков, то есть я за определенный правильный ракурс, но при этом меня больше всего пугает жесткая попытка отформатировать и классическую литературу, и искусство как таковое.
Дело в том, что если буквально и придирчиво подходить к литературе, то вся она может быть представлена, как некоторое скопление смертоубийств и всяких страшных историй. Давайте начнем копаться еще до школы, давайте разбираться с русскими сказками, там вообще волосы дыбом встают, если все всерьез читать. А потом меня очень тревожит эта идея, например, если я правильно понял эту инициативу, отказаться от Булгакова вообще.
П.П.: Нет, это была интерпретация журналистов, это неправда.
С.Ш.: Значит, Гоголя и Достоевского убрать из ранних классов.
П.П.: Нет, нет, это совершенно абсолютная ложь, уже журналист об этом сказал, что это была его "желтая" находка. Речь шла о чем: что есть произведения у Достоевского и Булгакова, когда меня спросил он, все ли книги преподавать, и я сказал, что "Бесы" Достоевского, "Мастер и Маргарита" Булгакова требуют более серьезного, сформированного мировоззренческого потенциала у человека. Возможно, эти книги нужны в студенческом возрасте или более позднем.
— Господин Пожигайло, когда вы будете формировать это все, если вы не будете это преподавать?
П.П.: Почему? Что, нельзя преподавать "Братья Карамазовы", "Преступление и наказание"? Как раз вот эти книги, с моей точки зрения, обязательны в школе. После "Записок из подполья" весь Достоевский до "Бесов", может быть. Более того, наверное, есть школы с углубленным изучением литературы, и там можно и эти книги при опытном педагоге детям преподавать. Но, к сожалению, в последнее время в романе "Мастер и Маргарита", по которому снимаются фильмы, в большей степени все очарованы Воландом, Мастером или Маргаритой, а те замыслы Булгакова, которые он пишет в своих письмах, или то, о чем говорит Анненский о Достоевском в "Преступлении и наказании", это остается за кадром, и все принимают маску Воланда и совершенно спокойно смеются над советским режимом.