Суицидальный оптимизм

В киевском Молодом театре приготовили "Гоголь-моголь из двух яиц"

Премьера / Театр

Пестрая толпа персонажей в спектакле «Гоголь-моголь из двух яиц» не дала авторам повод поупражняться в политической и социальной карикатуре

Фото: Константин Мельницкий, Коммерсантъ

В столичном Молодом театре под названием "Гоголь-моголь из двух яиц" сыграли пьесу Николая Эрдмана "Самоубийца". В постановочные рецепты по превращению философской сатиры в пресную комедию вникала ИРИНА ЧУЖИНОВА.

Комедия "Самоубийца", пожалуй, может служить наглядным примером того, как время меняет художественные акценты, а некоторые смыслы и вовсе переворачивает с ног на голову. Сочиненная Николаем Эрдманом в 1928 году история о безработном обывателе Семене Семеновиче Подсекальникове, грозящем свести счеты с жизнью, чтобы поквитаться с черствыми родственниками и циничными соседями по коммуналке, отчаянно смахивает на водевиль. Пестрым хороводом вокруг главного героя вьется толпа таких же неприкаянных "бывших людей" (меткое советское определение, относящееся ко всем деклассированным элементам общества), каждый из которых заинтересован в смерти Подсекальникова. Вообразив себя уже практически покойником, герой вдруг излечивается от хронической боязни жизни. Осмелев, Подсекальников даже звонит в Кремль и просит передать наверх, дескать, он Маркса прочел, и тот ему не понравился. Нет сомнений, что именно подобные колкости, пусть и отданные на откуп отрицательным персонажам, и предрешили судьбу пьесы — ее запретили к показу.

С тех пор, как в конце 1980-х годов произведение Николая Эрдмана было реабилитировано, его принято играть как экзистенциальную трагикомедию о бунте человека против тоталитарного государства и социума, что, видимо, и старались учесть в Молодом театре. Режиссер Александра Меркулова, перенявшая постановочную эстафету от начинавшего репетиции Николая Яремкива, осталась верна принципу костюмированного спектакля, сделав основные ставки на универсальные смыслы. Подсекальников (Игорь Портянко) здесь, как и предписывает новый взгляд на "Самоубийцу", жалок, трогателен и обаятелен. Со сцены он взывает о милосердии к ничем не примечательному, но от того не менее значимому человеку. Его депрессия легко рифмуется с общим настроением наших дней, а обстоятельства жизни, пожалуй, узнаваемы для многих сидящих в зале: кризис, безработица, безденежье, ссоры с женой (Виктория Авдеенко) и тещей (Татьяна Стебловская)... Семейная тема, кстати, оказывается в спектакле самой внятной. Жена Подсекальникова — кокетливая простушка, до одури влюбленная в мужа, в ней нет ни грамма стервозности и желчи — свойств, на которых по традиции акцентируют при исполнении подобных образов. Теща в постановке тоже не совсем типична — она облачена в революционные галифе и тельняшку, что объясняет и ее строгий взгляд, и командный голос, и воспоминания о былых похождениях, на которые Татьяна Стебловская метко и саркастично намекает в сольной пантомиме.

Словом, линия маленького человека, вброшенного в большой и неуютный мир, очерчена в спектакле вполне вразумительно. И вместе с тем, чем дальше, тем очевиднее становится, что актуализировать "Самоубийцу" постановщикам не удается — никаких едких аллюзий на современную жизнь на сцене фактически нет. А тем временем пространство коммунальной квартиры (художник Лариса Чернова) постепенно начинает заполнять пестрая толпа новых персонажей. Все они, по сути, ветхие социальные маски, не подвергшиеся в театре хотя бы минимальному обновлению. Военный Калабухин (Борис Георгиевский), интеллигент Гранд-Скубин (Николай Вороненко), мясник Пугачов (Сергей Кучеренко), священник Елпидий (Юрий Потапенко) и прочие персонажи словно сошли с покрытых многолетней пылью страниц журналов "Крокодил" или "Красный Перец". А ведь именно эта разномастная братия могла бы дать повод для упражнений в политической и социальной карикатуре. К сожалению, об этом комедийном приеме редко вспоминают на украинской сцене, все больше отдавая предпочтение словесным каламбурам либо эксплуатируя "голубой" колорит — в спектакле за это отвечает курьер Егорушка (Роман Равицкий).

К финалу пьесы автор припас отличный трюк, придающий его произведению глубину, однако, увы, измененный постановщиками. По замыслу Николая Эрдмана, герой так и не решается спустить курок и остается в живых, стреляется же некий безвестный юноша, оставив короткую и страшную записку: "Подсекальников прав. Действительно, жить не стоит". В театре, судя по всему, сочли такой поворот неоправданно мрачным и не стали лишний раз озадачивать зрителей интеллектуальными ребусами. Хотя в течение всего сумбурного действия, в общем-то, так и не выяснилось, почему реальность вдруг стала менее пугающей и чуть более человечной. Нас все равно просят верить в счастливый исход.

Картина дня

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...