Спектакль Константина Богомолова "Идеальный муж. Комедия" был обречен на аншлаг еще до премьеры: весь Facebook пестрел постами о том, что в МХТ готовится постановка, высмеивающая российскую элиту, и смотреть ее надо срочно, пока не закрыли
"Привет, Кремль!" — кивает залу немолодой харизматичный денди, звезда русского шансона Лорд (тонкая работа Игоря Миркурбанова), чей юбилей, очевидно, справляют на высшем уровне. Посверкивая перстнями, он ласкает зал ресторанными хитами. Тут и белые березки, и золотые купола, и "Странная женщина, странная". Мхатовская публика, вся сплошь из випов, купаясь в обволакивающем, сипловато-проникновенном голосе, принимается хлопать в такт — концерт шансона ей явно ближе, чем спектакль. Из зала на сцену поднимаются папа юбиляра — корпулентный бровастый орденоносец (Александр Семчев) — и друг — министр резиновых изделий (Алексей Кравченко). Следуют скупые мужские объятия и вполне понятные накладки: прямодушный министр сравнивает Лорда с Пушкиным, чью фамилию от волнения произносит без "ш", папа допытывается, поел ли сынок и что именно, а сам юбиляр философски повторяет: "Минет еще 20 лет и нас забудут", но ударение в слове "минет" предательски падает на второй слог. Реальность все больше набухает гротеском. Публика сбивается с такта...
Самое время оглядеться. На авансцене — артисты с микрофонами. На клавишных — Василий Немирович-Данченко. В глубине, за стеклом — белая спальня и ванная. Все пространство сцены ограничено белыми кирпичными стенами, над которыми художник Лариса Ломакина пустила еле заметную змейку колючей проволоки. Привет, Кремль!
Есть особая ирония в том, что именно Уайльда с его безупречным вкусом и изысканностью Богомолов сделал материалом для масштабной фрески о воровстве, цинизме, а главное — вопиющей пошлости российской жизни.
Фото: Вячеслав Прокофьев, Коммерсантъ
Собственно, от "Идеального мужа" осталась только завязка интриги — коррумпированный госчиновник и авантюристка, угрожающая раскрыть финансовые махинации его юности. У обрусевших героев Уайльда все грубее: вместо компромата миссис Чивли (в чем миссия героини Марины Зудиной, зритель поймет лишь в финале) предъявляет министру резиновых изделий Роберту Тернову айфон с записью его тайного свидания с любовником — звездой шансона. В обмен на ролик предприимчивая дамочка хочет получить госзаказ на "производство резиновой хрени", который из года в год выигрывает Гертруда, жена Тернова (Дарья Мороз).
Два экрана, висящие над сценой, сообщают зрителю, что Гертруда "любит ходить в офис без трусов и стихи Веры Полозковой". Отношения супругов выдержаны в стиле комикса: слюнявый монолог о спящем рядом муже легко сменяет хриплая ненависть: "Пупсик, я сожру тебя, если ты отдашь ей бабло!" Да тут все жутковатый комикс: чего стоит Лорд, со слезой повествующий о том, как во сне ему явился сиротка-мальчик и назвал "папой". Или директриса приюта, уже наяву предлагающая ему "брать 12-летних — они сейчас рано вырастают". Из-за кулис тотчас вываливается амбал по имени Вася Колебаев (Павел Чинарев), гнусавящий "С чего начинается родина". А из зала выходит медоточивый отец Артемий (Максим Матвеев), подсказывающий: "С молитвы в кроватке твоей".
Словом, достается всем: и правительству, и бизнесу, и духовенству, и рутинерскому нашему театру, в котором пенсионерки играют джульетт (в такую престарелую прелестницу Машу влюбится, впервые отправившись в театр, усыновленный Лордом Вася). И даже страшно сказать, кому. Его в спектакле зовут Дориан Грей. Он является во втором акте в облике Сергея Чонишвили. Одаривает орденами тщедушного художника, создающего его портрет прямо на экране видео. Катается на горных лыжах, поет песню про Олимпиаду (припев: "Просрали все награды"). Снисходительно улыбается в ответ на заверение свиты: "Последние десять лет миром правите вы". И, в согласии с сюжетом Уайльда, убивает художника, скормив его тело смачно чавкающему отцу Артемию, который в этой сцене превращается в Мефистофеля.
"Мне нравится дышать свободно",— объясняет Константин Богомолов.
Фото: Вячеслав Прокофьев, Коммерсантъ
Он и дышит свободно, запросто подселяя к уайльдовским персонажам трех ночных бабочек, прибывших в Москву из Ростова, Минска и Гжели и произносящих монологи из "Трех сестер" с таким незабываемым акцентом ("надо рыботать, сестры!"), что иначе как десакрализацией чеховского текста это не назовешь. Устраивает свадьбу Васи и старушки Маши под "Аллилуйю любви" из "Юноны и Авось", а следом включает "Пока земля еще вертится" Окуджавы — чтобы заглушить чавканье Мефистофеля, пожирающего останки художника. Заставляет Лорда (он же бывший киллер) носить пушкинский цилиндр, а старого Ромео, партнера Маши, читать, сидя на толчке, письмо Татьяны (ау, Римас Туминас, поклон вашему "Онегину"). А ближе к финалу показывает съемку репортажа со свадьбы Лорда и Чивли, четыре раза подряд повторяя ролик с рекламой майонеза. Оно, конечно, верно: театральная и телевизионная пошлость надоела почти так же, как пошлость изолгавшейся власти. Но высмеивать ее в таких количествах опасно — не ровен час, сам ею заразишься.
Впрочем, Богомолов сражается с ней с неистовством Дон Кихота, умудряясь увлечь этим актеров,— все они играют зло, весело и азартно. Конечно, это не полнокровные образы, а шаржи и эстрадные номера, но по-другому в капустнике и не нужно. А капустник, между прочим, длится четыре часа. За это время столь бесценная свобода высмеивать все и вся начинает казаться мучительным, безысходным рефлексом — вроде безостановочных приступов тошноты. В общем, если коротко, то "Идеальный муж" — очень смешной спектакль, во время которого, как в рассказе Хармса, так и тянет выйти на сцену и сказать: "Театр закрывается. Нас всех тошнит".