подсвечивает Дмитрий Бутрин, редактор отдела экономической политики
Первые мероприятия G20 под председательством России оставляют странное впечатление — почти все официальные заявления министров финансов и глав центробанков стран "двадцатки", не исключая и глав российского ЦБ и Минфина, были посвящены опровержению возможности "валютных войн". Наиболее точно общее настроение выразил глава ЕЦБ Марио Драги, на совместной с главой ЦБ РФ Сергеем Игнатьевым пресс-конференции заявивший: "Я не буду подключаться к этому бесплодному диалогу". Но из краткосрочных тем ничего, кроме участия в "бесплодном диалоге", ни у кого по существу не получалось. Занятно, что вся G20 в нем участвовала в Москве исключительно на одной стороне — нехотя критикуя неназванных сторонников "конкурентной девальвации валют". Глава МВФ Кристин Лагард даже специально намекнула, что речь идет не о Японии (иена ослабла накануне к евро).
Вокруг "валютных войн", о которых в РФ любят поговорить не меньше, чем в любой другой стране G20, складывается удивительная картина. Все участники G20 понимают, что всерьез угрозу "конкурентной девальвации" можно воспринимать только в исполнении США, ЕС, Японии и, возможно, Великобритании — все остальные игроки и в G8, и в G20 с этой точки зрения мало кого интересуют. Кроме этого, в "валютной войне" с точки зрения национальных правительств (но не национальных экономик) проигрывает сделавший первый шаг: страна, осуществившая плановую девальвацию собственной валюты, уменьшает стоимость активов собственных компаний, превращая их в потенциальные мишени для поглощения на рынке M&A. В логике "печатный станок — оружие валютных войн" Россия в 1992-1999 годах должна была бы скупить половину ЕС, пав через пять лет под натиском ЦБ Зимбабве. Теоретически "валютную войну" миру мог бы объявить Китай — но для этого ему понадобилось бы разрушить до основания посткризисный курс, направленный на стимулирование потребления на внутреннем рынке.
Россия в рамках G20 заняла ультражесткую позицию: порой казалось, что "валютные войны" — это гонка укрепления национальных валют, а не ослабления. Так, из слов главы ЦБ Сергея Игнатьева, например, следовало, что в России с большой вероятностью нормы банковского регулирования будут в ближайшие годы жестче, чем в ЕС,— ЦБ РФ не намерен вместе с Европой вводить отсрочки по банковскому стандарту "Базель III". РФ в вопросе "валютных войн" с официальной точки зрения выглядит вообще святее папы римского, хотя в G20 этого точно никто не оценит: вряд ли конкурентное ослабление рубля заметят где-либо за пределами постсоветских экономик. Очевидно, демонстрация твердости в данном случае — факт внутриполитической жизни: для ЦБ и Минфина председательство РФ в G20 — отличное подспорье для ведения внутренней "валютной войны" с проинфляционистским лобби в Минэкономики и администрации президента.