Корова медленно и печально объедала ржавый автомобиль, застрявший в кустах, казалось, еще в середине прошлого века. Из ближнего дома вышел наш будущий сосед в байковых трусах, лениво подтянул их и сел в этот музейный экспонат. Корова так же печально переключилась на куст терновника. Машина взревела, как раненая, и поехала со скоростью осла. Быстрее и не смогла бы: тогдашние дороги так и назывались — "ослиные тропы", по крайней мере, в муниципальных документах.
"Заведу осла",— подумала я. "Я сошла с ума",— подумала я. "Это моя деревня",— подумала я. И купила домик под огромным лимоном, сквозь ветки которого очевидно, нагло, ослепительно-равнодушно шевелилось море. Моря было так много, что размер участка — 200 метров — и размер домика — 42 метра — были уже несущественны. Жизнь прекрасна — разве не так назывался фильм Кустурицы? Все тут было "кустурицей": и завтрак из свежего хлеба с "младым сыром един дан" (то есть местной моцареллой), помидора (который тут символично называют парадайз), сладкой луковицы и стакана местного совиньона (пить можно), и отсутствие нормального пляжа, вследствие чего в море надо съезжать на попе с покатой скалы, и курятник, который сестра местного батюшки развела прямо под стеной старой крепости, у кладбища, и бар для местной молодежи, который брат батюшки же оборудовал в сарайчике прямо у церкви, чтоб далеко не разбегались...И местный олигарх в майке-алкоголичке, разъезжающий по деревне на мотоцикле (нет-нет, у него и костюм есть, и Mercedes, но летом, да в жару, что может быть удобнее?). И звуки! Я даже не про невероятные закаты под Малера на террасе у Полины Осетинской, и не про сумасшедший духовой оркестр, который под Рождество ходит из бара в бар, беззастенчиво выдавая народное за Бреговича, а Бреговича — за народное... Звуки в саду — если вдруг захотелось спать под лимоном: сначала слет диких кошек вокруг миски с молоком, потом уверенный топот крупного ежа, громыханье миски, фырканье ежа на соседского пса, который тоже пришел вылизывать миску, в четыре утра безжалостное пенье птиц, а с рассветом — оркестровое занудство цикад. Спать невозможно, зато всю ночь в августе падают звезды. А если черногорская сборная выиграла что-то у кого-то, то радостно стреляют в воздух. Был даже случай, когда в крыло взлетающего самолета попала пуля — обошлось: просто свадьбу гуляли в окрестностях, обычное дело...
Эта деревня называется Лиман — это просто окраина города Ульцин, что на самой границе Черногории с Албанией
Деревня наша называется Лиман, и, в сущности, это просто окраина города Ульцин, что на самой границе Черногории с Албанией, и потому живут здесь в основном албанцы. Это не пугает. Мечетей, естественно, больше, чем православных церквей. Прожив тут десять лет, более или менее понимаешь всю сложнейшую ткань этого ковра, его изнанку: есть и католический собор (есть и албанцы-католики), и мифическая, но и реальная меж тем могила каббалиста Саббатая Цви, умершего здесь в ссылке (факт!), и сама старая крепость Ульцина, описанная еще Тацитом,— это же древняя Иллирия! В картах Ватикана есть Ульцин, что естественно. Именно эти земли — от Которского залива до Ульцина включительно — почти тысячелетие были буферной зоной Византийской империи. Да что Византия! Бери глубже: основание крепости — циклопическая кладка едва ли не времен микенской Греции. Дикие пиратские края, невольничий рынок, где отбыл свое Сервантес, приметы венецианского владычества в рельефах каменных львов, османская архитектура, полуразрушенные сербские монастыри чуть ли не XII века... черногорские партизаны — кажется, что в горах у каждой семьи пулемет в огороде закопан, вот просто уверена. Ну как тут не влюбиться? Совиньон опять же и шардоне приличные.
Домик под лимоном в те времена — почти десятилетие назад — стоил так немного, что оказался доступен журналисту. На оформление покупки приехали мои родители. Были допущены в дом лишь после посещения нотариуса — из суеверия: мы были первыми русскими в этой части страны, купившими что-либо. Зайдя под сень лимона и оглядев интерьер, мама сказала: "Не так плохо, как я думала. Папа, выноси мебель". И я поняла, как заяц, что в этой лубяной избушке мне одной не жить, зато жить родителям, что они и делают все эти годы, доведя урожайность лимона до катастрофы и умудрившись усадить каждый сантиметр свободной земли всеми видами фруктов...
Фото: DIOMEDIA / Hemis
Что это и их место, стало очевидно в первый же день. Папа был послан мамой за гаечным ключом. Пропал на час. Я пошла на поиски и увидела их с соседом сидящими на лестнице между домами с бутылкой домашней лозы, горячо обсуждающими — что? Слышу, папа говорит соседу-албанцу, с которым у него нет общего языка: "Так вот был у меня старпом Нечипоренко..."
Папа прославился еще одной фразой — ее мне пересказали соседи уже потом. У него в бухте маленькая парусная лодочка, на которой он утюжит ближайшую акваторию и с радостью берет на свой скромный борт всех желающих, особенно детей. Приехавшие в отпуск новые люди подошли к папе и спросили, сколько стоит покатать ребенка. Папа набычился — представляю себе это — и гордо сказал: "Российские моряки парусами не торгуют!" Ну а ребенка, само собой, взял.
Мама широко известна телефонным звонком в Москву с просьбой привезти лаврушки к супу. Дитя российского ландшафта, она даже не поняла, что вся дорожка к пляжу и вообще почти все дороги у нас обсажены лавровыми деревьями, они как сорняк... Сорняком, выяснилось, является и дикая руккола, жестковатая темно-зеленая травка с острым вкусом, так мало похожая на московские привозы — ее можно нарвать к обеду прямо за калиткой.
На этой земле все растет так, что воткнутая в почву увядшая роза через полгода оборачивается розовым деревом с человека ростом и бутонами размером с маленькую капусту. А кто не верит — пусть приезжает и смотрит сам.
Такой вот наш Лиман. Это довольно крутые подъемы и спуски, скалы, небольшие сады и огромная очень древняя оливковая роща неподалеку, тоже, кстати, упомянутая еще Тацитом. Там есть деревья, которым по 500-600 лет, уже распавшиеся стволы необыкновенной красоты, вдохновившие фотографа Владимира Клавихо-Телепнева на серию очень красивых работ. С другой стороны городка, если пойти пешком через городской пляж,— сосновые рощи... и снова скалы и крошечные бухты, и радость нырнуть в очень прозрачную, очень чистую воду. Подтверждением чистоты воды служит тот факт, что самые лучшие морегады — осьминоги, кальмары, самые крупные креветки и вкуснейшие моллюски — добываются прямо под нашей деревней, чуть ли не под нашим домом. Особенно зимой.
Зимой у нас, конечно, вкуснее. В наших краях есть самый лучший на свете ресторан Aragosta. Мы туда ходим уже лет девять, и его звезда и совладелец шеф-повар Сенад Цунгу — все зовут его Ляппо — радость и услада наших ужинов. В сезон, когда даже наш забытый городок превращается в кучу малу (но все-таки не в нашем Лимане), у него вкусно, но обычно вкусно. Слишком много людей. А вот во все месяцы, кроме июля--августа, о, мой бог, как же там хорошо! И как бюджетно! Да что описывать — просто фиксирую.
Ужин на четверых. Попросили Ляппо купить на базаре свежей баранины — купил бараньих котлет на косточке, запек картошку в бараньем жире, метнул салатов и карпаччо из свежих рыб и креветок, ну, пара бутылок вина вполне приличного, лимончелло и кофе: €65 за все, включая чаевые...
Попросила каких-нибудь моллюсков — Ляппо съездил на мопеде в Албанию (!), потому что наши рыбаки не выходили в море: штормило, привез 700 г свежих моллюсков; я съела две порции спагетти с вонголе и мидиями, и где еще, скажите мне, я найду такой сервис?
Таков наш Лиман: крутые подъемы и спуски, скалы, небольшие сады и огромная очень древняя оливковая роща
Фото: DIOMEDIA/ Alamy
Ляппо, конечно, немного скучает, особенно зимой: он же классный повар, учился и работал в Швейцарии, с ним интересно обсуждать, скажем, новые меню в La Reserve, он много путешествует, и руки у него чешутся, но нас — ценителей — в Ульцине мало. Зато как же нам повезло!
Конечно, не все так думают. Негламурно у нас, несервисно. Деревня и есть деревня. Другой образ жизни. Собственно, за ним мы и приезжаем. Мне вот никогда там не бывает скучно, я рада поскучать именно так.
Зимним утром: солнце уже на террасе — можно завтракать в майке и смотреть на море. Можно гулять по 10 км, как я люблю. Можно пойти вечером к Ляппо и узнать, что привезли рыбаки. Можно сидеть у камина и наблюдать одновременно три упоительных зрелища — огонь, зимнее штормовое море и какую-нибудь оперу или "Дживса и Вустера", благо есть и библиотека, и коллекция любимых фильмов. Можно путешествовать — от нашей деревни через горный хребет на Скадарское озеро, увидеть его с самой высокой точки, иногда выше облаков, спуститься петляющей сквозь старые каштановые рощи дорогой к берегу, на лодке сплавать к полуразрушенным монастырям на островах, снова углубиться в горы и навестить партизанские семьи Орландичей. О, это отдельный рассказ. Младшие Орландичи (около 60 лет) гонят лозу, делают из своего винограда сомнительного качества ликер, но люди они живописные, как в фильмах уже упомянутого Кустурицы. Старшие Орландичи (муж с женой лет под 80) делают козий сыр. То есть выпил и через 500 метров закусил. Это по-нашему.
Или — для любителей активного отдыха — можно пойти на зимнюю рыбалку, а можно сесть за руль и через три часа оказаться на невыдающемся, но симпатичном горнолыжном курорте, и этот контраст всегда радует: утром еще пил кофе в шортах под цветущим мандарином, к обеду добрался до горной деревни, где бородатые мужики в тулупах, не спрашивая, наливают стопку лозы у огня, потому что зима.
Фото: Zoran Milovanovic / DIOMEDIA
Ну а летом в нашей деревне кипит веселая жизнь: террасные вечеринки, домашние концерты, совместные прогулки на дальние пляжи, соседские обеды, потому что концентрация творческих людей на таком пятачке зашкаливает. Так уж сложилось, что местечко наше принимает определенный тип личности. А некоторых, бывает, и отвергает. Коммуна сложилась сама собой и очень быстро — как говорит Александр Галушкин, высокоученый муж из Академии наук и один из основателей колонии, "около всякого столпника неизбежно возникает монастырь". История эскапизма превратилась в сагу о переселении народов. Не успели мы купить первый домик в Лимане, как к нам присоединились архитектор Дмитрий Прокофьев и журналист Алексей Тарханов, за ними подтянулись Лунгины, Геннадий Йозефавичус, Любовь Шакс... ну да не в именах дело. Просто у нас приживаются художники, кинематографисты, журналисты, кураторы, продюсеры, промоутеры, галеристы, антиквары, музыканты — художественная интеллигенция, одним словом. Многих других наши бытовые сложности раздражают. В Ульцине нет — на наше счастье! — ни "Макдональдса", ни кинотеатра, на весь город, кажется, два фортепиано, активно используемые пианистами Полиной Осетинской и Алексеем Гориболем для репетиций и небольших концертов. У нас нет ничего шикарного, у нас можно ходить в семейных трусах и ситцевых сарафанах, у нас такая тесная семейная коммуналка, что я могу метнуть лимон на соседнюю террасу к их утреннему чаю. И мне всегда есть с кем поговорить.
Это и плюс, и минус. Минусов вообще много. В целом Черногория — славянская страна, и все здесь делается не так, как хочешь, и не тогда, когда надо, и не обязательно за те деньги, о которых договаривались. И это, конечно, южная страна. Главная, все объясняющая фраза — "полако, полако", то есть не торопясь, медленно. Спешить некуда. Первые дни от этого сходишь с ума, потом втягиваешься и понимаешь, что твой мозг, похожий на сморщенный грецкий орех, наконец-то расправился и поплыл... И тогда важным становится принципиально другое: есть ли младый сыр на базаре сегодня, что поймали рыбаки, были ли звезды ночью и не убежало ли мое апельсиновое варенье.
Худшие месяцы — июль--август. Страна не справляется с наплывом туристов, уровень сервиса не обсуждается — это вам не Лазурка: могут отключить воду или электричество, могут забыть ваш заказ в ресторане, да просто слишком много людей...
Лучшие месяцы — июнь и сентябрь. А по мне и все остальные тоже.
Короче, если вы многое уже видели и готовы принять обстоятельства без истерики и не обращать внимания на мелочи, а также понимаете прелесть еще не до конца испорченных цивилизацией природы и людей — вам сюда. Если нет — не надо приезжать в наше секретное место.
А то вдруг сегодня осьминога не хватит на всех.